У Григория ведь не черствое сердце, а потому он поймет и придет на помощь. Не может он, да и не должен своего товарища оставить в беде. В противном случае, это окажется подлостью. Прийти ближнему на помощь, когда он больше всего в ней нуждается, – это принцип человечности. Не навязывать себя, а подойти очень нежно и бескорыстно помочь. Иначе в помощи той какой прок? Одни корыстные побуждения, подобные ростовщичеству. Достоинствами своей души не торгуют люди высокой культуры. Они творят доброе по велению совести.
В детстве Григорий проявлял доброту. Но жизнь меняет людей до неузнаваемости. Возможно, он тоже изменился? Стал другим? Таким как все? И в «Херманни» может процветать крайний индивидуализм, когда каждый живет для себя и не замечает ближнего. Теряются семейные, родственные, дружеские связи. К чему может привести это? Эгоизма определяет почти всю человеческую жизнь. Мало у кого находится достаточно ума и воли, чтобы перебороть в себе скотские инстинкты. С ними большинство людей бороться и не пытаются – они живут по их влечению и велению. Нередко доходят до крайней степени абсурда.
Нет, Григорий таким стать не должен… Но подвержены сильным слабостям и слабым сильностям все без исключения люди-человеки. Такова природа – консервативная, но современная по структуре. Сердце Григория не должно очерстветь: тогда верить ни во что нельзя. Хоть частичка человечности должна же остаться. Перестать быть самим собой. Совершенно измениться. Жизнь доброе делает добрее, а злое – злее. Но превратить доброе в злое невозможно.
Григорий обязательно придетна помощь: есть выход из безвыходного положения. Эта недалекая «Хермания» манит к себе. Там безопасно, спокойно, существует свобода в первозданном виде: неиспорченная произволом и не рафинированная. Человек волен поступать свободно: жить так, как у нас не позволяют. А если не хочет человек, не может так – что тогда? Почему он должен кому-то подчиняться? Не считается этот кто-то с чужими интересами. Наша государственная машина порабощает самостоятельность и саму человеческую мысль. Она по принципу призвана служить человеку. Все мы – рабы государства! Его тупой бессостра-дательный механизм навязывает свою дикую волю разумному человеку. Любое государство – первейшее зло. Иногда зло необходимое, но чаще всего отупляющее, неотвратимо порабощающее, злобное. В мире нет ничего злее этого образования.
Этот Григорий… Только бы он помог, ведь ожидать поддержки-помощи больше не от кого. Нервы сдали, превратились в веревки… Воля перестала подчиняться. Все очень серьезно – разговоры об опасности не пустые. Тяжко, гадко. Однообразие-безысходность. Волочишься из конца в конец комнаты… Мысли, одни мысли… В результате – ничего конкретного, определенного. В тех мыслях редко существует прок – только одно расстройство пищеварения. Размышлять – пустое, никчемное занятие. Опасное. Мысли не созидают – разрушают. От них польза относительная, внешняя, чисто видимая. Но вред ощутимый. Разве те мысли помогают достать вид на жительство? Окажись Григорий настолько добр, принял бы деятельное участие в облегчении страданий. Для этого достаточно проявить минимум порядочности. Немного заботы. Интерес к ближнему. А это требует внимания, отзывчивости и доброты души.
Хоть бы он ответил немедля, ведь дорога каждая минута. Сложилось так, что я нахожусь на краю обрыва. Внизу зияет пропасть. Когда человек знатен и богат, возле него вьются почитатели: все они жаждут отхватить свою порцию почестей. Но если он беден и болен душой – нет ему сочувствия.
В этом мире люди считают доброту опасной, слабой, расслабляющей, поэтому они стараются в ответ проявить черствость. Злое для них твердо и прочно. За это боготворят. Сочувствие тоже считают слабостью. Безразличие – иное дело. Кого это касается? Кого может заинтересовать человек, находящийся более года на нелегальном положении и прячущийся от властей. Он превратился в загнанного зайца. У него нет документов. Жить по чужому паспорту – плохая гарантия. Стоит им только поймать – не миновать тогда каторги. А это такая штука, на которую никто добровольно не идет. Попадешь чистеньким, а станешь подобным любому урке. Не хочется пропадать, ведь молодой – всего двадцать один год. Жить еще жить, а тут тебе такая петрушка! Имелось бы хоть за что, а так – ни за что ни про что… Ни за доброе слово, ни по прихоти злого рока…
Вырваться хоть в Швейцарию: расположен там большой круг знакомых. Но там нельзя получить работу. Остается «Хермания», а здесь из знакомых только Григорий. Больше никого. Какая там главная загвоздка? Без знания языка, прочной материальной базы можно просуществовать первое время, а как дальше? Следует заранее получить совет у Гриши, а на его помощь понадеяться только при устройстве.
Теперь дорога каждая минута, ведь не догадался раньше обратиться к нему. Теперь приходится торопиться. В спешке редко когда все обходится удачно. Чаще – наломаешь дров… Но что тут поделаешь? Обстоятельства сложились столь непреклонно. Нет другого выхода – только спешить, спешить… Спасение лишь в одной спешке: оторваться, спастись, уйти от преследования. Вырваться из волосатых рук безысходности. Случается, мгновение спасает жизнь. Сейчас подошел именно такой случай. Преступно без цели терять мгновения и минуты. Тяжелый период сплошных переживаний, несомненно, может скоро завершиться самыми печальными последствиями. Предчувствия обманывают редко. Сейчас они явственно говорят о неотвратимо близком несчастье. Все складывается как будто преднамеренно: стечение обстоятельств, обстановка, события…
В городе творится нечто ужасное, в центральном районе особенно – готовят, грандиозные торжества. Давно не происходило такого бедлама: приезжает царь Николай II с многочисленной свитой. В ожидании этого события местные власти спешно ведут зачистку, а это значит, почти у всех проверяют документы. Блокировали проходные дворы. Идут круговой облавой. Хотят таким способом очистить город от всех подозрительных и потенциально опасных элементов. По документу словно поймешь, чем живет и что замышляет.
Они уже не рассчитывают на свои силы: приехали московские и питерские ищейки… Их свора. Присматриваются, прислушиваются ко всему, вынюхивают…Кажется, им не хватает органов чувств. Их занятие не описать словами – они исполняют некое незаурядное дело. Выйти на улицу незаметно нельзя: обязательно окажешься под въедливым наблюдением, заставят показывать документ в развернутом виде. При отсутствии документа сразу арестовывают для проверки личности. Даже покажешь им документ – сверяют его с личностью, проверяют каждую запись.
Тучей легли репрессии! Царствующих особ оберегают, а основы государственного устройства пытаются сделать незыблемыми. Стараются сохранить их неприкосновенность. Сами же боятся легкого ветерка. Непрочна их структура – она строится на страхе и насилии. Держится на разветвленной армии охранного отделения и тайной полиции. Все они паразиты и только! Живут за народный счет. Существенного не производят ничего, только плодят страхи. Ныне дорогим стало поддержание спокойствия и правопорядка. Не выдержит крупные испытания система насилия.
И выбраться отсюда нельзя – это тюрьма без стен и решеток. Тот же одуряющий режим… К делу! Как и что в той «Херманни»? Столь же слепо относятся к документам, как и здесь? Можно по просроченному паспорту? Например, выдали его на полгода. А как дальше? Что делать по истечении его срока? Выдадут на месте новый? Опять попадешь на нелегальное положение, но уже там? Вопросы ставят в тупик. Кому нужен тот документ? Столько с ним мороки…
Говорят, и в «Херманни» при устройстве в квартиру требуют документы. Это уже ненормально. Неужели немцы такие же законники, как мы, русские? Они строгие формалисты? Какой там нужен паспорт? Заграничный? Или достаточно наш, обычный? Можно существовать по другому паспорту? К примеру, взять его у знакомого, не возвращать и уехать. Владелец потом заявит о потере паспорта. Потребуют тогда у него здесь справки? Обнаружится подвох? Как тогда? Выслать могут этапом? Оставят в покое?
