– Да, – отозвался он охотно, – там узкий карниз. Мне как раз там удалось… С него я увидел путров. Но вы? Там трава, кусты… Если только ползком.

Женщины от его предложения нервно захихикали.

– Кто бы мне раньше об этом сказал, что я буду ползать в такой грязи, поссорилась бы на всю жизнь, – заявила одна из них.

– Этого у нас ещё не было…

– Ну и видок у нас с вами будет, если смотреть на нас сзади…

– Это можно, даже ползком, – сообщил о себе Невлой, так как большая часть команды с сомнением посмотрела на его могучую фигуру. Трудно было представить дурба таких габаритов ползущим. Невлой тут же озаботился торном. – А ты, Сестерций, ползать умеешь?

– Почему я? Мне не надо, – солидно ответил потомок Акарака и сверху вниз посмотрел на Жаристу.

Она не отходила от него ни на шаг, вызывающе демонстрируя своё к нему отношение.

– Почему это? – заинтересовался Невлой.

– Я не человек.

– Ну-у, – протянул Невлой. – Некоторые, как я вижу, – он стрельнул взглядом на Жаристу, – думают по-другому, но это не важно. Почему не надо-то!

Сестерций отвернулся от Жаристы.

– Я могу пройти мимо путров без запаха. И я умею не шуметь, как люди. Они всегда шумят.

– Верится с трудом, – засомневался Невлой, однако с почтением осмотрел торна с ног до головы, как бы высматривая, где у него таятся подобные способности.

Торн не уступал человеку в росте, но выглядел жиже – тоньше в талии, уже в плечах. Лишь чалма придавала ему увесистости, что ли, оттого голова его с восседающим на ней дремлющим ослучьямом стоила трём головам Невлоя.

Первым за К”ньецем пополз Свим, за ним следом Клоуда.

Малион жестами распоряжался очередностью.

Вода почти подступала к узкому карнизу, а травяной навес был предельно скуден, он едва прикрывал ползущих от спящих путров.       Ползти пришлось не меньше двух канторов. Поэтому каждый старался, как можно сильнее вжаться в карниз, ведя носом по земле. Когда, наконец, ползущего останавливали и помогали подняться на ноги, он задыхался, с его одежд, рук и даже лица скатывались комья грязи, и сочилась мутная вода.

Свим делал страшные глаза, прижимал палец к губам, не разрешая говорить и даже отряхиваться, и отсылал приползшего вперёд, подальше от ночлега бандитов…

Бесшумность торна оказалась мнимой – валежник нет-нет да и похрустывал под его ногами.

Чуткие уши выродков пробудили их. Им показалось – кто-то начал бродить в неурочное время. Поэтому послышались окрики по поводу того, что нечего здесь шастать и мешать спать опритам. Ходил бы подальше от них.

Потом вдогонку невозмутимо хрупающему раннему визитёру понеслись проклятия. Однако возмущение бандитов всем этим и закончилось. Им, похоже, и в голову не приходило проверить, кому это вздумалось так рано устраивать прогулку, и они не допускали мысли о возможности появления рядом с ними кого-то не из опритов. И то – чужой не направился бы в сторону основного лагеря, где расположился анахат, спали люди и их стерегли дозоры.

– Куда это его понесло? – высказался Ольдим, но поддержки не получил.

Напротив, Малион даже одобрил действия торна – он отвлекал внимание от команды Свима.

Жариста, едва ли не на правах собственника, шепнула подругам во всеуслышание:

– Встретимся, я у него всё узнаю…

Малион подождал, когда его нагонит Свим.

В неярком ещё свете утра лицо посланника за Камратом показалось предводителю команды неузнаваемым. Со времени их встречи на берегу оно у него осунулось, появились складки, они словно сдвинулись вниз. Оно постарело у него на сотню лет. Глядя на него, Свим внутренне вздрогнул, ибо перед ним стоял невесть откуда взявшийся старец, чем-то похожий на всех тех забытых смертью и людьми стариков, что доживали свои века в хабулине его отца… а теперь в его хабулине.

«Сколько же ему уже лет?» – непроизвольно мелькнуло в голове Свима.

Старик внимательно посмотрел на молодого дурба.

По-видимому, догадался о его изумлении, усмехнулся, поведя подбородком в сторону, и заговорил. И… опять превратился в прежнего Малиона, средне зрелого человека, с сухим лицом, с острым подвижным, но холодным взглядом.

– Где могут быть ваши друзья? – он спрашивал не только у Свима, но и у Клоуды.

Клоуда с появлением Жаристы и других женщин, издёрганных невзгодами и счастливых одновременно от встречи со знакомыми разумными, не оставляла Свима одного ни на минт. Она старалась в каждом случае оказаться в виде заслона от жаждущих, по её мнению, пообщаться женщин, если ей казалось, что между Свимом и кем-нибудь из них расстояние непозволительно сокращалось. А уж при разговоре Свима с Жаристой она непреклонно стояла у плеча дурба и всем видом давала знать – не пора ли тебе, нахалка, закончить беседу не только на словах, но и глазами, и отойти подальше.

Умом Клоуда понимала неуклюжесть своего поведения. Она порой пыталась сдерживать себя, быть более естественной, в конце концов, никто как будто не посягает на любимого ею человека, но всякий раз обнаруживала себя, словно после недолгого беспамятства, в вызывающей позе, которая кричала: – Это моё!

Оттого, когда Свим ответил Малиону:

– О том лучше знает Жариста, надо поговорить с нею. – Клоуда тут же поддержала его:

– Да, Малион, спроси у Жаристы, она тебе всё расскажет, – а Свима при этом придержала за рукав. Пояснила: – Он сам с ней поговорит, и всё узнает без тебя… Ты знаешь, Свим, у меня сегодня всю ночь…

Она хотела пожаловаться на головокружение, усталость, плохой сон и вообще, чтобы Свим общался только с нею, но он встретил капризные слова рассеянным взглядом.

– Будем надеяться, дорогая, – сказал он задумчиво чуть позже, – что дня через два, ну три… Но ты будешь в моём хабулине и вскоре позабудешь о неудобствах этой ночи… Потерпи ещё немного. Будь умницей. А сейчас…

– Пойдём в том же порядке, как шли до этого, – Малион показал перед собой рукой. – Вдоль берега.

Почти под ногами высвечивала гладь мутно-серой воды, в пяти берметах от берега она переходила в дымку густого тумана, а за ней ощущалась бескрайность.

Кромка воды, не запруженная мглой, тянулась извилистой и прерывистой линией вдаль – туман не рискнул выползти на сушу, а притаился чуть поодаль, скрывая от нескромных взоров, что творится на берегу.

Справа, по крутому склону острова теснили друг друга кусты, а ещё выше – росли деревья.

Перед путниками лежал узкий коридор, одна стена которого представлялась мутной однородностью, а другая – зеленеющим разнообразием. Ветви кустов порой перегораживали проход, их не ломали, а пригибали к земле и либо наступали на них, либо перешагивали. Всё это делалось, чтобы идти как можно бесшумнее, хотя множество ног не было возможности заглушить полностью.

Малион нервно оборачивался, укоризненно качал головой, если кто-то оступался или слишком громко начинал говорить.

Через полпраузы спокойной и довольно быстрой ходьбы из-за зарослей высокой травы выступил с гордо вздернутой головой торн. Дождался подхода команда и заявил:

– Вот и я!

Ослучьям пялил большие глаза на Малиона.

– Видим, – холодно отозвался дурб, мало обращая на Сестерция внимания. Он заботился о другом: остановился, подождал приотставших спутников. – Все на месте?

Клоуда и Тринер тут же присели на землю.

У Тринера появился кашель, и ему приходилось его сдерживать. Невозможность прокашляться выматывала его больше, чем сама ходьба по бездорожью: ноги проваливаются в податливый влажный грунт, трава оплетает ступни и голень, каждый шаг даётся с трудом, а к тому нечаянная напасть – горло готово разорваться.

Пятиминтовому отдыху были рады все. Сидели и мирно отдыхали – обычная загородная картинка любителей покинуть стены города.

Иллюзию мира и покоя нарушил прибежавший К”ньец.

– Они там уже… Нас ждут… Много… Люди.

Выродка стали окружать плотным кольцом те, кто не поленился подняться и послушать новость.

– Ещё раз, К”ньюша, – спокойно проговорил Свим, чтобы дать возможность хопсу отдышаться. – Кого ты видел?