Как видим, сочувствие обездоленным и негодование, вызванное грабителями, побуждают проповедников обесценивать высокое достоинство господ. Точнее говоря, те сами роняют его. Проповедники обескуражены новыми модами, которыми кичатся нобили и богатые люди, в особенности же пышными одеяниями и прическами женщин. Свое рассуждение о модах проповедник заключает констатацией: ни крестьянки, ни горожанки таких хвостов не таскают, но лишь те, кто зовутся nobiles (ЕВ, 282). Nobiles опять оказываются ignobiles.
Осуждая алчность знати, проповедник вместе с тем не способен высоко оценить и рыцарскую щедрость. Когда король, или граф, или рыцарь, или епископ владеют многими виллами, замками, конями и виноградниками, пишет Одо из Черитона, приходят прихлебатели, госпитальеры, храмовники, монахи, каноники и выпрашивают себе земли и другие дары, обещая за них мессы и молитвы, и нередко мы видели рыцарей, которые столько роздали духовенству, что полностью разорились и лишили имущества своих наследников, уподобившись павлинам, утратившим все свое оперенье. Арагонский король в результате подобных раздач не мог содержать рыцарей и защитить свое государство от врагов (Hervieux, 238–239).
Сколь неблагодарны богачи, которые живут плодами трудов бедняков и получают от них всяческие блага, а платят им злом за добро, восклицает Жак де Витри (Crane, N 136). Народ грабят все: князья по-крупному, вслед за ними свою часть отнимают у него управители, а их слуги и сыновья добирают последнее (ТЕ, 17). Джон Бромьярд приводит такой «пример» с бейлифом, жестоко обиравшим бедняков. По пути в деревню он повстречал дьявола в человеческом облике. Дьявол представился и сообщил, что он тоже собирает долги, но принимает лишь то, что дают ему от всего сердца. Они поехали вместе. Повстречав пахаря, который послал к дьяволу своих непослушных волов, бейлиф сказал дьяволу: «Он — твой». «Нет, — возразил нечистый. — Ведь пахарь не от сердца мне их пожелал». В деревне им попался плачущий ребенок, которого мать послала к черту, но дьявол и его не забрал: не хочет же она и в самом деле лишиться своего сына! Наконец, некая вдова, разоренная бейлифом, который отнял у нее единственную корову, послала его ко всем чертям в аду, и тогда дьявол заявил: «Это — наверняка мое, это — от сердца» — и унес бейлифа в ад[121]. Богачи мира сего суть волки, пожирающие и обирающие Христовых овец, то есть бедняков, говорит Одо Черитонский, использующий басни и сравнения с миром зверей. Но Господь на суде своем осудит их на ад (Hervieux, 196–198).
Утешением для угнетенных может служить надежда, что на том свете Господь покарает их притеснителей, как это случилось с сенешалом одного английского графа. Он был очень жесток с бедняками держателями своего господина, разоряя их всяческими вымогательствами и ложными обвинениями. После смерти он явился одному из них в черной одежде и высунув язык. Своей рукой он отрезал часть языка и бросал ее себе в рот и вновь высовывал язык и вновь отрезал часть его, и так до бесконечности (SL, 70).
Проповедники щедры на предостережения тем, кто обирает бедняков и угнетает подчиненных им крестьян. Француз Ульрих, ученый и мудрый человек, стал препозитом в немецком монастыре, сосредоточив свои заботы на спасении души. Но под его началом был конверс, опытный в управлении хозяйством («внешними делами»), и в его руках находилось все, что касалось плугов, скота и расходов. Своей задачей он поставил приобретенье для монастыря новых владений, «прибавляя поле к полю и виноградник к винограднику». Ульриху пришлось призвать его к себе и напомнить о душе. Он не должен «лишать наследства своих соседей и собирать на себя всяческую грязь» (DM, IV: 62). Первейший долг монахов — помощь нуждающимся. Слова Христа «Date et dabitur vobis» («Давайте, и дастся вам» — Лк., 6:38) нужно понимать буквально, и те монастыри, которые в голодные годы кормили множество нищих и бедняков, забивая весь скот и закладывая драгоценные сосуды и книги, в конце концов увеличили свое благосостояние (DM, IV: 65, 67). Когда в одном монастыре, который в результате щедрых трат обеднел, новый аббат намеревался сократить подаяния, явился ангел со словами: «Два брата изгнаны из сего монастыря, и пока они не будут возвращены, не будет в нем добра. Одного брата зовут Date (давайте), другого Dabitur (дадут)» (DM, IV: 68). «Там, откуда изгнан брат Date, не может гостить и брат Dabitur» (DM, IV: 69; Hervieux, 306–307). И точно так же надлежит понимать слова «Кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Матф. 13:12): стократно воздастся и в этой и в будущей жизни щедрому и гостеприимному, а тот, кто лишен благости щедрости, утратит, по справедливости божией, и то, чем владеет (DM, IV: 70; Klapper 1914, N130).
У английского короля Вильгельма Рыжего был вещий сон: он видел лежащего на алтаре Христа, у которого он отъел руку и хотел было съесть и другую, когда Господь так ударил короля по лицу, что тот свалился в глубокий колодец. Этот сон был истолкован мудрецом: Христова рука, съеденная королем, — церкви и духовенство, рука же, которую он намеревался съесть, — миряне, облагаемые тяжкими поборами. Но король возразил: «Мне надобно много тратить на рыцарей и знать, а потому я не могу отменить налоги». Вскоре сон сбылся: король Вильгельм был застрелен в лесу и попал в колодец ада (ТЕ, 170). Этот рассказ, опиравшийся на английские хроники, пользовался большой популярностью у моралистов, которые охотно включали его в свои компиляции, причем в разных «примерах» появлялись новые подробности. Согласно одной из версий, у Ансельма Кентерберийского было видение: все святые Англии жаловались на короля Вильгельма, и Господь вручил святому Альбану стрелу, приказав ему «позаботиться о смерти этого человека, на коего вы возводите такие жалобы». Святой Альбан немедля передал стрелу мстителю за грехи, духу зла, который, подобно комете, помчался выполнять повеление. Вскоре после видения Ансельм узнал, что в ту самую ночь король погиб от стрелы в Новом лесу[122].
О народе, обираемом и пожираемом дурным королем, пишет и Одо Черитонский (Hervieux, 178). В английских хрониках рассказывается о кошмарном сне, который приснился королю Генриху I в 1130 году: королю последовательно угрожали крестьяне, рыцари и высшее духовенство, и иллюстрация к рукописи хроники, датируемой XII веком, изображает эти сцены. В кошмаре короля нашла отражение распространенная в тот период теория о трехчленной структуре феодального общества, состоявшего из laboratores (работников) или aratores (пахарей), то есть крестьян, bellatores или pugnatores (воинов), то есть рыцарей, и oratores (молящихся), то есть духовенства и монахов.
Знатность, с точки зрения составителей «примеров», вещь сомнительная. Нечего похваляться благородством крови, все мы происходим от общих предков — Адама и Евы и, следовательно, «все в равной мере благородны» (omnes sumus eque nobiles). Разве одни произошли от золотого или серебряного отца, а другие от глиняного и одни из головы, а другие из обуви? Нет, все равно искуплены кровью Спасителя. Проповедник прибегает к модному как раз начиная с XIII века сравнению человеческого общества и составляющих его разрядов и сословий с игрой в шахматы и их фигурами. Игрок в шахматы, напоминает он, вынимает все фигуры — королей, королев, рыцарей, солдат — из одного мешка; поиграв в них, он вновь сваливает их в тот же мешок, и нередко старшие из фигур проваливаются в мешок глубже, чем другие. Так и люди всех достоинств и состояний возвращаются в материнскую утробу земли без порядка, различий и отличий (Hervieux, 211, 443–444. Ср. GR, 166; JB: Mundus)[123].
Некий актер попросил французского короля Филиппа Августа[124] о помощи — ведь они родственники. Король полюбопытствовал, с какой стороны они в родстве. Мим сказал, что он брат королю со стороны Адама, но, к сожалению, наследство было поделено не поровну. Король дал ему грош, полагая, что это справедливая доля: «Ибо если столько же я уплачу всем таким братьям, ничего мне не останется во всем моем королевстве» (ЕВ, 290).
