— Пся кошчь, я таки попробую. Вы видите, форель стоит на месте, носом против течения и как будто прислушивается к нашей беседе. Ее можно брать голыми руками. И я таки возьму ее.

Рыбачить среди бела дня было не так уж безопасно, однако натиску пана Дулькевича пришлось уступить. Они выбрали место, где речка пряталась в невысоких лозах, поляк быстро разделся, Михаил и Юджин стали на берегу с автоматами наготове, и рыбалка началась.

Пан Дулькевич опустил худую длинную ногу в прозрачную воду и сейчас же отдернул ее, словно попал в кипяток.

— Что случилось, пан майор? — поинтересовался Михаил.

— До дьябла холодная, — стуча зубами, ответил Дулькевич.

— Вы, конечно, не отступите,— сказал Юджин и подмигнул Михаилу.

Майор снова окунул ногу в обжигающую, словно острый нож, воду и опять отдернул. Тут он рассердился на свое малодушие, надул щеки и прыгнул в поток. Вода забурлила вокруг его посиневших, плоских как доски голеней. Не отваживаясь брести дальше, Дулькевич стоял, ощупывая ногами острые, скользкие камни, — синий, дрожащий — и прижимал острые локти к ребрам, словно хотел таким способом согреться.

— Есть форель? — спросил американец.

— Ни дьябла не вижу, — был ответ.

— Дальше, дальше идите. Форель любит глубину.

— Я сейчас буду брать ее голыми руками, пся кошчь.

Правая нога майора попала в это время на очень скользкий камень, левая почему-то не удержалась, речка вдруг качнулась перед глазами пана Дулькевича. Он испуганно ахнул и бултыхнулся в ледяную воду.

Сначала ему показалось, что он утонул. Он не имел никакого представления о том, как тонут люди, и теперь, с головой погрузившись в воду, решил, что настал конец его мученической жизни. Дулькевич закрыл глаза, покорно съежился на каменистом дне и приготовился принять смерть, как истинный католик. Но адский холод пронизал пана майора до костей, и холод этот привел в действие чудесную пружину, скрытую в теле. Она вдруг распрямилась, и пан Дулькевич выскочил из воды, как пробка из бутылки с шампанским.

— Пся кошчь! — закричал он, выпрыгивая на берег. — Дайте мне парабеллум, я перестреляю эту форель как собак!

— Одевайтесь, пан майор, пока нас не накрыли за этими президентскими забавами, — посоветовал ему Михаил. — Так или нет, сержант?

— О’кей!—давясь от смеха, прохрипел американец.

Пан Дулькевич прыгал на одной ноге и никак не мог попасть другой в штанину.

— Позвольте, я помогу вам, — Михаил подошел к нему.

— Генрих Дулькевич еще способен сам надеть свое белье, — отрезал майор.

— Будем считать, что с форелью покончено?

— До дьябла форель! Попросите американца, пусть даст мне глотнуть из баклаги. Я должен согреться, чтобы не умереть...

Первый мост, который на своей спине переносил железнодорожную колею через горный поток, был обыкновенной железобетонной плитой, уложенной на каменные выступы берега. Никакой охраны, ни души вокруг. Михаил и Юджин быстро подвесили заряды взрывчатки с обеих сторон колеи, заложили взрыватели, подожгли шнур и бросились в лес, где их ждал пан Дулькевич. Взрыв стукнул совсем слабо, горное эхо не разнесло звука, а, наоборот, сжало со всех сторон, не выпустило за шпили гор. Однако партизанам первый их взрыв показался оглушительным, громовым.

— Теперь, как говорят у нас на Украине, — сказал довольный Михаил, — надо добре тикать, чтобы после тебя поднималась пыль. Мы должны как можно скорее передислоцироваться на новое место и взорвать еще кусок железной дороги километров за сто отсюда. Чтобы было такое впечатление, будто действуют несколько отрядов.

— Как пан думает передислоцироваться? — поинтересовался майор.

— Спустился в долину, где проходит шоссе, и попробуем захватить какую-нибудь машину. Вот и будет у нас транспорт. Временный, конечно. Потом придется машину где-то спрятать, чтобы ее долго не могли найти, во всяком случае так долго, пока мы снова не сменим место.

— А Франция? — разочарованно протянул Дулькевич. — Когда мы пойдем во Францию?

— О, до Франции далеко, — успокоил его Михаил. — Кроме того, нам теперь там нечего делать.

— Как нечего? — Майор даже ударил себя по ляжке. — А партизаны? Пан лейтенант сам соблазнил меня обещаниями дойти до французских партизан и вальчить^[8]с ними вместе.

— Теперь мы сами партизаны. Зачем нам добираться до французских?

— Но там же союзники. Там могучая союзная армия. Она неуклонно продвигается вперед. Мы должны с нею соединиться.

— Здесь мы принесем больше пользы. А что думает наш американский коллега?

— Я тоже не против того, чтобы попасть к нашим ребятам,— сержант почесал в затылке.— Только я имею задание оставаться в немецком тылу, пока мне не прикажут уходить отсюда. А такого приказа, к сожалению, не поступало.

— У вас нет связи со штабом,— пан Дулькевич ожил.— Если бы ваша радиостанция не потерялась, пан доложил бы об уничтожении стратегического моста.

— Мостика,— подсказал Михаил.

— Прошу пана не перебивать! Так вот, если бы пан доложил о своей успешной акции, я уверен, его сразу отозвали бы назад, Америка умеет ценить своих солдат.

— Хорошо,— вздохнул Михаил.— Давайте поставим мое предложение на всенародный референдум. Я предлагаю добраться до шоссе, захватить машину и отъехать от места первой диверсии по крайней мере на сотню километров. Голосую за свое предложение. Вы, сержант?

— Я — за,— сказал американец.

— Вы, пан майор?

— Генрих Дулькевич никогда не шел против разумного большинства. Только машина должна быть легковой.

— Вы имеете в виду маскировку? — сказал Михаил.— Это верно. Легковую машину легче будет спрятать.

— Я имею в виду прежде всего удобства передвижения,— пан Дулькевич надул губы.— Напоминаю пану лейтенанту, что я грабя и всегда любил комфорт.

— Есть комфорт,— весело махнул рукой Михаил.— Пошли, друзья!

Шоссе открылось их глазам уже после восхода солнца. Оно разбросало свои петли по перелескам и, падая стремглав в лощины, затаивалось там.

— Не нравятся мне эти шоссе,— сказал Михаил.— Однако придется искать счастья как раз здесь.

— Пусть тогда пан выходит на шоссе, поднимает руку и останавливает первую попавшуюся машину,— насмешливо посоветовал майор.

— Так и придется сделать. И позвольте объявить приказ: всем побриться!

— Не понимаю,— пожал плечами Дулькевич.— То пан спешит на акцию, то вдруг начинает заботиться о туалете.

— Надо, пан майор, надо,— засмеялся Михаил.— Наше счастье, что у Юджина есть все необходимое, чтобы придать нам человеческий вид. Ведь есть, сержант?

— О‘кей!—весело откликнулся Юджин.— Бритва «Жиллет», мыльная палочка для бритья и даже флакон кельнской воды. Ребята в штабе позаботились, чтобы от меня даже пахло настоящим немцем.

Через час они кое-как привели себя в порядок. Сжевали по галете и подобрались к шоссе. Решено было выпустить на дорогу Юджина, внешний вид которого оказался наиболее подходящим. Он должен был идти по шоссе к тому месту, где в кустах возле обочины засели Михаил и Дулькевич. Идти и оглядываться, а увидев легковую машину, поднять руку. Подозрения это не могло вызвать. Просто случайный прохожий просит подвезти. К тому же не какой-нибудь бродяга, а железнодорожник, который спешит по неотложному делу.

Юджин закурил немецкую сигарету, плотнее надвинул форменную фуражку и зашагал по асфальту — не спеша, вперевалку, слегка разведя руки: они у него, как у всех сильных людей, не прилегали плотно к корпусу. И со стороны казалось, что идет добродушный угловатый парнище, чудом избежавший тотальной мобилизации. Русые волосы, голубые глаза под светлыми широкими бровями — все говорило о том, что это немец, предки которого до седьмого колена имели чистую арийскую кровь.

— Не хотел бы попасть в руки такому бродяге где-нибудь в темном лесу,— шепнул на ухо Михаилу Дулькевич, кивая на Юджина.

— Тише, пан майор,— Михаил потянул его за рукав.— Что-то едет.

Действительно, сквозь тихий шелест деревьев пробился далекий ровный шум. Вот автомобиль нырнул в лощину и сразу взлетел на пригорок. Они еще не видели машины, но звук уже катился им под ноги, усиливаясь с каждой секундой.