А ветряк дымил и дымил, и те, кто был снаружи, все еще не видели огня, а только дым и дым.

И когда уже надоело ждать, когда казалось, что дым развеется и ветряк снова будет стоять притихший и угрожающий, из верхней двери и из-под крыльев вырвалось красное пламя. В ту же минуту в мельнице раздался выстрел. Тихий, еле слышный в шуме пламени выстрел из автомата.

Эсэсовец наложил на себя руки. Он боялся неизвестных людей больше, чем смерти.

А ветряк обвило пламенем, он содрогался от шальных огненных вихрей и гудел, как во время бури. Якоб подошел к отряду и стоял, опираясь на палицу. Он сбросил шляпу, и голова его пылала, как ветряк. Все обернулись к голландцу. Он махнул куда-то шляпой — за ветряк, за дюны, за дождь. Клифтон Честер первым увидел то, что показывал Якоб.

Прожигая низкие холодные тучи жаркой струей газов, из-за дюн взлетала ракета.

ЧАС РАСПЛАТЫ НАСТАЛ

Ночь. Дождь. Ветер. Шумят кусты, шумят деревья на дюнах. В пещере, выдутой ветрами, между толстыми корнями старого тополя притихли люди. Все мокрые, усталые, полусонные. Жались друг к другу, тяжелый пар поднимался над ними, и ветер уносил его в дюны. Якоб достал из кармана свою «луковицу» — старые матросские часы, которые не спеша отсчитывали секунды и минуты.

— Пора,— говорит голландец.

Они засели в этой пещере под тополем еще с полдня, с того времени, как пламя отшумело над ветряком, и сидели, зная, что их, наверно, уже ищут в дюнах, ожидая ночи, чтобы наперекор всему идти прямо в зубы врагу. Вскакивали, махали руками, чтобы согреться, чтобы отогнать от себя ледяной ветер. У всех постукивали зубы от холода и нервного возбуждения.

По совету Якоба они решили захватить генерала фон Кюммеля и добиться от него, чтобы он повел их к ракетной площадке.

Едва стемнело, Михаил приказал выстроиться по трое. Знаменитый немецкий строй — по трое. Как в кавалерии.

Гейнц был сегодня за командира. Он шел впереди и на случай встречи с патрулями должен был выиграть время, вступить с ними в беседу. Наконец он увидит того барона, для полей которого через всю Германию возили трофейный навоз с Восточного фронта!

Якоб ковылял сзади, изредка бросал: «направо», «налево». Вымощенные кирпичом улички Хогсварта были тихие и настороженные. Таких узеньких уличек Михаил никогда не видел. Три человека, став в ряд, заполняли улицу от забора до забора. Вооруженный пистолетом солдат легко перебил бы в такой уличке роту наступающего противника.

Но Якоб знал, куда он ведет друзей. Ни один патруль не встретился на их пути, ни один человек.

Узкая кривая улица поднялась вверх, к кирке, что тор-чала в темноте, пугая острым шпилем колокольни. Якоб скомандовал идти вправо. Там была вилла группенфюрера.

— Абтайлунг, хальт!^[33]— скомандовал Гейнц, когда они подошли к воротам.

Часовой, наверно, озяб — прошелся туда и сюда, чтобы согреться, и на минутку оставил свой пост у ворот. Когда он вернулся, там темнела какая-то фигура.

— Эй!—испуганно крикнул часовой.— Кто там?

— Свои, свои,— успокоил его Гейнц.— Нет у тебя огня? Намерзлись в дюнах как собаки.

— Огня ему захотелось,— пробормотал эсэсовец, шаря в кармане.— Сейчас я тебе дам. Бери и убирайся отсюда поскорей.

Но дать огня он не успел. Гейнц сбил его с ног одним ударом.

Вилла чернела в конце дорожки. В темных четырехугольниках ее окон чувствовалась настороженность. Гейнц оттащил часового в сторону, снял с него оружие и махнул рукой. Путь был свободен. Шли все вместе, никто не хотел отставать: каждый боялся остаться без товарищей. Пиппо Бенедетти первым взялся за высокую дубовую дверь, первый нажал на нее. Дверь была заперта.

Совещание продолжалось несколько секунд.

— Есть здесь какая-нибудь веранда? — спросил Пиппо.

— Есть,— ответил Якоб.

— Ведите.

Француза и Клифтона Михаил оставил возле дверей.

В саду шумели деревья. Каменный шатер веранды нависал над кустами вечнозеленого букса. Зеленые плети плюща спадали вниз.

— Подсадите меня,— шепнул Пиппо.

Бенедетти был типичным итальянцем, который уже в восемнадцать лет умеет все: влюбляться, класть кирпич, шить сапоги, ковать лошадей, набивать морской травой кресло, играть в футбол. И если Ромео пятьсот лет тому назад умел лазить на чужие балконы, то почему бы не владеть этим несложным искусством и Пиппо Бенедетти! Правда, за молчаливой дверью балкона ждала его не Джульетта, однако итальянец не мешкал ни секунды. Поднятый на могучих плечах Юджина, он схватился за выступ и перелез через перила.

На цыпочках прокрался он к широкому венецианскому окну, что выходило на веранду, заглянул в комнату. В камине тлел огонь. У Пиппо сразу же ослабли руки. Святая мадонна, подержать бы ладони над тлеющими углями! Комната была большая. Середину ее освещали отблески красных углей, а углы тонули во мраке. Не сидит ли там кто- нибудь?

Пиппо попробовал открыть окно. Оно было заперто. Не мешкая Пиппо снял с себя френч. Приложил его к раме и резко нажал. Стекло треснуло. Басистый треск услышали, наверно, даже на другом конце городка. Один Пиппо не слышал его. С ловкостью фокусника он хватал стеклянные осколки, совал их в мягкую ткань френча, не давал упасть на пол. Он знал, что стекло звенит только тогда, когда падает.

Френч, набитый стеклянными остриями, полетел в сторону. Пиппо просунул руку в комнату, нащупал круглую головку шпингалета. Из зала повеяло теплом и ароматом дорогих сигар. Пиппо бросился к краю веранды.

— Сюда!

Темные фигуры полезли вверх. Юджин, который всех подсаживал, нашел какой-то камень в саду, встал на него и достал руками до железной решетки.

Якоб остался внизу.

Войдя в гостиную, пан Дулькевич сразу же взял на себя обязанности гида.

— Пся кошчь,— шептал поляк,— такой зал бывает лишь в графских замках! Здесь где-то должен быть коридор, который ведет прямо в спальню. Я увижу спальню даже сквозь дубовую доску, пусть только в ней будет дыра!

Он толкнул дверь в стене против камина и оказался в узенькой темной комнате, стены которой странно поблескивали, отражая тлеющий в зале огонь.

— Здесь целый арсенал! — ахнул Дулькевич.— Вооружайтесь! Пан Сливка, вот вам кинжал! Пан Бенедетти, хотите шпагу? Здесь есть пистолеты и аркебузы, тесаки и винчестеры! О!

— Дулькевич,— позвал его Михаил,— идемте дальше. И не шумите.

Дулькевич вышел из столовой, держа целую охапку оружия. Однако должен был бросить все здесь же в зале. Пройти тихо с таким ворохом старого железа — об этом нечего было и думать. Зато Франтишек Сливка почувствовал себя значительно лучше с подарком Дулькевича — охотничьим кинжалом.

Коридора найти не удалось. Теория пана Дулькевича ломалась. Еще одна дверь из зала вела на лестницу, которая спускалась вниз, наверно к передней. За третьей дверью Пиппо обнаружил деревянную лестницу, круто идущую вверх. Все двинулись туда. Ступени скрипели и содрогались. Тонкие поручни шатались под мощным нажимом шести рук.

Лестница привела их в новый зал. За узкими стрельчатыми окнами стояла серая ночь. Пиппо испуганно схватил Михаила за руку. Возле одного из окон вырисовывалась неподвижная человеческая фигура. Они остановились как вкопанные на толстом ковре, который поглотил шум их шагов. Замерли с оружием наготове, и неизвестный тоже стоял и даже, кажется, протянул руку вперед. Что было в этой руке?

— Пся кошчь! — прошептал пан Дулькевич.— Я сейчас застрелю его.

Михаил молча схватил его за руку.

Но шепот Дулькевича не вызвал беспокойства на противоположном краю ковра. Фигура темнела без движения, без звука. Тогда Пиппо Бенедетти прыгнул к окну. И сразу же оттуда послышался тихий смех. Пиппо смеялся и махал руками, как ветряк крыльями. Все бросились к нему.

Высокий негр из эбенового дерева стоял у стены и держал в протянутой руке пепельницу.

— Идем дальше, — прошептал Михаил.

В первой же комнате, куда они попали из зала, кто-то спал. Михаил подкрался к широкой деревянной кровати, на которой ровно дышал человек. Наклонился над стулом: на спинку его наброшен мундир. Потрогал погоны на кителе. Кажется, генерал. Будить!