— А что это такое — шоколад? — спросил Дардаке.

— Я сама забыла, помню только, что очень-очень вкусно… Не перебивай, новостей так много, что хватит на все три дня, а нам надо с тобой так много пройти…

— Куда пройти? — спросил Дардаке.

— Не куда, а что… Не смей перебивать! Ты помнишь учительницу зоологии Асию Зурбéковну?

— Конечно! На нее похожа одна из овец в нашей отаре.

Зейна рассмеялась:

— Может, и я похожа на одну из твоих овец?

— Ну а как же! — сказал он серьезно. — Не ты похожа, а на тебя похожа овца. По сходству со знакомыми людьми я узнаю многих овец и ягнят.

— Ой, какие глупости ты болтаешь! — Зейна всплеснула руками. — Наверно, хочешь меня рассмешить? Асия Зурбековна совсем не овца — она вышла замуж за председателя райисполкома.

— Неужели Садык-байке и правда теперь председатель? — спросил Дардаке. — А где же усатый, пузатый Закир?

— Стал директором МТС — пошел на повышение, взял с собой Мамбеткула. От них будет зависеть, принять тебя на курсы трактористов или нет. Но ведь ты бросил школу, а без семилетки в трактористы не берут.

— Ну и ладно, — пробурчал Дардаке.

— Что — ладно? Не воображай, что все может сойти… Мы еще поговорим, когда спустимся. Там у меня в портфеле… Неужели отказался от своей мечты?

— Трактористом не буду!

Зейна долго и внимательно на него смотрела. Так завуч школы Шаир Турсуновна смотрит, если хочет, чтобы ученик признал свою вину.

— Ты? Неужели это правда? — Зейна не могла скрыть радость. — Наверно, тут, в горах, много думал на свежем воздухе. Я бы все время думала. В такой красивой обстановке должны приходить великие мысли… Ну что ты так смотришь? Я не шучу. Мне всегда казалось, что мало быть трактористом, если ты на большее способен. Ведь Садык-байке сказал о тебе, что ты талант. Меня еще никто не называл талантливой, а все-таки я знаю, чего хочу, и обязательно добьюсь. Я очень люблю детей — эта работа мое призвание! — Она горделиво взглянула на Дардаке и повторила: — Да, призвание!

— Какая работа? Ты же не сказала, какая у тебя будет работа. Дети ведь — не работа.

— Не лови меня на слове, не придирайся. Когда человек говорит вдохновенно и волнуется, может и спутаться. Э, да что с тобой толковать! — Она махнула рукой и, прихрамывая, побежала вниз.

И он побежал за ней и все кричал:

— Осторожно, осторожно, там еще один капкан!

Она резко повернулась:

— Не вздумай говорить при дедушке, что меня поймал твой капкан. Старые люди всему придают значение, еще что-нибудь выдумают…

— Выдумают? Что выдумают? — Дардаке не мог ее понять.

Но Зейна ничего ему не объяснила.

…Внизу их встретил Ала Мойнок. Его кто-то отвязал, и он с бешеным лаем кинулся на Зейну. Дардаке закричал:

— Назад, назад!

А Зейна ничуть не испугалась. Протянула руки, и Ала Мойнок сразу понял, что его зовут играть, и обрадовался, запрыгал, заскакал. Вот так девчонка! Никого и ничего не боится.

Потом они втроем — Зейна, Дардаке и Ала Мойнок — обошли отару. Зейна то и дело брала на руки и ласкала ягнят, называя их миленькими и хорошенькими; одному из них даже пыталась скормить букет цветов.

— Глупый, глупый, почему не ешь? — говорила она и посматривала на Дардаке.

Он видел, что Зейна хоть и живет в кыштаке четвертый год, но, как была, так и осталась горожанкой. Раньше он над ней подсмеивался и все ее замечания ни во что не ставил. Теперь что-то заставляло его внимательно прислушиваться к любому сказанному ею слову. Все, что она говорила, было ему приятно. Приятен был голос, приятно каждое ее движение… Хорошо, что Зейна приехала. Дардаке так и не узнал до сих пор причины ее приезда. Он думал, что дедушка Буйлаш привез что-нибудь отцу и прихватил с собой внучку. Но разве не удивительно, что она согласилась поехать? Надо бы расспросить… Нет, он не уподобится девчонкам и не станет любопытничать. Захочет — расскажет сама.

В это время он увидел в стаде овцу, похожую, как он считал, на учительницу зоологии Асию Зурбековну. Овца как овца — беспородная, грубошерстная, с выпуклыми красивыми глазами и с голосом до того резким, что, когда она блеяла, хотелось заткнуть ей рот.

— Да она такая же, как и все, — сказала Зейна, — и нисколько не похожа на учительницу. С чего ты взял?

— Когда овцы смотрят на людей, — ответил Дардаке, — они тоже не сразу отличают их друг от друга.

— А где овца, похожая на меня?

— Может быть, сама найдешь? Выбирай самую красивую. — Сказав это, Дардаке мучительно покраснел. — Ладно, не стоит, лучше посмотри вот на ту кучку. Сколько их там?

Она дернула плечом:

— Откуда мне знать!

— Пятьдесят четыре, — сказал Дардаке. — Побежим сосчитаем.

Он погнал овец и ягнят через узкое пространство между кустом шиповника и большим валуном. Зейна считала вместе с ним.

— Правильно. Но как ты мог?.. Как ты это делаешь?

— Очень просто: сперва считаю их ноги, а потом делю на четыре и так узнаю количество овец.

Зейна фыркнула и покосилась на него:

— Ты меня принимаешь за дурочку?

— Нет, что ты! Я и сам как следует не знаю. Вот посмотри, что я еще могу.

И он стал показывать ей то, что две недели назад не захотел показать усатому Закиру и членам комиссии. Дардаке отворачивался, Зейна отнимала от сосков матери ягненка и приносила ему, а он тут же находил в стаде ту самую овцу — мать. Зейна бегала туда и обратно и, стараясь запутать Дардаке, приносила ему ягнят из разных концов отары; он безошибочно угадывал.

— Как ты это делаешь, как тебе удается узнать?

— Понимаешь ли, директор школы тоже не с первого дня может отличить каждого ученика…

— Перестань! — Зейна топнула ногой. — Как тебе не стыдно! Ты все время сравниваешь людей с животными, школу — со стадом, талант учителя — со способностями чабана.

— Не надо сердиться, — отвечал Дардаке. — Я ведь и сам только пробую понять. Видишь ли, хоть овцы и пасутся вместе, но у каждой своя судьба, своя жизнь. Одна болела чесоткой, другая расцарапалась об иглы шиповника, и на месте зажившего рубца изменился цвет шерсти, третья тяжело рожала, четвертая… Есть овцы, которых мы с трудом приучали к ягнятам, — они не хотели кормить. Есть любвеобильные, готовые дать свое молоко чужому, а потом этот чужой ягненок болеет поносом. Ты понимаешь, все овцы — матери-одиночки, у них трудная жизнь, тем более что они глупые, очень глупые. Чабан должен помогать, защищать их, учить…

— Учить? Разве можно овцу чему-нибудь научить?

Зейна слушала его сперва внимательно, однако на лице ее появилась насмешливая улыбка, и кончилось тем, что она зевнула. И тут, на счастье, их позвали. Салима-апа махала рукой и кричала:

— Скорей, скорей, мы вас ждем! Стынет бешбармак!

Неподалеку от юрты в траве лежал брошенный Зейной набитый до отказа школьный портфель. Она подняла его, Дардаке спросил:

— Что у тебя там? Зачем привезла?

Не ответив ему, Зейна вошла в юрту.

Да, портфель Зейны таил в себе серьезные дела. Недаром она так важничала. Стали понятны намеки, которые она делала на горе, говоря, что им надо много пройти.

Удивительные события! Сперва они показались радостными, но потом вдруг осветились по-иному, Сарбай даже помрачнел и запел свою старую песню.

— Мы из племени униженных, судьба никогда не будет к нам благосклонна, — повторял он и скорбно качал головой.

Но лучше рассказать по порядку. После того как гости и хозяева плотно поели и старый Буйлаш, вытерев рот, отодвинулся от блюда с едой, Дардаке заметил быстрый вопросительный взгляд, брошенный дедушке Зейной. Он вроде бы ждал этого взгляда. Кивнул ей в ответ, и тогда она подтянула к себе портфель. Достав из него какую-то бумагу, Зейна обратилась к хозяину дома:

— Уважаемый Сарбай-ака, я привезла важное письмо. Оно адресовано вашему сыну, но касается всей семьи. Можно, я прочитаю его вслух?

Сарбай не привык к столь торжественному тону, он не знал, улыбаться ему или быть серьезным. Не успел он ответить, как выскочила Салима-апа: