Экспериментальный невроз у животных — это не просто результат безуспешных попыток решения трудной задачи, оказавшейся непосильной для их нервной системы, это всегда следствие острой необходимости решения, обусловленной сильнейшими биологическими потребностями живого существа. В ситуациях, приводящих к неврозу, животное искусственно лишено возможности уйти от решения, отреагировать наиболее простым, привычным и естественным путем: убежать или вступить в драку с противником. Во время знаменитого ленинградского наводнения 1924 года у собак, находившихся под наблюдением И. П. Павлова, невроз развился не потому, что в помещении появилась вода, а потому, что запертые в клетках животные были лишены возможности сразу же обратиться в бегство.
Можно сказать, что решающее значение для возникновения невроза имеют затруднения в организации целесообразных действий животного, трудности, связанные с ответом на вопрос «что делать?». Приведем наиболее распространенные варианты подобных затруднений.
1. Одновременное возникновение двух или нескольких достаточно сильных потребностей, каждая из которых требует взаимоисключающих действий. Например: необходимость защитных реакций в момент, когда животное занято пищей или половой деятельностью. Если одна из потребностей явно сильнее, чем другая, конфликт разрешается сравнительно легко: возбуждение нервных центров более мощной потребности ведет к торможению центров слабой потребности. Действия перестраиваются в направлении главной, «победившей» потребности, и особых затруднений у животного не возникает. Вредна и опасна относительная равноценность двух достаточно сильных побуждений, иными словами — трудность выбора.
2. Потребность очевидна и не конкурирует в данный момент с другими побуждениями, однако животное поставлено в такие условия, когда оно лишено возможности действовать естественным, привычным для него образом. Оно ищет и не находит выхода из сложившегося положения. А нарастающая потребность подхлестывает, взвинчивает центральную нервную систему, настоятельно требует поиска эффективных действий. В результате — срыв нормальной работы нервных механизмов, патологическое состояние головного мозга.
3. Организация действий затруднена неожиданностью и необычностью внешнего воздействия. Ни в арсенале полученных по наследству реакций, ни в своем собственном жизненном опыте животное не находит действий, соответствующих данному событию. Вместе с тем это явление воспринимается как нечто угрожающее, опасное, т. е. требующее ответной деятельности, хотя ее конкретное содержание остается неясным.
4. Животное вынуждено выполнять действия, которые по своему объему, темпу и другим характеристикам непосильны для его нервной системы (вспомните обезьянку, которая выключала ток). В естественных условиях животное постоянно меняет тактику своего приспособительного поведения, оно ищет способы достижения цели не только наиболее эффективные, но и наиболее экономные для нервной системы. Но в эксперименте мы ограничиваем животное в выборе средств и вынуждаем его выполнять работу, превосходящую возможности головного мозга.
Для развития невротического состояния большое значение имеют индивидуальные особенности нервной системы животного (ее слабость или неуравновешенность), самые различные воздействия, способные истощить, ослабить высшие отделы мозга, будь то тяжелая инфекция, механическая травма, нарушение деятельности желез внутренней секреции. Но вое эти факторы играют лишь вспомогательную роль, создавая фон, благоприятный для возникновения экспериментального невроза. Невроз появляется как свидетельство краха центральной нервной системы, не справившейся с решением трудной задачи. Это — болезнь не найденных выходов, подавленных стремлений, неразрешенных проблем, последствие драматической беспомощности живого существа.
В картине поведения животных, находящихся в состоянии экспериментального невроза, ярко выступают внешние признаки отрицательных эмоций: страха, тревожного беспокойства, злобной агрессивности. Разнообразные эмоциональные реакции постоянно присутствуют в поведении здоровых животных, но при неврозе эти реакции приобретают усиленный, а главное, устойчивый характер. Собака пугливо озирается по сторонам, дрожит, при каждом громком звуке испуганно прижимается к полу, стремится спрятаться, забиться в какой-нибудь угол. И это продолжается ни полчаса, ни час, а недели, месяцы и годы. Животное буквально подавлено неисчезающим, беспричинным страхом. Другая собака, напротив, становится злобной, подозрительной, рычит и огрызается без всякого видимого повода. Временами у нее наблюдаются взрывы возбуждения, ярости, истошного «истерического» лая. Животные худеют, теряют аппетит, у них появляются разнообразные нарушения деятельности внутренних органов, изъязвление кожных покровов.
Оценивая результаты экспериментов, мы всегда должны помнить, что многие и, быть может, самые главные черты человеческого невроза невозможно воспроизвести в опытах на животных. Высшая нервная деятельность человека качественно отлична от высшей нервной деятельности остальных живых существ. Между нервными механизмами мозга человека и животных не меньшая дистанция, чем разница между развитым мышлением современного человека и зачатками мыслительной деятельности у высших позвоночных — обезьяны, собаки или дельфина.
Значение работ в области экспериментальных неврозов состоит в том, что они сорвали покров таинственности сказавшихся непостижимыми «страданий человеческого духа», прочно связав разнообразные проявления болезни с нарушением функций центральных нервных образований. На смену литературным фантазиям и более или менее правдоподобным «толкованиям» невротических симптомов пришла строгая логика объективного естествознания.
Если теперь мы обратимся к невротическим заболеваниям человека, то первым, что несомненно привлечет наше внимание, окажется явное и преимущественное поражение сферы человеческих чувств. Страдающий неврозом постоянно находится во власти тягостных переживаний страха, беспокойства, неисчезающей тревоги. Вот несколько характерных высказываний больных. «Однажды, находясь на курорте и принимая ванну, я почувствовала себя очень плохо. Врач запретил мне продолжать процедуры, и вскоре я вернулась домой. Дня через два после возвращения я решила поехать в город, но в троллейбусе у меня потемнело в глазах, началось сильное сердцебиение. Я не теряла сознания и не чувствовала боли, но очень испугалась случившегося и пролежала в постели больше месяца. Теперь я никуда не хожу без сопровождающих. Дома я выполняю всю домашнюю работу (больная — мать двоих детей. — П. С.) и в пределах нашей улицы свободно хожу одна. А вот отправиться в центр города — не могу. При одной мысли о такой поездке меня бросает в жар, появляются слабость в суставах и неприятные ощущения в области сердца, хотя сердце у меня здоровое. Стараюсь взять себя в руки, понимаю, что это глупо, но прошло уже шесть лет, а все остается без изменений. Чувство страха прочно засело в моих мозгах».
Молодой человек 25 лет рассказывает: «Меня не оставляет угнетающее чувство тревоги, беспокойства, напряженности, хочется быть незаметным. Когда я иду по улице, смотрю в сторону, стараюсь не встречать знакомых. Я стесняюсь говорить в полный голос, запеть, засмеяться, только бы не привлечь внимания. Любое замечание окружающих меня сильно волнует, а при самой невинной шутке я готов заплакать. Я понимаю, что мое состояние ненормально, но ничего не могу с собой поделать. Ухудшилась память. Ночью — частые поллюции, до четырех раз за ночь. Я страдаю от своей неполноценности и хотел покончить с собой».
«Вот уже три года я почти все время провожу одна, — пишет больная И. С. врачу-невропатологу. — После того как я упала на лед и ушибла крестец, у меня появилось ощущение вздутия живота. Это ощущение никогда не возникает, если я нахожусь одна или с близкими мне людьми оно появляется только в присутствии посторонних (Болезнь нервного происхождения, так как поражения внутренних органов нет! — П. С.) Я боюсь, что могут непроизвольно отойти газы. Когда раздувается живот, я перестаю чувствовать какие бы то ни было запахи, но в спокойной обстановке обоняние сохранено, и врачи говорят, что нос у меня здоровый. Я живу с постоянным страхом осрамиться перед людьми. Какое счастье, что есть телевизор, а то я, наверное, совсем бы одичала».
