— Нет. Пытался, но ничего не вышло, душа засохла. А ты чем теперь занимаешься, кроме того, что служишь в городской управе?

— Ищу «модус агенди».[8]

— Что ж, занятие весьма похвальное. В конце концов теперь, видимо, многие увлечены этим. Правда, все по-разному понимают «модус агенди». Ищут его соответственно своим убеждениям и тем обстоятельствам, которые сложились вокруг каждого. В чем же заключается твой «модус агенди»?

Острашаб засмеялся.

— Долго придётся объяснять.

— А ты начни по порядку. Я так понимаю, что способ действия для тебя зависит от того, как будут разворачиваться события?

— Конечно.

— А события в свою очередь будут зависеть от того, на чьей стороне окажется победа?

— Можно сказать так, а можно и наоборот.

— Так чьей же ты, Алесь, ждёшь победы?

— А неужто ты ещё не понял?

— Нет.

— Нашей победы жду, нашей!

— А если ещё ясней?

— Не немецкой, не советской, а нашей. Отсюда и «модус агенди». Ради этого я и к тебе приехал.

— Значит, есть люди, которые не желают победы в войне ни Гитлеру, ни Сталину?

— Да.

— И ты в их числе?

— Да.

— И много вас?

— Не слишком. Дело в том, что немцы на руководящие должности привезли с собой готовые кадры. Это прежде всего бывшие активные деятели так называемых мелкобуржуазных партий. До тридцать девятого года они в большинстве своём действовали в Западной Белоруссии. А мы собираемся ориентироваться на Англию.

— На кого?

— На Англию.

— Почему вдруг?

— Потому что Англия от нас далеко.

— Странно. Не очередная ли это химера, порождённая провинциальным снобизмом и пустыми мечтаниями?

— Так складываются исторические обстоятельства. Мы сейчас имеем то, чего не имели раньше, а именно: нам больше не угрожают ни русификация, ни полонизация. И пока немцы дерутся с большевиками, у нас есть время и возможность наконец-то начать воспитывать свой народ в национальном духе.

— А как посмотрят на это немцы? Они же небось тоже намереваются наш народ на свой манер учить? И как на ваш замысел посмотрят их подручные, которых они привезли, Как ты говоришь, в обозе? Может, они за это время совсем онемечились? И не захотят наново переучиваться?

— Их не так много. Словом, ради всего этого и создаётся теперь белорусская народная самопомощь.

— Погоди, погоди. Что-то я не улавливаю логики в твоих рассуждениях. Народная помощь самим себе… Но ведь ты же сам говорил, помощь эта организуется по приказу генерального комиссара?

— Да.

— Выходит, вы в немецкую кружку собираетесь налить своего, белорусского пива?

— Правильно ты думаешь.

— А не станет ли оно смахивать вкусом на мюнхенское?

— Надеюсь, что нет.

— Знаешь, я слабо верю в это.

— Почему?

— А потому, что наше, белорусское пиво, в чужой кружке всегда прокисало. Это прошло через всю историю Белоруссии, начиная от удельных княжеств. И не спрашивай почему. Мы его никогда не умели хорошо варить, то пиво. Всегда оно получалось с привкусом. То с польским…

— То с русским?

— Не стану этого отрицать. Но хочу, чтобы ты тоже признался: в названиях белорус, Белоруссия, белорусский — вторая часть слова и подтверждает, что последний привкус нам не противопоказан.

— Ну ты, Масей, всегда был человеком восточной ориентации.

— А ты какой? Что-то я не помню, чтобы раньше наши ориентации отличались.

— То раньше. Мы на Минщине…

— Ну да, вы вечно там посередине, — уже злобно засмеялся Масей. — Одни белорусы — восточные, другие — западные, а третьи — ни те, ни эти. Вот немцы и утвердили наконец этот нелепый раздел — выделили вас, средних, мол, тешьтесь. Нате вам взамен Белоруссии Белорутению.

— Не надо упрощать, Масей. Все несколько сложней, чем тебе кажется.

— Я не упрощаю. Я не хочу, чтобы немецкий бюргер, использовав нашу неспособность варить своё хорошее пиво, помочился в предназначенную им же самим для нас кружку.

— Ладно, не будем волноваться. Это все теории — кружка, пиво. Лучше давай порассуждаем, что может быть на практике. Так вот. Немецкая культура, особенно немецкий язык, весьма далеки от наших. И немцам в связи с этим не слишком быстро удастся начать у нас денационализацию. К тому же они ещё немало времени будут заняты войной. Поэтому у нас есть все возможности начать работу по созданию новых национальных кадров. Это необычайно важно, ведь до сих пор мы в своей истории имели много меценатов, но очень мало национальных культурных кадров, без которых не бывает национальной державы.

— А Купала, Колас? Кстати, где они?

— Подались на восток, вместе с большевиками.

— Вот видишь. А тут, в оккупации, остался кто-нибудь?

— Кажется, нет.

— А ты не думаешь, что это симптоматично? — Я ведь говорю, надо готовить новые национальные кадры. Поэтому мы и шарим сейчас по всем уголкам Белоруссии.

— Верней, бывшей Белоруссии.

— Поэтому я и к тебе приехал, Масей, — словно не услышал Острашаб последних слов собеседника. — Перебирайся к нам в Минск, а?

Масей долго не отвечал, чем заставил сильно взволноваться Зазыбу, который все с большим и большим интересом слушал разговор на задней половине и, что греха таить, впервые за нынешнюю осень был на стороне сына. Правда, Масей высказывал в споре с Острашабом ещё не его, Зазыбовы мысли и думал совсем не так, как думал Зазыба, но было в его позиции уже что-то очень стоящее и важное, по крайней мере, совсем не противное сегодняшним задачам и тому, как их понимал Зазыба.

Наконец Масей ответил Острашабу:

— Куда уж мне в Минск! Видишь, я болен. Какой из меня теперь деятель? Да и… Словом, благодарствую тебе за хлопоты и за приезд, но в теперешнем моем состоянии более разумно определять свой образ жизни философией лафонтеновского сверчка — чтобы счастливу быть, надо прятаться. От всех прятаться.

— Может быть, философия эта сама по себе и полезна в ином случае, однако есть причина, которая вынуждает меня снова обратиться к тебе с моим предложением. Не только с целью переманить в Минск. Не думай, что здесь, в твоих Веремейках, всегда будет так спокойно. Немцы скоро начнут набирать в Германию трудоспособных по всей оккупированной территории. В фатерланде не хватает рабочих рук, большинство трудоспособных мужчин призвано в армию. Не хватает как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Из других стран немцы уже начали завозить рабочую силу, ну а у нас только списки составляются. Смотри, как бы и тебе в этот невод не попасть. А он, насколько мне известно, широко будет раскинут.

— Когда же они собираются его раскинуть?

— Наверно, в начале будущего года. На этот счёт у них целый план разрабатывается. Я с подробностями, конечно, не знаком, — мелкая сошка, но кое-что слышал. Например, первыми скорей всего попадутся те, кто отирается теперь по городам и деревням, ища укромного пристанища, то есть так называемые примаки из бывших военнопленных, из окруженцев. Немцы весьма обеспокоены, что много народа оказалось без присмотра. Сперва словно бы сами поощряли, чтобы хоть таким образом уменьшить количество заключённых в концлагерях, а теперь спохватились, потому что не все из отпущенных ведут себя как положено. Кое-где даже хватаются за оружие. Правда, в полицию тоже идут, но не столько, сколько хотелось бы немцам. Эта категория, видно, и станет первой, на которую укажет перст судьбы. Ну а ко второй разновидности, по всей вероятности, отойдут те, кто, будучи белорусом, выдаёт себя за человека иной национальности. Например, католики, которые выдают себя за поляков. Да и поляков, кажется, намечено отселить от нас. То есть всех чужих, тем более что с евреями как-то начали наконец справляться.

— И до всего этого додумались немцы?

— Как тебе сказать… Насчёт поляков, разумеется, по нашей подсказке.

— А кто третий на очереди?

— Лица, которые не принимают участия в благоустройстве родной державы или саботируют святое дело.