Биографов у Анатолия Кузнецова нет, не все архивы открыты, и остается Анатолий Кузнецов неугодной фигурой в советской литературе.
В 2003 году вышла книга Георгия Анджапаридзе «Не только о детективе», в ней есть глава, связанная с Кузнецовым. В июне 1969 года Кузнецов возглавил маленькую делегацию в Лондон, куда входил и молодой аспирант Анджапаридзе. Цель командировки – собрать материалы о II съезде РСДРП, проходившем в Лондоне, благодатная тема в связи с грядущим 100-летием Ленина. И в первый же вечер пребывания в английской столице Кузнецов предложил своему молодому коллеге пойти посмотреть стриптиз (всегда хочется того, чего нет в своей стране).
В один из дней июля у Кузнецова возникла идея посетить Музей восковых фигур мадам Тюссо, потом он отказался от нее, вернулся в отель. А затем куда-то отправился из него и… пропал. Пошел прогуляться по лондонскому дождичку и назад не вернулся. На следующий день с экранов телевизора объявили: «Сегодня советское посольство в Лондоне официально обратилось в Министерство внутренних дел и в Скотланд-Ярд в связи с исчезновением вчера вечером советского писателя Анатолия Кузнецова».
Кузнецова показали по телевизору только через две недели. В своем интервью он понес какую-то жуткую околесицу: ради того, чтобы иметь возможность ездить за границу, он стал осведомителем КГБ и писал доносы, в частности на Евгения Евтушенко. Кузнецов мог сказать что-то более весомое, типа: «Я был убежденным коммунистом, но агрессия СССР против Чехословакии в 1968 году открыла мне глаза, и я разочаровался…» Но Кузнецов ничего подобного не сказал, а отметил лишь свои доносы на коллег и желание на надувной лодке переплыть Черное море. Мол, было такое желание, но помогла именно поездка в Лондон…
Выскажу свою версию. Очевидно, Анатолий Кузнецов был слабым человеком, не бойцом, какими были многие советские диссиденты той поры, как Анатолий Марченко или генерал Григоренко. Когда на него наехали соответствующие инстанции за дерзость написать про «Бабий Яр», он тут же взялся за роман «Огонь» – о строительстве металлургического комбината. И ему постоянно казалось, что за ним все время следят, пасут органы т т.д. А когда вызвали в КГБ да приперли к стене, то он легко сломался. Там умели ломать и стальных людей, а Кузнецов был далеко не из стали.
Борис Полевой приманивал его работой в журнале «Юность», но Кузнецов не клюнул. Бросил свою библиотеку и отдал свой партийный билет приятелю по писательской организации Тулы Александру Лаврику со словами: «Береги его, это самое ценное, что у меня есть». И это что? Издевательство или насмешка? Или кирпичик в свою твердокаменную биографию?.. Короче, некоторые признаки паранойи: не все выдерживают двойную жизнь – верность режиму на людях и внутреннюю оппозиционность в душе. Огонь инакомыслия сжег Анатолия Кузнецова изнутри. Хотя, возможно, это было и не совсем так…
Что делал Анатолий Кузнецов на Западе? С ноября 1972 года работал в лондонском отделении радио «Свобода», выступал в еженедельной программе «Писатели у микрофона». Писал роман, но так и не закончил его. Регулярно поддерживал связь с матерью Марией Федоровной и отправлял ей чуть ли не ежедневно почтовые открытки, которые впоследствии были собраны его сыном в книгу «Между Гринвичем и Куреневкой. Письма Анатолия Кузнецова матери из эмиграции в Киев» (2002).
В начале осени 1972 года Анатолий Кузнецов слег с инфарктом. После того как его выходили английские врачи, он вышел на работу на радио. Снова слег и 13 июня 1979 года скончался у себя дома от остановки сердца, не дожив до 50 лет.
В 2009 году в Киеве был открыт памятник Анатолию Кузнецову. Он представлен в виде мальчика, читающего при свете фонаря указ фашистов в период оккупации о сборе евреев с вещами и ценностями. Слившиеся воедино писатель и трагический Бабий Яр.
К сожалению, я не видел этот памятник. Но я хорошо помню прекрасный рассказ Анатолия Кузнецова «Актер миманса» (1968). Сам автор рассказа на роль солиста в литературе и политике не потянул. Лишь мелькнул в общем мимансе, поучаствовал в политических подтанцовках в период холодной войны между СССР и Западом.
Валерия Новодворская – вечный диссидент
Вот только несколько заголовков из газет и журналов: «Орлеанская дева во гневе», «Орлеанская дева России – патриот Америки», «Инсургент из Марьиной Рощи», «Меня можно только убить», «Валерия Новодворская – самая романтическая девушка нашего времени», «Антисовок», «На баррикадах отчаяния»…
О Новодворской в либеральных салонах отзывались с пренебрежительным смехом: ну куда лезет? чего добивается?.. Сытые и прикормленные обыватели с издевкой утверждали: чокнутая. Ей приклеивали ярлыки, обидные прозвища: Жаба, Сада Мазохистова. Есть такая пассия и т.д. Но только после ее смерти прозвучали нормальные достойные слова. На похоронах Алексей Венедиктов, главный редактор «Эха Москвы», сказал: «Она соединяла в себе два качества, которые кажутся несовместимыми: веселость и бесстрашие. Я больше таких людей не знаю!..»
Родовые корни
Предки Новодворской находились на разных ступеньках социальной лестницы: купцы, столбовые дворяне, революционеры. Один дед организовал первую социал-демократическую типографию в Смоленске, другой родился в сибирском остроге, в Гражданскую войну воевал в Первой Конной армии под командованием Буденного. Более дальние предки состояли в рыцарях Мальтийского ордена и т.д.
Родители отца Новодворской – Борух и Софья Бурштын – переехали в Советскую Россию из Варшавы в 1918 году (эмигранты). Ну а родители Валерии – уже советские люди: Илья Бурштын – инженер, участник Отечественной войны, после войны работал в одном из оборонных НИИ. Мать – Нина Новодворская – педиатр. Родители развелись в 1967 году, когда Лере было 17 лет, она осталась жить с матерью и бабушкой.
Ранние годы
Валерия Ильинична Новодворская родилась 17 мая 1950 года в белорусском городке Барановичи, куда родители приехали на отдых к своим близким. Лера росла болезненным ребенком и лечилась в санаториях. Но главное – характер. В одном из интервью Новодворская говорила:
«Я воспитывалась в семье среди взрослых. С детьми мне было неинтересно. Чуть став постарше, любила играть в д’Артаньяна, в Миледи – никогда. Подруг у меня не было. Росла мальчиковой девочкой…»
В другом интервью:
«Как это ни смешно сейчас звучит, но еще в нежном младенческом возрасте во мне проявился такой антиколлективизм и такой редкостный индивидуализм, что меня не взяли ни в ясли, ни в сад и даже выгоняли из всех детских санаториев, где меня лечили от астмы… В школе была совершенно аналогичная ситуация. Я училась сама по себе, как бы отдельно от советской системы образования. А когда меня в порядке трудового обучения школьников заставили обучаться шитью, то я наотрез отказалась. Это была, пожалуй, первая акция гражданского неповиновения. Но в школе были порядочные учителя, и мне многое прощалось за отличные отметки…»
Читать Лера научилась в 5 лет. За ее пристрастие к определенным серьезным книгам бабушка называла внучку революционеркой Лялечкой. В 16 лет Лялечка прочла полное собрание сочинений Ленина и почувствовала себя противницей вождя. И далее Новодворская:
«На танцы я не бегала и до сих пор не могу понять, как люди могут увлекаться такими глупостями. Зато усиленно занималась фехтованием, парашютным спортом и стрельбой. Но разведчицей так и не стала, а стала инсургентом».
На вопрос, сильная ли она женщина, Новодворская ответила одному из журналистов с вызовом: «А я не женщина. Я инсургент. А для повстанца пол не важен. Мы с товарищами – в одном партизанском отряде. У нас впереди баррикады, а на войне как на войне. Для врагов и для друзей женское или мужское естество у борца – это не имеет значения».
А кто враги? Коммунисты и фашисты. И с ними надо бороться. А как же любовь? «До 16 лет в мое время любовью не принято было заниматься. К сожалению, мне не посчастливилось, как тургеневской Елене, встретить в юности восставшего болгарина. А позднее пришлось выбирать: любовь или революционная деятельность? Я предпочла второе…»
