– Тридцать. Тридцать один. Тридцать два. Тридцать три… – отсчитывал удары Тончжу.

Я свалил с дополнительных занятий и, конечно, попался классному: он тусовался на первом этаже. Мой испытательный срок еще не закончился, поэтому назначенное наказание было тут же приведено в исполнение. Тончжу – низкий ему поклон – разделил девяносто девять ударов на три месяца. Я вроде ясно выразился: поступать в универ не собираюсь. Значит, все, что мне остается делать на дополнительных занятиях, – это дремать, скорчившись на неудобном стуле. Ну почему, скажите на милость, я должен каждый день упражняться в умении спать на стуле?

– Велел же не прогуливать, зараза такая. Что, если Говнюк – такая у меня кликуха? – перестанет подкидывать халявную жратву? А? Куда побежишь? Пойдешь огурцерезками торговать вместе с отцом?

Из класса раздался сдавленный смешок.

– Кто там ржет? Продавать огурцерезки – это, между прочим, тяжкий труд! И лучше так, чем дома в потолок плевать. Болваны, да что вы понимаете!

На самом деле Тончжу говорит правду. Это действительно тяжелый труд. Но от этой правды меня, мягко сказать, воротит. А он, раскрывая чужой секрет, будто заявляет: «Я же не вру, какие претензии?» Самоутверждается за мой счет. Когда нужно промолчать, обязательно что-нибудь ляпнет, а потом еще и повторит для надежности, сделав меня посмешищем. Бессовестный учителишка, зачем он унижает отца? Ведь это мой косяк… Ай, ой, больно-то как!

– Сегодня опять накатаете? Или сразу в полицию сдадите? За избиение? На большее-то мозгов не хватает…

Тончжу закончил порку и, отшвырнув указку, вышел вон.

– Эй, Вандыги! Твой папаша, это… и швец, и жнец, и огурцерезок продавец? То-то у тебя не лицо, а попка младенца. Огурец на морду – вот и весь секрет!

Ну все, хана тебе. В такие моменты тело реагирует быстрее, чем голова.

Один хороший пинок, и Хёкчу отлетел к ящикам для вещей. Это значит: хватить болтать. Такие сопляки, как он, учились драться у пацанов на районе, а я – у реальных вышибал. Разница колоссальная.

Хёкчу хотел отбиваться, но мне удалось схватить его палец и как следует вывернуть. На сегодня достаточно. А если будет опять паясничать, могу и щиколотку сломать. Под аккомпанемент его визга я развернулся и направился к выходу.

Уже в метро набрал номер дяди:

– Вы где?

– Тре… Тре… Третья линия.

– Где именно?

– От Гу… Гу… Гупхабаль до Тэ… Тэ… Тэхва…

– Катаетесь по кругу?

– Ага.

– О’кей.

Я поехал на станцию Гупхабаль.

– Стопроцентная гарантия возврата! Такие плотные, что не рвутся даже от острого гвоздя! Экстраэластичные, экстраэластичные чулки! Пять пар за тысячу вон! Отличный подарок маме, сестре! Первоклассные чулки – отличный подарок!

Сегодня, значит, уже чулки. Но людям было плевать, пусть чулки и первоклассные. Пассажиры старались не смотреть на отца, который был ростом с сидящего человека. Прятали глаза. Косились исподтишка. А папа просто светился – таким я видел его в кабаре и вот теперь здесь, в метро. Когда он зазывал людей на шоу, его хмурое лицо озарялось лучезарной улыбкой. В детстве я радовался ей, думал, что она настоящая. Дядя ходил туда-сюда, держа в руке связку из пяти пар первоклассных чулок. Но вдруг папа быстро запихал все в коробку. Напарник последовал его примеру.

Как только поезд остановился, отец первым выскочил из вагона.

– Беги! – закричал он.

Схватив коробку, дядя бросился наутек. Папа спешил за ним что есть мочи, но оторваться от погони не смог. И те двое, что вышли следом из поезда, схватили его.

– Этот карлик не понимает, что ли, по-человечески… Сказали же: не шататься здесь!

Они стали избивать папу. Мы с дядей рванули к нему с двух сторон. Каждому досталось по противнику. Дядя бросился защищать, а я просто был взбешен. Из-за Тончжу, из-за того, что папе досталось. Мы никого не трогаем, какого черта все к нам цепляются?!

– Беги, па! – закричал я, схватив толстяка за пояс. Отец не двинулся с места. – Быстрей!

Папа не побежал. Выбора нет – придется драться. Но… Дядя мешается под ногами. Он не различает, кто на кого нападает. Я врезал противнику в солнечное сплетение. Затем схватил за руку, чтобы, перекинув через себя, сломать ему кисть.

– Не… Не… Не тащи на себе, – завопил дядя, увильнув от второго нападавшего. Тот ошарашенно выпучил глаза. И тут оба ринулись на меня. Дошло, наконец, с кем нужно драться. Главное – не подставлять спину. Нападая и отступая, снова нападая и снова отступая, я старался не подпускать их сзади. Если нет оружия, то им становится сам атакующий. Они напали почти одновременно. Тот, что первый вошел в зону поражения, получил в челюсть. Под ухо – сильный удар. Он безжизненно свалился на пол. Бой почти закончен. Осталось убрать одного.

– У… У… Упал, – сообщил дядя, выглянув откуда-то сбоку, когда я схватил второго за стопу и уже хотел ее вывернуть.

– Эй, в сторону!

Черт! Упустил момент. Нога противника врезалась в бок. Перехватило дыхание. Папа бросается мне на помощь. Ну куда? Ты же ему по пояс! Но отец спешит не драться, а принять удар на себя…

Вдруг раздался свист. Это дежурные по станции. Если поймают, мало не покажется.

– Сю… Сю… Сюда! – зачем-то зовет их дядя, распихивая людей в стороны.

– Бежим!

Мы сорвались с места, следом драпанули те двое. А коробку с первоклассными чулками так и бросили впопыхах.

Тончжу меня уже отлупил. Теперь папина очередь. Что за несправедливость… В кабаре ходил, а в метро нельзя? Помогать же не собирался… Может, я и хороший сын, но не настолько. Вообще, хотел просто забрать их оттуда. В целом так и получилось, правда пришлось удирать у всех на виду. Наверное, за это я и наказан. Порка дается папе непросто. Стареет…

– Правильно! Так его! Я бы сам с него шкуру спустил, с этого неслуха! – заорал Тончжу со своей крыши. А сосед из дома напротив в этот раз, как ни странно, помалкивал. И на том спасибо.

Господи, сколько это будет продолжаться? Мы же договорились. Или терновые шипы так впились в кожу, что котелок не варит? Тончжу совсем распоясался: бухает как черт, детей избивает… Чему такой человек может научить? Перевоспитать его невозможно, поэтому остается только одно – убрать. Если не сделаешь до конца недели, так и знай, пойду к Будде! И перестану в тебя верить! Аминь.

– Привет, сестра, – улыбаясь, проговорил парень из Юго-Восточной Азии.

Не видишь, что перед тобой – полноценный мужчина? Какая еще «сестра»?!

Выйдя из церкви, я посмотрел на небо. Ни звездочки.

Прошло всего ничего, но когда вернулся домой, дядя уже спал. Он напомнил мне «Витрувианского человека» Леонардо да Винчи. Дядя лежал, широко раскинув руки и ноги. Ни дать ни взять золотое сечение. Небрежная прическа. Выразительные глаза и крепкие мускулы, словно их обладатель не вылезает из тренажерки. Просто один в один! Ожившая картина! Как жаль, что он безупречен лишь внешне… Блин, теперь мне будет казаться, что «Витрувианский человек» вот-вот скажет: «З… Зд… Здравствуйте, я… На… Нам Мингу».

– Иди есть, – прервал отец мои размышления.

Сегодня он сварил рамен специально для меня. Как только порка закончилась, я психанул и убежал, хлопнув дверью, но вот… вернулся. Рамен вприкуску с черным рисом… Тончжу будет в бешенстве.

– Мы с Мингу уедем на пару дней. На ярмарку.

– Хорошо.

– Ешь и ложись.

– Угу.

– И кулаками кончай махать.

Ну что тут скажешь…

Я открыл упаковку готового риса и вывалил полутвердую массу в горячий бульон.