Любой бы сообразил, что сомневаться в могуществе феи — смертельное оскорбление, а Эли все-таки происходила из рода людей, умевших вести разговоры с феями — то есть, умевших вовремя смолчать. Она покачала головой, хотя чувствовала, что морок, окутавший ее разум, постепенно рассеивается: фея говорила правду, но у правды этой было второе дно.

— Он не женится на тебе, если я того не захочу, — сказала фея, и мелодичный голос ее на мгновение надломился. — А ты без него не сможешь жить. Будь я не так милосердна, то удовлетворилась бы этой местью. Но я… сжалюсь. Ведь ты не виновата в проступке своей глупой матери. Попроси у меня то, на что не решилась она — и получишь своего принца.

Разве много нашлось бы юных девушек, способных отказаться от милости феи? Она обещала взаимную любовь, особенную судьбу, да еще, к тому же, говорила, что во всем виноваты родители — куда уж лучше? Однако и высшим существам приходится время от времени ошибаться: предлагая Эли особую судьбу, фея ожидала предсказуемого, заурядного согласия, в то время как получила совершенно неожиданный отказ — и от кого! От самой обыкновенной девчонки!..

Впрочем, поначалу Эли держалась тихо и покорно, ничем не выдавая своих сомнений.

— Что вы потребуете взамен? — только и спросила она, склонив голову.

— Все будет честно! — воскликнула фея радостно, с предвкушением скорого торжества. — Честнее не придумаешь! Мы просто-напросто исправим старую ошибку, равноценно возместив понесенный ущерб. Мой убыток невелик, что уж о нем говорить!.. А вот ты, бедная крошка, пострадала, как никто иной. Вместо блестящей судьбы — жалкое угасание! Вместо любви, о которой сложат легенды — унизительное равнодушие и одиночество. Сделка с Маргаретой не состоялась, поскольку та поскупилась и не решилась оплатить твое невероятное и волшебное счастье своей жизнью — весьма посредственной и никчемной, как видишь…

— Вы хотите взамен забрать мою жизнь? — Эли говорила медленно и потерянно, все еще мало что понимая из певучих речей.

— Как тебе это в голову пришло? — вскричала фея, возмутившись лишь самую малость фальшиво. — С чего бы мне желать смерти той, которую я хочу сделать самой блестящей и прекрасной невестой всех королевств? Что за нелепость! Мы исправим все гораздо лучшим способом! Тот договор, что мы составили с Маргаретой, хоть и не был подписан, однако имеет кое-какую силу, ведь она обратилась ко мне с просьбой — а это само по себе налагает обязательства. Да и ты, Эли, теперь имеешь право ходатайствовать за саму себя перед высшими силами и просить о помощи, раз уж тебе не дали возможность получить причитающееся.

— Ходатайствовать? — переспросила Эли, про себя невольно удивившись тому, сколько крючкотворства содержится в волшебстве.

— Разумеется! — фея лукаво и ласково засмеялась, скользя вокруг Эли в танце. — Позволь мне не приглашать всех свидетелей и сопричастных, тебе не понравится их вид — они и сейчас здесь, прячутся в тенях и слышат каждое слово, как слушали когда-то речи глупой Маргареты. В тот миг, когда смертные призывают волшебство и просят о помощи, их имена — и имена их потомков! — записываются на веки вечные в долговые книги, которые не горят в огне, не тонут в воде и не превращаются в прах, сколько бы столетий не минуло. Сейчас ты, бедняжка, выплачиваешь долг своей матери, но если тебе захочется оспорить это решение, то, скажу по секрету, все заинтересованные стороны поддержат твой голос.

— И что я должна сделать?

— О, ничего сложного! Просто скажи, что требуешь от своей матери выполнения ее обязательств, и желаешь получить те блага, которые она просила для тебя, но… не оплатила.

Все это время Эли стояла, опустив взгляд, но теперь подняла голову и взглянула на фею исподлобья.

— Что произойдет после этого?

— Все станет на свои места, — усмехнулась та. — Ты получишь любовь своего принца, богатство и славу.

— А моя мать?

— Умрет, разумеется. Всего лишь небольшое опоздание — что нам, бессмертным существам, какие-то десятки лет? Небольшое недоразумение, едва заметная проволочка. Мы сумеем закрыть на это глаза, ведь так? — и фея грациозно поклонилась кому-то, прячущемуся в ночной тьме.

— Отец?..

— Тоже умрет, — чуть раздраженно отмахнулась фея, словно дотошность Эли начала ее утомлять. — Он, кажется, любит твою мать? Обычной, разумеется, любовью, но даже этого должно хватить, чтобы она прихватила его с собой. Все сложится лучшим образом, как я и говорила Маргарете. Зря она меня тогда не послушала!..

— Умрет! Они оба умрут! — повторяла Эли, потрясенная тем, как легко и беззаботно рассуждает фея о смерти.

— Ты пришла за любовью, не так ли? — резко и требовательно спросила фея, враз прекратив свое грациозное скольжение, как будто ее остановила невидимая стена. — Сейчас твои родители живы — но не слишком-то ты счастлива, как я погляжу. Еще раз говорю: если ты не заполучишь своего принца, то вскоре погибнешь, день за днем все глубже погружаясь в отчаяние, которое отравит каждый миг твоего существования. Ты думаешь, что сейчас невыносимо больно? Забудь! С каждым днем все будет становиться только хуже! Матушка и батюшка тебе не помогут. Так зачем же тебе беспокоиться о них? Спасай себя, глупышка!

Бедная Эли! Измученная болезнью, смущенная хитрыми речами феи, сгорающая от любви — она, казалось, с трудом могла понять, что именно от нее требуется. Погибающий от жажды человек, лицо которого покрыто ранами от палящих лучей солнца, готов отдать все золото мира за глоток воды. Голод превращает людей в диких животных. Боль бывает столь невыносимой, что пациент просит лекаря отрезать ему руку или ногу, лишь бы только прекратить мучения. Голос феи нашептывал Эли: «Твоя мать обрекла тебя на безмерные страдания! Ты не просила ее об этом. Она не думала, чем это обернется для вас всех, так с чего бы тебе сейчас беспокоиться о ее судьбе? Быстрее, Эли, быстрее! Тени ждут, тени милостивы! Кто еще пожалеет тебя, кто простит долг? Они жестоки, но не злы, просто отдай им причитающееся, и получи награду…»

— Благодарю вас, госпожа фея, — с усилием над собой произнесла Эли. — Боюсь, что прогневаю вас, однако пусть все остается, как есть. Милость ваша безгранична, и, вместе с тем, не всем по плечу. Матушка совершила ошибку, но затем рассудила верно: особенная судьба того не стоит, да и сами мы для нее не годимся. Если вы не желаете попросту снять с меня проклятие — так тому и быть. Лучше уж недолго и несчастливо жить с проклятием, чем долго и славно — с милостью тех господ, что прячутся в тенях.

Ох и нелюбезно прозвучал тот ответ! От злости фея, не верившая своим ушам, вспыхнула, как костер, в который подбросили смолистых щепок. Млечное мерцание на мгновение стало сплошным ослепительным белым светом, от которого Эли зажмурилась, и отступила назад.

А фея, превратившись в раскаленный сгусток белизны, гневно закричала, да так пронзительно, что, казалось, от крика этого сама и лопнула — вспышки света разлетелись брызгами по всему старому саду. Но, конечно, не стоило и надеяться, что волшебное существо так легко уничтожить: то бы всего лишь гнев, плещущийся через край. Когда Эли открыла глаза, слезящиеся от яркого огня, фея стояла на прежнем месте — разве что в росте увеличилась.

— Ты отказываешь мне? — яростно закричала она, становясь все выше и выше, точно собираясь дотянуться до неба и обрушить его на голову той, что прогневала ее.

— Я смиренно сохраняю при себе вашу прежнюю милость, и не прошу иной взамен, — отвечала Эли кротко, но в кротости этой звучала такая дерзость, которой фея еще не встречала у смертных.

— В своем ли ты уме, девчонка? — голос феи стал гулким и завывающим; все человеческое уходило из него, оставляя по себе тоскливые стоны холодного ветра и скрип сухих деревьев в лесу. — Ты пошла в породу своей матери — жадной и трусливой, не способной держать ответ за содеянное!.. Людишки ценят свою жизнь куда больше, чем она того заслуживает! Но если она испугалась, узнав цену, то чего боишься ты? Твоя жизнь будет долгой, богатой — богаче, чем ты можешь себе вообразить! И любовь станет взаимной!.. Как можно отказаться⁈ Разве это не главное?