– Анахат созывается только людьми, – подтвердил Невлой. – Но там были, как я понял, и другие разумные. Ты их видел, Ольдим?

– Путры составляли большую часть.

Повисшая вдруг тяжёлая пауза затягивалась.

– Вот, Малион, – нарушил молчание скромным по звучанию голосом Невлой, – какой может быть цена ошибки, даже когда за решение берутся даже Вьюжные.

– Не нам их осуждать, – неохотно отозвался Малион.

Заметив недоумённые взгляды соратников по несчастью, а у Свима хмурящийся лоб, Невлой поспешно объяснил:

– Это означает лишь то, что помощь должна быть оказана вовремя. Любое промедление влечёт за собой неучтённые последствия, которые множатся вне зависимости от запланированных предположений.

– По поводу помощи, так это вы о себе, конечно, – сверкнул недобрым взглядом из-под бугристого лба Ольдим.

– И о себе, и о тебе, – миролюбиво отозвался Малион. – Не в том суть вещей. Мы почему-то всё время считаем их, но ведь нас тоже немало. Четверо дурбов, регламентированный торн, стоящий немало. Камрат. Остальные могут за себя постоять. Не всё так плохо и безнадёжно, Ольдим. Ты меня слышишь?

– Я тебя слышу. Да, мы стоим чего-то, но оприты-люди тоже не робкого десятка.

– Вы все как всегда правы! Но обо всём этом больше давайте не говорить. Чтобы проверить правоту тех или иных, мы сейчас встанем и пойдём, – Свим поднялся и подал руку Клоуде, закинул за плечи мешок. – Идёмте!

– Ты так любишь подраться, Свим? – Невлой едва отлепил своё большое, но не грузное тело от земли, оставив в траве глубокую вмятину.

– Кому охота, – огрызнулся Свим.

Хотел того Свим или нет, но, оставаясь как будто номинальным лидером команды, она, тем не менее, распалась на две группы. Свою первооснову он чувствовал только в кругу своих старых друзей. Новички же оказались вне пределов его понимания и сопричастности к нему самому, в первую очередь. Такое разделение команды привело к любопытной субординации в ней. Обращаясь с каким-нибудь распоряжением к команде, Свим подразумевал её в составе Клоуды, Камрата, К”ньеца и Сестерция. Тринер как бы выпадал из круга, но, оказавшись на его попечении, также причислялся к тем, к кому Свим мог обращаться напрямую.

Дурбы составляли другую группу. Они ему не противоречили. В разговоре друг с другом старались обмениваться репликами и взаимными уколами, не подключая к нему Свима. Одним словом, держались особняком.

Тем не менее, никто ему ещё ни разу не сказал против решения, принимаемых им, и слова.

Почему так поступает Ольдим, Свим, как ему казалось, догадывался: после исчезновения Фундаментальной Арены бывший её агент и охотник пока что не сориентировался и в его команде нашёл временную отдушину, чтобы осмотреться и правильно принять решение, чем заняться дальше. Зато поведение Малиона и Невлоя, появившихся, якобы, для встречи Камрата, оставалось Свиму непонятным.

На Саженей ступили уже почти в темноте. Хорошо были видны отдаленные огни костров. Их было довольно много.

– Мирно живут, – заметил Невлой. – Не таятся друг друга, значит, никто не мешает.

– Ночная передышка, думаю у них, – выложил свой вариант Ольдим. – Утро ещё покажет.

– Может быть, и так, – согласился Невлой, – Многовато желающих погреться у костра. Многовато…

Команда стояла на берегу.

По словам Малиона, его лодка была надёжно, как уверял он же, спрятана на другом конце острова. Предстояло решить, как и когда пересекать Сажаней.

Каждый, имеются в виду дурбы, уже высказал своё мнение на сей счет. Мнения расходились.

За ночной и береговой вариант выступал Ольдим. Его аргументы поначалу выглядел безупречными.

– Раз уж вы не догадались спрятать лодку с этой стороны, дабы нам не надо было бы теперь ломать голову, как до неё добраться, то лучше пойти сейчас же бережком, никого не задирая и не трогая. Ночью не видно, кто идёт. Так, гляди, и прошмыгнём незаметно.

Впрочем, его вариант как раз и сводился к названным двум преимуществам: бережком обойти всех, кто может им помешать, и ночью их никто не заметит.

Никто вначале и не возражал, другое дело, что все так устали, что предложи сейчас Ольдим перелететь к месту расположения лодки, никто не отказался бы.

Тринер повалился на землю, рядом с ним со сдерживаемым стоном опустилась Клоуда.

– Хорошо бы так, как ты говоришь, – высказался Невлой. – Но если заметят, прижмут к воде со всех сторон. Но это полдела. Не люблю я драться вслепую. Не заметишь, как ткнут из темноты под ребро. Нет уж, Ольдим, хоть и хорошо как будто, но мне твой план не нравится.

– Днём так же могут прижать к воде, – не слишком активно защищал свой вариант Ольдим.

– Да, могут и днём, – сдержанно заметил Свим. – Но днём мы хотя бы своих видеть будем и как группа не распадёмся. А ночью нас по всему острову раскидать может. Надо идти днём, а вот берегом или напролом, завтра видно будет.

Выключенные из обсуждения не дурбы имели свою точку зрения на предмет разговора.

– Почему они всё время думают, что на нас кто-то помимо тескомовцев может напасть? – задался резонным вопросом Тринер. – Я уже попадал в подобные ситуации. И ничего, как видите.

– Здесь могут находиться несколько банд, а то и анахат в полном составе. Тогда банды не враждуют, а объединены. – Пояснял К”ньец. – Это очень опасно! Вот они и думают, как обойтись без контакта с ними.

– Люди! – не остался безучастным торн. – Как встретятся, так за мечи хватаются. Я, когда был в банде Хлена, однажды участвовал в анахате. Люди тогда делили территорию и устанавливали Закон.

– Ты из-за этого Закона с Хленом переругался? – напомнил К”ньец.

– Из-за него. Хлен нарушил его, а я был за Закон.

– Ночью лучше спать, – высказала своё мнение Клоуда и зевнула. – Ночью по дороге ноги поломать можно. Помнишь, К”ньюша, как мы брели ночью, после того, как удирали от гаран?

– Как не помнить.

– Ауна права, – поддержал мнение Клоуды Тринер. – Усталость не лучший друг в путешествии, а тем более, если придётся драться.       Один Камрат из всей команды в дебатах – когда, куда и как двигаться – не принимал участия. Он находился словно в трансе, когда всё слышишь и видишь, но как бы со стороны.

Мальчик в детстве часто слышал от бабки Калеи о Сажанее, о его неповторимой, по её словам, природе, о связи этого блаженного уголка с какими-то событиями, воспоминания о которых трогали Калею больше, чем все другие, коих в её долгой жизни было предостаточно. Она же жила в основном этими воспоминаниями.

Камрат и сам, ступив на краешек острова, возникшего всего тремя днями раньше, внезапно почувствовал какую-то сопричастность ко всему тому, что здесь когда-то было, есть и будет.

Было всякое – хорошее и плохое, возвышенное и жестокое; сиюминутность носила оттенок неустроенности, суеты и тревоги: вот-вот что-то случиться, всё готово к тому, чтобы так и произошло. Не хватает только малого толчка.

И будущее!.. А ведь что-то у него, связанное с Сажанеем, ещё будет. Где-то там, в далеком, и туманном оттого, будущем… Какие-то тени бродили, в них он как будто кого-то угадывал, от чего чувство праздника охватило мальчика…

– Здесь и ночуем! – громко объявил Свим, вырывая Камрата из чудной атмосферы будущего праздника. – К”ньюша, посмотри, осталось ли тут что сухое для костра. Малыш, Сестерций, помогите ему!

Ужинали только не люди и Невлой.

– Бренда брендой, – заявил он, – но есть всегда хочется.

Ольдим почесал единственный участок на голове, где у него росли волосы, и озадаченно заметил:

– Нас-то почему к еде не тянет?

– Мы бренды уже столько съели, что она теперь работает и как очиститель, и как еда.

Свим, по-видимому, был прав. Люди чувствовали избыточное насыщение с обеда, словно он затянулся допоздна, и его сытое содержание переполняло их.

Ночь на удивление прошла спокойно…

Чуткие органы недремлющего Сестерция обострились и отмечали порой вскрики разумных, невнятные голоса, невидимых за темнотой, и всплески от проплывающих невдалеке под водой существ. Торн видел, слышал звуки, ощущал запахи и тонкую вибрацию поверхности земли, анализировал их происхождение и отдалённость. Они говорили о скоплении разумных на небольшой территории суши. По-видимому, их было несколько групп, по крайней мере, не людей. Люди расположились отдельно и дальше, их костры не гасли в течение всего тёмного времени. Большая часть людей бодрствовала и находилась в возбуждённом смятении, создавалось впечатление перемещения их, но не блуждания по всему острову, а лишь туда-сюда. За этим сгущением людей, где-то на пределе чувств торна, слабо ощущалась тесная кучка других людей, от неё сходили волны озабоченности и страха, они отличались от подобных волн, исходящих из первого сгущения людей – от них больше веяло не столько страхом за свою жизнь, сколько за содеянное и неразумное.