Спали они так крепко, что служанки, пришедшие в покои Маргареты поутру, подумали, будто хозяек — молодую и старую — тоже околдовали. Это происшествие само по себе вызвало переполох и пересуды. Шутка ли — юную госпожу Эли украли яблочные феи, господин Одерик уехал неизвестно куда, забрав с собой почти всех мужчин из дворни, а его жена и теща совершенно обезумели, проводя ночи в старом саду — да еще и не просыпаются, сколько их не тормоши!.. Да и позволено ли слугам слишком уж усердно будить усталых господ — кто знает? Быть может, лучше им дать поспать вволю?..

Но Маргарета и ее матушка не проснулись и к полудню.

И после полудня.

Что там — даже когда солнце начало клониться к закату, молодая и старая хозяйки все еще безмятежно спали, застыв в одном и том же положении: голова Маргареты на коленях матушки, рука матушки — у головы дочери, как будто она только что ласково поглаживала ее волосы. Но простая и мирная эта картина пугала слуг куда сильнее, чем иные зловещие происшествия и знаки: во сне этом все безошибочно чуяли тот же колдовской морок, из-за которого в поместье все с недавних пор пошло кувырком. С испугом все толпились у дверей спальни, не зная, что предпринять, и спрашивая друг друга, не значит ли это, что вскоре всему поместью суждено заснуть вечным непробудным сном, как это бывает в сказках о заколдованных дворцах?

И на этом, увы, беды и волнения того дня не завершились: едва только солнце скрылось за лесом, как с криками во двор вбежала одна из служанок — совсем молоденькая, и оттого особенно любопытная. Ей, наслушавшейся шепотков о волшебном сне, захотелось хотя бы одним глазком посмотреть, что же случилось в старом саду. Теперь от страха у нее зуб на зуб не попадал, и прочим пришлось немало намучиться, прежде чем понять, куда она ходила и что ее так испугало.

Но, заслышав про сад, никто не решился разузнавать прочее без ведома господ. Трясущуюся девчонку привели в спальню, где при виде спящих мертвым сном хозяек она и вовсе начала икать и попискивать, точно придушенная котом мышь.

— Говори! Говори госпоже Маргарете, где ты была и что ты видела! — сурово обратилась к ней кухарка, у которой душа точно так же уходила в пятки при каждом взгляде на беспамятных хозяек; и девочка, отпив немного воды, смогла пропищать, кланяясь и приседая: «Госпожа! Госпожа Маргарета! Простите меня, умоляю… Я… я нарушила ваш приказ… Я ходила в старый сад…»

И Маргарета, как ни в чем не бывало, открыла глаза и ровно села на кровати. Обвела всех ясным взглядом, как будто вовсе не спала — служанки охнули, а кто-то даже испугано взвизгнул, — и спокойно спросила:

— Что же ты там видела?

Девочка-служанка, до того жмурившаяся и горбившаяся от страха, чуть осмелела, услышав, что к ней обращаются ласково, и, сглотнув несколько раз, прошептала:

— Яблоки! Там столько красных яблок на ветках, сколько я в жизни своей не видала! Они повсюду, краснее крови!.. А от яблочного духа голова кругом идет, так что я едва не задохнулась — слаще не бывает, словно в воздухе разлит мед! Это яблочные феи! Они вернулись!..

Служанки, и без того испуганные до смерти, принялись лепетать слова всех молитв, что шли им на ум, но лицо Маргареты, напротив, осветилось торжествующей улыбкой. Лицо ее покрылось горячечным румянцем, она вскочила на ноги, часто и взволнованно дыша.

— Ах, матушка! — воскликнула она, падая на колени перед спящей Старой Хозяйкой. — Слышите ли вы? Феи вернулись в старый сад!..

Но пожилая дама спала все так же крепко и мирно, не слыша ни единого слова. Должно быть, ей не полагалось узнать сегодня эту новость — в отличие от Маргареты. Волшебство само выбирает, кому показаться и нет никакого смысла с ним спорить — особенно, если перед тем молил его о снисхождении.

Маргарета, глубоко вздохнув, поцеловала руку матери, безмолвно благодаря ее за помощь, и, поднявшись, властно объявила притихшей челяди:

— Нынче ночью никто, кроме меня, не должен выходить из дому. Что бы ни случилось, что бы вы не увидели и не услышали сегодня во тьме — закройте ставни, заприте двери и ждите утра. Тех же, кто будет излишне любопытен, непременно ждет наказание — у феи из старого сада очень дурной нрав. Я ее призвала во второй раз и говорить с ней буду только я, что бы из этого не вышло!

— Ох, сударыня Маргарета! — кто-то из служанок расплакался, кто-то от страха и слова вымолвить не мог. — Не ходите! Там злое место!

— Я сама просила фей об этой милости, — твердо ответила Маргарета. — И знаю, что они вдвойне наказывают тех, кто отступается от своих слов.

И она, пройдя мимо покорно расступившихся служанок, вышла из комнаты — каждый ее шаг был стремительнее предыдущего, словно сил в ней с каждой секундой прибавлялось. Кто-то успел увидеть из окна, как быстрая тень промелькнула у ворот, растворяясь в вечерних сумерках. Многие не смогли сдержать слез — каждый тогда подумал, что Маргарета исчезнет из мира людей вслед за своей дочерью. Но даже плач и причитания не заставили челядь забыть о приказе Молодой Хозяйки — все окна и двери были тщательно закрыты. Никто в ту ночь и за пригоршню золота не согласился бы выйти за порог.

…Маргарета бежала, не зная, дышит ли она, бьется ли еще ее сердце — но страха она не чувствовала. Ее мозг порой пронзала как иглой мысль, что служанка соврала или что-то напутала, и в то же время она знала, что никакой силе не остановить ее сегодня на пути к старому саду. Этой ночью она не разбирала дороги, не видела тропинок и дорог, выбирая самый короткий путь — и путь этот шел через поля, опоясывавшие поместье нарядной зеленой лентой.

Нынче ночью и здесь, среди мирных скучных грядок, творились чары. На бегу, задыхаясь от волнения, Маргарета видела, как вспыхивают в вечернем сумраке яркие искры, озаряющие темноту — все больше, все гуще, как будто повсюду реяли огненные бабочки, стряхивающие со своих крыльев волшебную пыльцу. И по землей, и над нею слышался треск и гул, а затем Маргарета, запнувшись, упала, и только тогда заметила, что все растения на грядках принялись расти, точно сумасшедшие — вздымая своими корнями землю, оплетая землю мощными побегами, закрывая ночное небо огромными листьями.

Об один такой побег — тыквенный или же огуречный — она и споткнулась; толщиной он был с человеческую руку, никак не меньше. С шелестом потянулись к ней стремительные огуречные усы, желая обвить и удушить все, что попадется им на пути, но Маргарета успела вскочить на ноги и увернуться. Каждый лист, каждый стебель, каждый витой ус светились изнутри, наполнившись не соком, но чистейшим волшебством. Бедная Маргарета не знала что и думать — считать ли это знаком гнева фей? Или же там, где они появлялись, чудесами переполнялось все, без смысла, без меры?

Осмотревшись, она поняла, что путь ей преградила чудовищно огромная тыква, покрытая мерцающими узорами — но Маргарете она показалась вполне безобидной, несмотря на исполинские размеры, и оттого она просто обошла ее стороной, с трудом пробираясь между колючих побегов, без устали сплетающихся друг с другом. «Ох, до чего же переполошатся завтра поутру слуги…» — подумала она, напоследок еще раз оглянувшись на тыкву, все еще продолжавшую расти. Воистину, никто бы не признал в этом безумном месте прежние грядки с репой, капустой и морковью!

Но к чему удивляться странностям, когда торопишься на встречу с феями? Хоть сегодняшний путь к старому саду и был самым удивительным из того, что доводилось видеть Маргарете, она повторяла себе, что нет ничего важнее судьбы Эли и яростно отталкивала, ломала, рвала на клочки все, что пыталось ее остановить.

Наконец, она, исцарапанная, измазанная зеленым травяным соком, облепленная искристой пыльцой, добралась до подлеска, где магии оказалось еще больше — деревья и кусты тянулись вверх так же неистово, как и огородная растительность. С трескучим стоном поднимались с земли почерневшие стволы старых яблонь, расправляя давно сгнившие ветви, которые в мановение ока покрывались тысячами трепещущих серебряных и золотых листочков; наливались алые плоды, пылающие в ночи, как раскаленные уголья — иногда Маргарете казалось, что и ее сердце давно превратилось в жгучее волшебное яблоко, вот-вот готовое от нестерпимого жара взорваться тысячами искр.