«Мертвые сраму не имут!» А живым – и в Лондоне, и в Нью-Йорке – со временем станет стыдно за то, что достаточно бездарный политический жест оказался важнее интересов культуры.

Февраль 2023

После 2 февраля, когда отмечали 80-летие разгрома немцев под Сталинградом, эти три слова – «мой молчаливый отец» – не отпускают меня, как ни стараюсь вновь отправить их в бессловесную глубину памяти. Наверное, потому, что вершиной жизни моего отца был все-таки Сталинград, Сталинградская битва, которая не отпускала его, похоже, до конца дней, но о которой он практически ничего не рассказывал. Разве что его простреленная рука, омертвевшая в суставах, напоминала мне и всем окружающим о его ранении, которое он получил в лабиринте сталинградских улиц. Только когда за несколько месяцев до его смерти мне нужно было в больнице обработать мокрыми полотенцами его тело, то осознал, что все оно было в отметинах от осколков и сделанных операций – мальцом, когда мы ходили в баню, видимо, не так остро ощущал эти знаки войны. Он чудом выжил после Сталинграда, но навсегда связал себя с армией.

Отец не любил говорить о войне, хотя по его медалям можно было понять географию его боевых лет. Он всегда хранил боли и потери в себе. Не думаю, что это было только его личным качеством. Его фронтовые товарищи тоже не любили особенно распространяться о том, что они пережили и что их связало накрепко на всю оставшуюся жизнь. Да и осталось их совсем немного – в горниле боев павших было не меньше, чем живых. Они чаще обменивались какими-то шутливыми воспоминаниями. Но этого литературно-кинематографического захлеба: «А помнишь?.. А помнишь?..» – у них вовсе не было. Поэтому, наверное, им так нравился «Белорусский вокзал» Андрея Смирнова, где больше молчали, чем говорили.

Уже взрослым, в середине 90-х годов прошлого века, по делам, связанным с сохранением мемориала на Мамаевом кургане, увенчанном знаменитым монументом Е. Вучетича «Родина-мать зовет!», мне довелось впервые побывать в Волгограде, земля которого хранила тела погребенных, но еще безымянных воинов. Поисковые работы продолжаются по сей день, выявляя фамилии погибших – возвращение имен поистине божье дело и для убитых, и для их близких, которым важно узнать, что они лежат в сталинградской земле, а не числятся по разряду пропавших без вести. Приехал, уже давно прочитав «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Живых и мертвых» К. Симонова, «Жизнь и судьбу» В. Гроссмана и множество других книг, написанных о великой битве на Волге. Но даже в страшных снах не мог себе представить, что линия фронта нередко проходила по городским квартирам, по коридорам и проходам, соединяющим этажи. Скученность и близость сражающихся друг с другом были фантастически высокими, физиология войны, жизни и смерти здесь раскрывается с предельной экзистенциальной силой. Однажды уже писал о том, что сражающиеся друг с другом советские и фашистские солдаты находились в постоянной физической близости, они знали друг друга в лицо, понимая, что если хочешь уцелеть, то надо убить того, кто целится в тебя, подползает к тебе со штыком или ножом. Прошу простить меня за дурной литературный слог – наверное, в реальности все было страшнее и проще. Но ясно, что каждую секунду требовалось беспримерное напряжение всего организма, предельная концентрация, которой вряд ли могло хватать надолго. А еще надо было есть, пить, курить, справлять нужду – и побеждать врага любой ценой… Отец был коммунистом и евреем – таких в плен не брали. Он сражался за Родину и мстил за свою сожженную на Украине первую семью, жену и двоих детей. Ему было не до гуманизма. И в эти месяцы он не мучился ни «проклятыми» вопросами философии, ни рассуждениями о добре и зле.

Наверное, поэтому даже через годы и десятилетия отец не рассказывал о войне, хотя она по-прежнему жила в нем и не отпускала его. Только 9 Мая, в День Победы, он позволял себе надевать ордена и медали – это был ритуал, который, впрочем, не сопровождался никакими героическими речами. В этот день он даже не повторял обычное: «Мишка, ты слишком много пьешь!» – понимая, что более оправданного повода выпить нет и не может быть.

Развал СССР он пережил с болезненной остротой, как и большинство людей его поколения, выросших и состоявшихся в Советском Союзе. «Неужели мы напрасно жили?..» – этот вопрос задал мой другой родственник, полковник в отставке, прошедший, как и мой отец, войну. И ему нужен был отрицательный ответ на этот вопрос. Потому что любой другой ответ был бы равносилен смертному приговору.

Именно поэтому ежегодные торжества в Волгограде, Ленинграде, Москве, других городах-героях, во всей России – своего рода государственный ответ на этот самый вопрос, который по-прежнему бередит душу ветеранов, да и не их одних.

Наверное, поэтому отец не выходил из КПСС даже тогда, когда она уже перестала существовать. В его доме, где жило много отставных военных, была партийная организация, хотя до конца не уверен, что все ее участники понимали до конца, что они состоят вовсе не в той партии, в которую они вступали. Но сама возможность хотя бы отчасти сохранять привычный уклад жизни усмиряла их душевное беспокойство.

Наверное, отец, как и многие его сверстники, привык, что за него говорили другие. Сначала выдвинувшиеся из их же рядов, а потом все моложе и моложе, не пережившие войну, но изучавшие ее по разным книгам и документам. Он не завидовал их умению говорить о том, о чем он предпочитал молчать. Какой бы сложной ни была сегодняшняя жизнь, как бы ни рифмовались нынешние события с тем, что происходило восемь десятков лет назад, Великая Отечественная война останется в истории как совершенно особая пора бытия нашего народа, понесшего огромные потери, но сплотившегося для того, чтобы сохраниться и утвердить себя в истории. В этом был глубинный смысл его жертвенного подвига, который мы по сей день пытаемся постичь. Смысл, который чужд пустому славословию.

Февраль 2023

Новогодние открытки-поздравления по-прежнему посылают друг другу, благодаря и одновременно несмотря на все чудеса современных информационных технологий. Электронную подпись очень легко отличить от настоящей, как и понять, что рассылали с помощью живых помощников или электронных ботов, а что подписывали сами отправители. А кому-то, как в прежние, не столь высокотехнологичные, времена, захотелось написать поздравительную открытку собственной рукой. Когда надо придумывать отдельный текст каждому адресату. Или хотя бы добавить несколько личных слов на заранее отпечатанный поздравительный бланк.

Но все же – при всех различиях – эти новогодние открытки, которые в последние тридцать российских лет чаще всего включают в себя и поздравления с Рождеством, не слишком отличаются друг от друга по сути своей. Как правило, мы желаем друг другу здоровья и благополучия, мира и благоденствия, счастья и любви. И, конечно, того, чтобы наступающий год был лучше уходящего, чтобы все беды и невзгоды, потери и утраты остались в прошлом. «Скорее б этот анафемский 16-й закончился. В 17-м будет лучше» – эти слова приписывают Николаю II, который якобы оставил их в своем дневнике.

И даже если это грубоватый апокриф, он содержит в себе вековую надежду на то, что завтрашний день – при всей его неопределенности – должен быть лучше предыдущего. В эти предновогодние дни название старой болгарской пьесы «Я обещаю тебе светлое прошлое» – истончается, становится призрачным, – все желают друг другу только светлого будущего. Уже не одно столетие на краткие волшебные мгновения декабря исторический опыт и жизненная мудрость отступают в тень, и торжествует детская мечта о недостижимом, которое кажется вполне возможным. В эти дни мы хотим обманываться и быть обманутыми. И это продолжается из года в год, с удивительным постоянством, – о чем бы мы в эти дни ни мечтали и во что бы ни верили. Реальность отступает на миг, и мы парим над нею, оторвавшись от земли, расставшись с ее притяжением. Чувствуя праздничную невесомость. Мы хотим победы и мира, в эти мгновения не думая о том, каких огромных человеческих усилий они потребуют.