Однако, как мы видели, социальное, имущественное, юридическое неравенство проповедниками под сомнение не ставится. Речь идет о необходимости для богатых и знатных щадить народ и подавать милостыню бедным и тем самым сделаться угодными Богу. Так, во всяком случае, обстояло дело в XIII веке. Но не будем забывать, что характер и тональность проповеди могли изменяться в новых социальных условиях. Вновь напомним, что среди вожаков и вдохновителей народных выступлений в последующие столетия мы найдем представителей низшего, «плебейского» духовенства. Это — особая тема, выходящая за рамки нашего анализа. Но тем не менее не следует упускать из виду, что проповедь содержала возможность куда более радикального подхода к социальной действительности[128].
Возвращаясь к «примерам» XIII столетия, нужно отметить, что проповедники не разделяют органологического учения об устройстве общества, согласно которому разные сословия, наподобие частям тела, представляют собой члены единого целого, обслуживающие друг друга. Это учение, которое пользовалось признанием в ученых кругах[129], едва ли нашло бы понимание, будучи провозглашено с церковной кафедры. Скорее уж, проповедники могли внушать своей пастве идею «призвания» (vocatio): каждый должен выполнять свое предназначение и тем угодить Творцу[130]. Один жонглер, вступив в монастырь, слышал, как братия распевает псалмы. Сам он был неграмотен и священных текстов не знал. Он задумался, как бы он мог вместе с другими монахами восславить Господа. И вот, когда все затянули псалмы, начал он, к удивлению присутствующих, скакать и плясать. «В чем дело?» — спросили его. «Вижу я, как каждый служит Богу в своей профессии, и я тоже хочу почтить Бога тем делом, какое знаю»[131].
105
Смерть-уравнительница. Ил. в книге Савонаролы «Наставление в искусстве хорошо умирать» (Флоренция, 1497).
В отдельных случаях в «примерах» встречаются перечни общественных разрядов, но, разумеется, не в теоретическом плане, а по какому-то конкретному поводу и как бы спонтанно. Это не целенаправленный «социальный анализ», это — намеки на общественную структуру, невольно прорывающиеся подчас в самых неожиданных местах. Речь в этих «примерах» идет совсем о других сюжетах и ситуациях, и тем не менее историк получает возможность несколько проникнуть в ту схему общества, которая таится в сознании проповедников. Дьявол способен принимать любой облик, даже Христа, апостолов, ангелов и святых. Иллюстрацией может служить случай, происшедший с одной женщиной в Лионе примерно в 1223 году, причем она сама и рассказала о нем Этьену Бурбонскому в присутствии доброго свидетеля, так что никаких сомнений эта история у ее автора не вызывает. Эта женщина увидела в своей комнате в великом сиянии прекраснейшего короля, окруженного двенадцатью мужами. Он назвался Иисусом Христом, а мужи, по его словам, были апостолы. Он предлагал ей всяческие дары, коль она останется ему верна в своей любви. На следующую ночь он явился ей один, склоняя ее к соитию, и обещал награду за молчание. На третью ночь псевдо-Христос пришел в менее роскошном виде, а затем появлялся у нее последовательно в облике рыцаря, клирика, крестьянина, монаха и, напоследок, голиарда. Наконец, женщина поняла обман и поспешила к священнику на исповедь (ЕВ, N 230). Таким образом, нечистый, воплощаясь в различные облики, прошел все ступени социальной лестницы от короля до шута, миновав, пожалуй, лишь бюргера. Другой бес, завладевший монахом, отвечал на вопрос о его имени: Mille artifex, ибо знает тысячу способов соблазнять людей. Он вводил в искушение великих теологов, декретистов и легистов, врачей, баронов, рыцарей, старост, купцов. Этот бес начал изображать жесты, манеры, виды служб каждого из них, сопровождая представление речами, им свойственными, вплоть до домохозяек, хлопочущих в своих комнатах (ЕВ, N 229).
106
Бедствия Иова. Миниатюра 12 в.
Как видим, перед умственным взором проповедника, когда он хочет изобразить общество в его полноте, витают многочисленные разряды, профессии и сословия. Мы не найдем в «примерах» отражения теории о трехфункциональном делении общества на oratores, bellatores и aratores, и упомянутая выше иллюстрация, изображающая духовенство, рыцарей и крестьян, нападавших во сне на короля Генриха Английского, восходит к ученой, а не к популярной традиции. Общество многосоставно, и интеллектуальные усилия проповедника направлены на то, чтобы выразить эту сложность и пестроту, а не подвести их под априорную и архаизирующую схему. Ж. Дюби с полным основанием говорит о «конкретности» взгляда на общество проповедников XIII века, в частности Жака де Витри[132]. Не прибегая к схеме, проповедник склонен перечислять, как то делает Этьен де Бурбон, рассуждая о блудницах. Их внешний облик уже есть знак их профессии. Подобно тому, как монашеское одеяние заставляет думать, что перед нами монах, а одеяние каноника, что это каноник, и одежда новиция, что это новиций, и рыцарское — рыцарь, а крестьянина — крестьянин, так и платье проститутки удостоверяет, что это проститутка (ЕВ, 276). Граф Пуатье хотел узнать, чей статус наиболее приятен, и, переодевшись, поочередно испытал «состояния, обычаи и группы различных людей». Более всего пришлась ему по душе жизнь купцов: прибыв на ярмарку, они угощаются в тавернах, и одно только неприятно, — то, что в конце за все приходится сполна платить. Мораль: покидая сей мир, нужно подводить счет всем расходам, то есть прегрешениям (ЕВ, 478). Опять-таки автором руководит мысль о многоразличии и сложности социальной структуры.
Мы могли убедиться, что чаще всего к сфере социальной жизни в ее градуированности и многообразии обращается Этьен Бурбонский. Но не вполне чужды этому же ходу мыслей и другие проповедники. Жак де Витри пишет, что дьявол породил от своей жены — грязнейшей и похотливейшей особы — девять дочерей и выдал их за разные классы людей: симонию — за прелатов и клириков; лицемерие — за монахов и лжемонахов; грабеж — за рыцарей; ростовщичество — за горожан; мошенничество — за купцов; святотатство — за крестьян, не платящих десятину; нечестную службу — за работников; богатство и излишество в одежде — за женщин. Девятая же дочь дьявола, похоть, замуж ни за кого не вышла, но отдается всем как подлая проститутка (Crane, N 244). Проповедник не щадит никого, ибо все классы и разряды общества сверху донизу совращены дьяволом и его дочерьми.
В своих «Sermones vulgares seu ad status» Жак де Витри пишет о том, что проповедник должен обращаться по-разному к разным категориям духовных лиц: прелатам, священникам, каноникам, монахам, монахиням разных орденов — и к мирянам: беднякам, больным, прокаженным, крестоносцам, паломникам, женатым людям, вдовам, незамужним девицам, мальчикам и юношам; а также к князьям, рыцарям, купцам, работникам, морякам[133] — классификация дробная и опирающаяся на несколько критериев, чтобы не сказать — бессистемная. Это многоликое общество (multipharie) объединяется в «единое тело» церковью под властью Христа[134].
Пестрота и разнородность общества сделались проблемой в период роста больших городов, когда на смену межличным социальным связям начали приходить более анонимные отношения, опосредованные вещами, товарами и деньгами. Эти две модели социального общения видны в следующем «примере» Этьена де Бурбон. Во время своего странствия лионский архиепископ повстречал на каком-то острове старца, сидевшего в землянке и поглощенного письмом и чтением. Он назвался епископом близлежащего города и сказал, что прихожан у него наперечет и каждого из них он знает по имени. «А как у вас обстоят дела?» — спросил он архиепископа. Тот признался, что в его епархии бесчисленное множество прихожан и ни имен, ни жизни их он не знает. Старец: «Богом клянусь, бесчисленным подвергнетесь вы мукам» (ЕВ, 400). Этот «пример» идет под рубрикой «О небрежении», — имеется в виду нерадивое отношение духовных пастырей к своим обязанностям в отношении верующих. Прелат, который не знает и, добавим, уже не в состоянии узнать жизнь и имя каждого им пасомого, не может должным образом печься о его душе.
