В общем, я поставила одну ногу на нижнюю планку. Потом взялась руками повыше. Встала двумя ногами на лесенку. Еще раз перебрала руками и ногами. Еще раз. Наконец руки коснулись чердачного пола. Туда я уже взлетела, аки пулечка, и, вздохнув с облегчением, уселась прямо на грязный пол. Потом подумала: что это я, как полная идиотка, сижу у проема? Быстро отодвинулась в сторону. Резко выдохнула воздух. И тут на чердаке появилась Анька.
— Ну что, не так страшен черт, как его малюют? А ты переживала. Делов-то.
Вообще-то она права. Весь страх — психологический. Главное — не смотреть вниз. А лестница крепкая. Все-таки не в наши времена строили, а, наверное, еще при Леониде Ильиче, в начале его правления. Тогда, нужно отдать должное, на надежность внимание обращали. Вон сколько лет лесенка держится. Или просто ею редко пользуются?
— Возьми хоть одну сумку. — Анька кинула мне мою спортивную.
Да, про них я как-то совсем забыла. Полезла вверх, сбросив ее с плеча. А Анька молодец, прихватила обе. И куда ей только не приходилось забираться! Может, и я, поднабравшись опыта, позабуду о страхах и смогу забраться куда угодно? А мне это надо? — тут же одернула я себя.
Я посмотрела на сумку, стоящую у меня в ногах. Как я с ней дальше-то? И тут меня осенила мысль: можно переставить ремень и сделать ее рюкзаком. Есть специально предназначенные для этого металлические кольца. Раньше-то мне рюкзак как-то не требовался. Я тут же занялась полезным делом. Поликарпова оценила мою сообразительность, но ее сумка, к сожалению, так не перестраивалась. Впрочем, Анька не переживала: повесит ее через грудь.
Вскоре я закончила возиться с сумкой, превратившейся теперь в рюкзак.
— Так, давай на крышу! — скомандовала Анька.
Я тяжело вздохнула, но второй этап показался мне легче первого. Да и подниматься пришлось не над зияющим многометровым проемом, что тоже добавило уверенности. Если уж и грохнусь — то падать невысоко, пусть даже и на бетонный пол.
По крыше мы перемещались быстро, пригнувшись, небольшими перебежками от одного выхода до другого (они представляли собой как бы небольшие домики). Я бросала взгляды на соседние дома. Никого. Не гуляет по ночам народ не только по улицам, но и по крышам. Да и во всем квартале этот дом, пожалуй, был самым длинным. Перед ним стояли четыре хрущевских пятиэтажки, а поблизости возвышались два четырнадцатиэтажных точечных — там вообще не разгуляешься. И чего гулять? Всего одна парадная. Вдали еще два девятиэтажных виднеются, но значительно короче нашего. И нигде никого. Стала бы Инесса выставлять дозорных на крышах? Глупо. Кто же додумается, что мы по ним пойдем?
— Сюда, — прервала мои размышления Анька.
Она открыла дверь, подобную той, через которую мы выбрались на крышу, и влезла первой. Чердак оказался копией предыдущего.
— Мы в какой парадной? — на всякий случай уточнила я.
— В соседней, — сказала Анька.
— Это где в квартире на шестом никого нет?
Анька кивнула.
В голове у меня же проносились разные мысли. Значит, она хочет, чтобы мы забрасывали альпинистский крюк наверх, на лоджию седьмого, расположенную не прямо над квартирой, а под углом? И мы должны будем лезть по веревке?! Потом я подумала, что это все-таки лучше, чем спускаться с крыши на лоджию девятого этажа, как хотела Анька вначале. И где бы мы зацепили крюк на крыше? За угол, что ли? А стал бы он держаться? А если бы сорвался… Бр-р-р… У меня все похолодело внутри даже при одной мысли об этом. Или крюк достаточно надежный? За что его там цепляют альпинисты? За скалы, наверное. Хотя они для крюков не предназначены. Да и крыши вообще-то тоже. Но там камень, а тут… Бетон. Вдобавок крыша чем-то промазана. Летом еще, бывает, ее смолят. Помню. У нас прошлым летом смолили, печка на улице коптила, дымище валил, запах… Окна еще приходилось закрывать. В общем, тут, наверное, крюк удержался бы ничуть не лучше, чем на скале. Но тем не менее…
И как бы мы потом поднимали тело? Правильно Анька придумала. По веревке с шестого поднимемся на седьмой, а потом труп будем спускать вниз. А там его по лестнице на крышу и… Господи, о чем это я? Узнали бы родители, о чем я думаю на ночь глядя. Но они не узнают. Никто не узнает, я надеюсь. Только бы все прошло нормально.
Я последовала за Анькой. Когда спускалась по металлической лесенке на девятый этаж, вниз не смотрела. Потом мы пешком пошли по бетонным ступенькам. Не вызывать же лифт?
На площадке седьмого этажа, положив голову на ступеньку лестницы, ведущей наверх (по которой мы спускались), спал парень.
Мы с Анькой застыли на месте, сделав по шагу вниз на этот лестничный пролет. Переглянулись. Потом она прижала палец к губам.
Я посмотрела наверх, чтобы еще раз уточнить, на каком этаже мы находимся. На седьмом. Вернее, мы между восьмым и седьмым. Парень спит на седьмом. Как раз перед дверью квартиры, которая имеет общую стену с Анькиной "берлогой".
Можем ли мы теперь вскрывать дверь квартиры на шестом? А если он проснется? И ведь через него еще надо переступить. Или вызвать лифт и объехать. Но он может услышать, что мы будем делать на шестом. И как мы потащим труп?
Почему парень здесь спит? Нажрался, и молодая жена не пускает его домой? Или так надоел родителям, что они оставили его на лестнице до утра? А может, просто забыл ключи и дома никого нет? Но как же…
— Аня, ты сюда звонила? — прошептала я, кивая на квартиру, перед которой сладко посапывал молодой человек.
— Конечно. В первую очередь.
— Кто подходил, помнишь?
Анька пожала плечами.
— Но кто-то точно подходил.
Анька смотрела на парня несколько секунд, потом приняла решение и уверенно направилась к нему. Я последовала за нею.
— Эй! — Анька потрясла его за плечо. — Проснись. Ты чего тут? Э-эй!
Парень принял сидячее положение, причем поднимался он неуклюже и очень медленно и посмотрел на нас каким-то отрешенным взглядом — то ли никак не мог сфокусироваться со сна, то ли в самом деле был с хорошего бодуна и просто пока еще ничего не соображал. Я обратила внимание на его неестественно узкие зрачки.
Тусклая лампочка на этой лестничной площадке горела, в отличие от девятого и восьмого этажей, а также нескольких нижних. Но когда это в подъездах у нас бывали целы все лампочки? Из окон падал неяркий свет белой питерской ночи, но даже при имеющемся освещении я смогла рассмотреть мутноватый взгляд парня. Однако у него с разглядыванием нас явно были проблемы. Возможно, они были бы и на ярком свету?
— Ширка есть? — молодой человек впервые открыл рот.
— Что? — невольно вырвалось у меня, но Анька тут же наступила мне на ногу.
Я заткнулась, а моя напарница быстренько извлекла из сумки шприц, заполненный какой-то жидкостью. Я не задавала никаких вопросов. Анька же, перед тем как ввести препарат уже засучивающему рукав парню, спросила у него:
— А ты чего тут сидишь?
— Ключи в квартире остались, — промычал он довольно невнятно. — Я вышел. Дверь захлопнулась.
— А родители где?
Завороженно глядя на шприц в Анькиной руке, парень быстро выдал нам, что родители живут у себя в квартире, а в этой обитает он вместе с девушкой Настей, которая сейчас спит, ширанутая, отойдет только к утру. Звонить в дверь бессмысленно. Надо ждать утра. Настя проснется и пойдет искать Леньку (так звали нашего собеседника). Поэтому он и лег тут поспать.
Анька, по всей вероятности, решила, что получила все нужные нам сведения (да и какие нам еще нужны подробности?), а поэтому, больше не церемонясь, перетянула парню руку жгутом (в ее сумке нашелся и он) и всадила укол. Как я успела заметить, в вену она попала сразу же. Правда, насколько мне было известно из личного опыта (и хождения по поликлиникам с сыном), медсестры обычно протирают место будущего укола спиртом или чем там еще, но кто в эту минуту думал о соблюдении санитарных норм? Уж, по крайней мере, не Ленька, получивший укол бесплатно.
Отрубился он практически мгновенно.
