Над ним в изжелта-розоватой дымке неба уже проклюнулось размытое пятнышко какой-то звезды, названия которой он не знал. Да и вообще никогда звездами не интересовался, находя извечный их кляксообразный налёт на монотонном ковре сумрачного неба неприглядным. Какая уж в них красота, о которой кто-то твердит?

Пятно звезды прямо перед лицом чем-то мешало ему отдыхать и думать. Но и менять удобную позу не хотелось…

Он почувствовал как раздражение, что капля за каплей копились в нём в последние дни, вдруг выплеснулось в бешенство. Оно переполнило его удушливым спазмом в груди, горле… Он замычал с натугой. Появилась потребность высказаться, выкричаться, кого-то ударить, с кем-то схватиться в смертельной хватке. Рвать руками, грызть зубами. Рвать и грызть…

Ходуном ходило его большое тело, пальцы рук погрузились в податливую почву…

Вокруг же поздний вечер, тихий и наполненный весенними ароматами. Тескомовцы, занятые делами – приготовлением ужина и ночлега, на фундарендца не обращали внимания: Гора Мяса сама по себе, они – сами по себе.

И куда-то запропастился Тлуман…

Он очнулся, ощупал грязными ладонями потное лицо, напрягся от брезгливости к самому себе. Ямка, так, казалось, удобно принявшая его, почудилась неудобной, в бок явно упиралась толстая незамеченная хворостина, а то и камень.

Пыхтя и поминая обитателей Края, Присмет в несколько приёмов поднялся на дрожащие ноги. Такой слабости в них он ещё не ощущал никогда в жизни.

Его, как сквозь невообразимую даль и туман, звал Тлуман. Приглашал к ужину.

Глава 31

Сестерций направился будить Свима и Малиона, ориентируясь своим чувством времени, а оно подсказывало – до появления солнца осталось не более двух прауз.

Впрочем, Сестерций ни в чём не был уверен. Все его органы чувств находились в разладе, оттого определить пору между ночью и днём они могли лишь приблизительно.

Такое с ним случилось впервые. Он знал свой долг, но происходящее в его естестве мешало и сбивало его.

Тому была своя причина.

Проходящая ночь началась для него с потрясения всего его существа. Когда будто бы все уснули, а он постепенно замедлял восприятия органов чувств, кроме слуха, к нему пришла Жариста. Она бесцеремонно потолкала его в бок, укладываясь рядом.

Срочного восстановления восприятий в полной мере не получилось. От появления рядом с ним женщины-человека он совершенно растерялся.

– Кроме тебя, – начала она вещать убедительно и хрипловато, – здесь все какие-то чокнутые. Посуди сам, Сесок… Можно, я буду тебя так называть?.. – Сестерций промолчал. – Так вот, Сесок, посмотри сам. К Свиму ведь просто не подпускает его… эта… как её? Клоуда. Ты не знаешь, это её настоящее имя? Или полностью нэм?.. Ладно, о ней. Свим – имячко тоже не очень… А красавчик этот… брр! Ольдим? Явно отпадает. Малион и Тринер больше на худолапых птичек похожи, чем на мужчин. Ты не находишь?.. Или Невлой! Он же женоненавистник! – Жариста вздохнула. – Хотя и здоров, как никто… Остался только ты. Понимаешь, Сесок?

Сестерций, а отныне в её устах Сесок, не понимал.

Токи, текущие по его нервным волокнам, метались неупорядоченно и сшибались в полевых завихрениях. Мозг торна полностью отключился от тела. Вокруг него разгоралась чисто жёлтая аура – признак полной беспомощности и подспудного страха, деморализации всего существа биоробота.

– Как красиво! – обрадовалась ей Жариста. – Ты, конечно, меня понимаешь.

Если бы она знала торнов, то навряд ли так обрадовалась.

Его мозг хотя и работал лихорадочно, но вхолостую. Не в силах ничего изменить, он даже не мог ответить этой женщине-человеку.

И тут он постиг истину: кто бы и как бы там не говорили о женщине-предке в их роду – всё это сказки для непосвященных!

Тоска по мужчинам у Жаристы была велика и она не довольствовалась одними разговорами.

– Обними меня! – потребовала она и сама нетерпеливо положила его безвольную руку себе на грудь – высокую и трепетную. Прижала, помогая пальцам биоробота ласкать её… Пробормотала как в бреду: – Она у тебя тёплая, никогда бы не подумала, что у вас…

До сих пор Сестерций не вымолвил и слова. Руки своей он не чувствовал, и что она с нею делала, воспринимал только с её редких и страстных слов…

До рассвета, как показалось ему, но без уверенности, оставалось праузы две. Жариста спала, уткнув лицо в его ладонь.

Содрогаясь от каждого неуверенного движения непослушного тела, Сестерций несколько минтов побродил вокруг лагеря, прежде чем направиться к Свиму и Малиону.

Оба проснулись мгновенно и стали поднимать остальных. Разбудить женщин Клоуда наотрез отказалась, и это неблагодарное дело взял на себя Ольдим.

Сколько было вскриков и возгласов ужаса, когда, открыв глаза, женщины видели перед собой страшную маску! Зато никому из них не пришлось повторять дважды – женщины спохватывались, сразу же позабыв о сне.

Невлоя такими методами разбудить Ольдим не рискнул. Он его просто ткнул ногой в бок и отпрянул в сторону.

– Можно было бы обойтись и без этого, – тут же миролюбиво отозвался засоня. – Я же всегда готов. Ко всему. Пока вы тут без дела мыкаться будете…

– Мыкаться не будем. Выходим! – Свим тронул под локоть Клоуду. – Поедим на ходу. Малыш?.. Тринер?.. К”ньюша, пойдёшь впереди… И… Всё, как будто. Малион, ты нас ведёшь?

– Куда в такую рань?

Вопрос Невлоя повис без ответа.

– Молчал бы уж, – отозвался Ольдим и повернулся, чтобы ещё сказать этому увальню парочку едких слов, но того на месте не оказалось – Невлой уже шёл впереди него.

Ольдим покачал головой. Этот укоризненный жест он относил к самому себе.

Сегодняшнее утро для него выдалось каким-то странным. Он проснулся задолго до решения торна сделать общую побудку. Лежал, прислушивался к округе и к себе и удивлялся своему состоянию – выспался, во всех членах готовность двигаться. И сейчас, идя со всеми, он ощущал удивительную лёгкость, окрылённость, если говорить высоким стилем. Оттого щемило в левой стороне груди, а каждый вздох будто вливал в лёгкие давно позабытую с годами юношескую восторженность: утро, тепло весны, друзья и… тревога.

– Скажи К”ньюше, пусть посмотрит там, – Малион указал Свиму на смазанное сумерками тёмное пятно слева по ходу их движения.

Свим издал звук, больше похожий на выдох, чем на свист, подзывая выродка.

– Я уже там смотрел, – мяукнул К”ньец. – Никого там нет. Сейчас нет, а вчера до позднего вечера был. – Он фыркнул. – Из собак кто-то.

– Хорошо. Тогда нам сюда, – Малион круто свернул, оставляя подозрительное место слева. – Там, – сказал он неопределённо, – пройдём по кромке, скрытно.

В это время позади него упал Ольдим. Поминая збун в пустыне Снов, он с помощью Невлоя поднялся.

Великан злорадно посоветовал:

– При ходьбе ноги поднимать надо.

– Безо всяких обойдемся… – огрызнулся Ольдим и захрюкал от смеха. – Ты своей силы не соизмеряешь. Чуть руку не оторвал.

Стало значительно светлее, запищали и защебетали птицы, перебрасывались короткими репликами дурбы, женщины живо обсуждали ночное похождение своей предводительницы – звуки сливались в неразборчивое бормотание.

Под ногами запружинил подмокший слой земли и травы, веток и листьев, занесённых сюда ветрами. Могло показаться, что Малион ведёт команду по тропе, но Свим пока что ничего определённого не видел, дабы точнее определяться, куда ступать; рядом, под рукой, учащённо дышала Клоуда, ладонь её повлажнела…

– Спят, – доложил К”ньец и облизнул узкие губы, – но прямо у нас на дороге. Путры. Много. Мимо не пройти, учуют сразу. Пока что ветер на нас, потом от нас на них понесет.

Свим с надеждой посмотрел на Малиона. Тот задумчиво теребил кожу на шее.

– По самому берегу… Там ведь, К”ньюша, небольшой такой приступок, в виде карниза? – Малион в упор смотрел в круглые жёлтые глаза выродка, как бы ища в них ответ.

К”ньец недовольно фыркнул и отвел взгляд в сторону. Он мог бы поклясться, что человек заглянул ему в мозг и напомнил ему об увиденном.