Историки литературы давно уже заметили, что романтический эпизод биографии Афанасия Демьяновича находит соответствие в одной из ранних гоголевских повестей — в "Старосветских помещиках". Герой повести Афанасий Иванович (кстати тоже секунд-майор) в молодости был "молодцом": "он даже увёз довольно ловко Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него…" Так что и тут в повествование, если вспомнить выражение писателя, впутался "какой-нибудь родич", а точнее — дед.

Татьяна Семёновна — так звали жену Афанасия Демьяновича — оказалась женщиной довольно способной: она хорошо рисовала, и её рисунки, вставленные в рамы, под стеклом, украшали комнату, в которой прошло детство писателя. Была Татьяна Семёновна и искусной рассказчицей старинных преданий и легенд. В ней проявилась та художественная "жилка", та эстетическая одарённость, которые, видимо, отличали многих потомков Василия Танского. Ещё ярче вспыхнула эта одарённость в её сыне Василии, отце Николая Гоголя.

В молодости Василий Афанасьевич Гоголь служил почтовым чиновником при так называемом "малороссийском почтамте". Двадцати восьми лет он уволился в отставку с чином коллежского асессора. Это был чин восьмого класса, соответствующий воинскому званию майора. В провинции человек с таким чином занимал довольно заметное и прочное положение.

Василий Афанасьевич вышел в отставку в год своей женитьбы. Видимо, он решил посвятить себя семейным заботам, хозяйственной деятельности, укрепить то родовое гнездо, основой которого стал хутор Купчинский. Теперь хутор получил другое — причём двойное — наименование: по имени своего владельца он назывался Васильевкой, а по его фамилии — Яновщиной.

Богатым хозяйство Гоголей не назовёшь, но всё же и бедным оно не было. У них насчитывалось свыше тысячи десятин* земли и свыше трёхсот душ крестьян* обоего пола. По более поздним данным (1835 года) крестьян было триста восемьдесят с лишним.

Василий Афанасьевич затратил много сил для того, чтобы повысить доходность имения. Он даже устраивал у себя в Васильевке ярмарки. Но ощутимых результатов это не принесло: крепостное натуральное хозяйство* было неденежным, накоплению и обороту капиталов оно не способствовало.

Практические заботы не заглушили в Василии Афанасьевиче художественных способностей и интересов, — наоборот, пожалуй, ни у кого ещё в роду не проявлялись они столь широко и разнообразно.

У Василия Афанасьевича была, например, страсть к садоводству. Он устраивал затейливые гроты, возводил мостики, подстригал деревья. Каждой аллее присваивалось своё название, вроде "Долины спокойствия". Так что наименование беседки Манилова в "Мёртвых душах" — "Храм уединённого размышления" — тоже, вероятно, было подсказано Гоголю впечатлениями детства.

Любил Василий Афанасьевич и птичье пенье. Прислуге и крестьянам было строжайше запрещено громко стучать, чтобы не разгонять соловьёв; с той же целью не разрешалось стирать бельё в пруду, расположенном в центре сада.

Был ещё у Василия Афанасьевича дар рассказчика, унаследованный от матери. В соединении же с радушием и гостеприимством, столь свойственными украинским помещикам, эта способность получала дополнительную притягательную силу. Дом стал маленьким культурным центром, куда съезжались близкие и дальние соседи, чтобы послушать всякие занятные и смешные истории, обменяться новостями, побалагурить.

Василий Афанасьевич и сам сочинял комедии — и небезуспешно. Хотя из написанного им уцелело немного, но учёные дав-40 но уже и по праву отвели автору видное место в истории украинской литературы. Живой ум, наблюдательность, комизм, искусство построения острых, динамичных сцен — всё это отличало его произведения.

Комизм составлял особенно важную черту пьес — да и всего облика, всего поведения Василия Афанасьевича. Это был, хотя и в зачатке, тот несравненный, неподражаемый комизм, который унаследовал и развил его гениальный сын. Комизм простодушный, наивный, чурающийся всякой искусственности. Комизм, не преследующий видимой цели насмешить или развлечь и оттого казавшийся ещё смешнее. Комизм, который легко переходил, с одной стороны, в язвительную уничтожающую издёвку, а с другой — в грустную задумчивость или чувствительность.

В душе Василия Афанасьевича скрывался изрядный запас лиризма, граничившего порою с сентиментальностью. Ведь он был сыном восемнадцатого века, усердным читателем русской и западноевропейской сентиментальной беллетристики, навевавшей на него сказочные грёзы, уносившей воображение в "долины спокойствия". Женитьба его, кажется, не сопровождалась ничем романтическим, вроде похищения невесты и тайного венчания, но всё же в своём роде была замечательной. Ведь ему, человеку, по отзывам окружающих, некрасивому, досталась первая красавица Миргородчины.

Мария Ивановна — так звали жену Василия Афанасьевича — происходила из богатого помещичьего рода Косяровских.

Ко времени замужества ей едва исполнилось четырнадцать лет. "Она ещё не успела испытать, что такое любовь, — рассказывает дочь Марии Ивановны — Ольга Васильевна, — она была занята ещё куклами, но по приказанию или по совету тётки должна была повиноваться…"

Несмотря на насильственный выбор жениха, брак оказался счастливым. Марья Ивановна, мягкая и добрая по натуре, привязалась к мужу. Василий Афанасьевич относился к ней с трогательной ласковостью, звал Белянкою — за белый, необычайно нежный цвет кожи.

Портрет Марии Ивановны, выполненный неизвестным художником, передаёт её тонкие черты лица, с узким овалом, маленьким ртом и спокойным взглядом продолговатых глаз. Цвет этих глаз — светло-карий — унаследовал Николай Васильевич Гоголь.

В 1840 году, когда Гоголь был уже прославленным писателем, её впервые увидел С. Т. Аксаков* и так передал свои впечатления: "Взглянув на Марью Ивановну… и поговорив с ней несколько минут от души, можно было понять, что у такой женщины мог родиться такой сын. Это было доброе, нежное, любящее существо, полное эстетического чувства, с лёгким оттенком самого кроткого юмора. Она была так моложава, так хороша собой, что её решительно можно было назвать только старшею сестрою Гоголя".

"Эстетическое чувство" Марьи Ивановны, конечно, не следует преувеличивать. Много было в нём наивного, провинциального. Печать ограниченной сентиментальности заметна была на Марьи Ивановне ещё сильнее, чем на Василии Афанасьевиче. Впоследствии это даже давало повод для лёгкого неудовольства, которое обнаруживал Гоголь по отношению к своей матери. Несколько раздражала его и неумеренная восторженность, с какою следила Марья Ивановна за успехами сына. Впрочем, её можно было легко понять: сына она обожала. С мужем она прожила двадцать лет: в 1825 году Василий Афанасьевич внезапно умер, оставив Марью Ивановну молодой вдовой (ей едва исполнилось тридцать четыре года). Все её помыслы, все её надежды, вся любовь сосредоточилась теперь на детях, особенно на старшем из них — Николеньке, Никоше…

Николай не был первенцем: Марья Ивановна несколько раз рожала, но дети были слабыми и, не прожив нескольких месяцев, а то и дней, умирали. Поэтому в ожидании новых родов напуганная мать переехала из родной Васильевки в Большие Сорочинцы, где жил знаменитый в то время на Украине врач Трахимовский (Трофимовский). Кроме того, она дала обет: если родится сын, назвать Николаем, в честь Николая Чудотворца. Точнее, в честь его иконы — находившегося в местном храме образа Николая Диканьского, к покровительству которого прибегла Марья Ивановна.

Мальчик родился 20 марта 1809 года. Начался жизненный путь Николая Гоголя.

Скудны сведения о ранних его годах.

Ребёнок рос молчаливым и замкнутым, скрывая в душе глубокую привязанность к матери, отцу, к близким, к родному краю. Потом в годы учения и вынужденных долгих разлук с отчим домом он станет говорливее и будет изливать свои чувства в письмах родителям. "…Вижу всё милое сердцу, — вижу вас, вижу милую родину, вижу тихий Псёл, мерцающий сквозь лёгкое покрывало…" (На реке Псёл, притоке Днепра, находилось ещё одно небольшое имение Гоголей — хутор* в Яресках).