В мыслях Дмитрия зреет коварный план… С каждым новым днем и часом его замысел наполняется смыслом и обретает зримые очертания. Дмитрий уже не в силах владеть собой и отказаться от преследовавшего его наваждения.

При встречах с товарищами по революционной деятельности Дмитрий откровенно признавался: он верит в пользу одних только индивидуальных актов. Основанием служит его убеждение: из собеседников никто не догадается, что он откровенно говорит о своих планах. Действительно, спокойного, владеющего собой человека товарищи встречают. Воспринимают абстрактно все эти разговоры. Ни у кого не возникает подозрения, что в его сознании зреет план чрезвычайной важности. Даже родные не замечают в нем особых перемен.

Один известный факт дает понять: не все «спокойно на Шипке» – в середине августа родители уезжают за границу. Во время прощания. Беспокойное сердце матери какой-то подсознательной струной почуяло что-то неладное. Она задала прямой вопрос:

– Сын, ты здоров?

– Конечно же, мама. Ты с чего это спрашиваешь?

– Митя, скажи правду. Во время нашего отсутствия не случится ничего? Я могу ехать спокойно?

– Мама! Да что это тебе все кажется? Конечно, можешь…

Его слова несколько успокоили, поэтому она решила оставить сына в покое и без присмотра. И все же ее долго не покидают тревожные предчувствия. Ведь она в сыне заметила смутно-беспокойное, какое-то гнетущее волнение, словно это была затаенная боль, невысказанная тоска или неосуществленная мечта. С ним не все в порядке. Нет. Не дай Б-г это болезнь! Ее побуждала ехать серьезная болезнь мужа – имелась необходимость в курортном лечении и отдыхе. Потому она переживала: как можно оставить сына в столь серьезный момент?

Через пару дней после отъезда родителей в Петербург уехал его старший брат Владимир. Дмитрий остался один в просторной квартире, наедине со своими мыслями и намерениями. Он не забыл тревоги матери перед отъездом: написал отцу письмо делового содержания.

«18 августа. Дорогой папа. Вчера дом опустел. Уехали Володя и Вера. Впрочем, за последние дни я так забегался, что почти их не видал. У меня есть комбинация, о которой я хотел даже телеграфировать, но потом предпочел написать. Дело в следующем. Через близко знакомого, газетного сотрудника М., я познакомился с некоторыми инженерами гордумы. Один из них берется устроить большой заказ на водомеры на 12 500 рублей, но при этом, конечно, требует куртаж в размере 400 рублей.

При таких условиях на долю мою и моего компаньона остается по 900 рублей заработка. Как назло, Ш. нет в Киеве. В настоящем деле риска нет никакого, но требуется деньги передать в третьи руки. Право выбора лица предоставлено мне – с согласия инженера, конечно. Я предлагаю сделать следующее: 400 рублей передать №№ (кроме того, что это, безусловно, порядочный человек, он держит деньги на текущем счете № и таким образом получить их не может без него). М. выдает мне расписку: обязуется через шесть недель вернуть деньги мне или же, если в течение этих шести недель заказ сделан городом по определенным в прейскуранте ценам, выдать их инженеру. Если заказ будет сделан на маленькую сумму, то куртаж уменьшается пропорционально. Денег я не хочу передавать Л., ибо нужно избегать огласки.

Я надеюсь, что ты, папа, согласишься на это, поверишь моей опытности. Ответь телеграфно по этому делу.

Неприятный сюрприз произошел на следующий день после твоего отъезда: принесли повестку по делу П. Заседание назначено на 19 сентября. Я повестки пока не принял, а отправился в суд, но, увы, отложить дело никак нельзя. Думаю, что лучше всего будет написать П. о присылке другой доверенности или же, если считать удобным это, напиши К., может быть, он согласится заверить твою подпись на передоверие.

Дома все в порядке. Р. внес деньги в общ. вз. кред., извинился за опоздание и выражал полную готовность внести на следующий срок на месяц раньше. Ф.тоже перебрались. Страшно нудят со всякой мелочью. Успокой мамашу насчет билетов. От дедушки письмо было и перевод т. Маше 300 рублей.

Новостей больше никаких. Целую крепко, Митя.

Р. S. Целая история из-за ванны у М-м Р. Настаивает на белой эмалированной ванне. О поставленной же слышать не хочет, боясь заразы, т. к. ванна от П. Идиотка страшная. Можно ей предложить поставить свободную медную ванну?»

Это целое искусство – таиться: явное свидетельство серьезности намерений и скромности человеческой натуры. В любом деле возможны срывы: к чему его еще подвергать излишнему риску? Ажиотаж мелких людей – пустое. Обывателям лишь бы чем занять свои скудные познавательные потребности, а дело… Для дела совершенно не безразлично, находятся вокруг него чистые руки или правительственная власть подослала соглядатая. Для торжества дела следует подавить свое тщеславие. На время забыть, что предпринимаешь это не только для общественного блага и для прославления собственного имени. Нужно оставаться скромным в своем величии. В отдельные моменты не тараторить: разумнее всего промолчать. Идти своим путем. Никому не доверять. Много в безвестности есть положительного: нет отвлекающих визгливых голосов. Любой утомительный труд оплатят в свое время. Но произойдет это не сразу – не прежде завершения всего труда.

Заблаговременно, до начала киевских торжеств, генерал Курлов категорически потребовал, чтобы руководство охраной высочайших особ и сопровождающих лиц возложить на полковника Спиридовича. Киевский генерал-губернатор Трепов, а также департамент полиции не должны вмешиваться в вопросы охраны.

Курлов своего добился.

Принята традиция, согласно которой охрану государя во время его визитов возлагают на губернаторов и генерал-губернаторов городов и провинций. Будто желая изменить эту традицию, во время киевских торжеств руководство охраной поручили одновременно двум лицам: генерал-лейтенанту Курлову, товарищу министра внутренних дел, и Трепову, киевскому генерал-губернатору.

Курлов взял в свои руки всю охрану, оттеснив в сторону охрану генерал-губернатора. Трепова можно понять: он глубоко оскоблен и считает эти действия явным недоверием к нему. Он подготовил и подал просьбу об отставке. Событие оказалось чрезвычайной важности: перед торжеством, перед самым приездом государя мог разразиться политический скандал. Неподходящее для такой отставки время. Столыпин принял меры для быстрого урегулирования конфликта.

«Киевский генерал-губернатор сообщил мне, – написал Столыпин своему товарищу по министерству, – что считает оскорбительным для себя то, что высший надзор и наблюдение за охраной государя во время его пребывания в Киеве отняты у него и переданы вам. В этом он усматривает его негодным для поста, который он занимает.

… Примите встречные меры для того, чтобы устранить возможное недоразумение с генерал-губернатором Треповым».

Во время пребывания в Киеве генералу Курлову удалось уломать Трепова. Он разъяснил новую структуру охраны высочайших особ: подразумевает полную отчетность перед дворцовым комендантом и генералом Дедюлиным. Последний несет ответственность перед министром двора Фредериксом.

Трепов сильно обижен, но вынужден проглотить горькую пилюлю. Он сам понимает: сейчас не время для своих амбиций. Он занялся приведением в надлежащий вид и порядок царского дворца, а также поиском частных квартир для министров. Его всего поглотили хозяйственные дела, в которых он забылся хоть на время. Но только на время. Генерал-губернатор самолюбив и злопамятен. Ничего поделать он не может: проклятый Курлов по положению стоит рангом выше. В аналогичных случаях Трепов сам поступает подобным образом. Когда в одном деле встречаются равные по положению люди, между ними неизбежны стычки.

В середине июня в Киев прибыли генерал Курлов и Веригин. Их сопровождают адъютанты и охрана. Они совершили поездку по намеченному маршруту в Чернигов, Овруч. Всюду они проводили совещания с руководителями местной администрации и охраны. Выясняли вопросы, касающиеся предстоящих торжеств. Намечают организацию охраны.