Кондратьич сидел ко мне боком. Пирожное в его руках было съедено лишь наполовину. Как будто бы старик терпеть не мог сладкого.

Он предавался тому же самому, что и я сам парой минут назад. Склонив голову набок, приоткрыв рот, Кондратьич клевал носом. По крайней мере, мне отчаянно хотелось в это верить.

Рядом с ним лежала винтовка.

Девчонка была пленницей гмуров. У меня накопилось к ней немало вопросов. Я хотел взглянуть на нее ясночтением, дабы понять, что за фрукт свалился мне в руки.

И не смог. Здравый смысл бежал впереди с предупреждением, страх жадно потирал ручонки. Ну, говорил он, призови свой разлюбимый интерфейс, взгляни, что сталось с твоими девчонками. Познай крайние глубины отчаяния, ведь ты же хочешь…

Я не хотел. Одна лишь мысль о том, что их всех раздавило этим обвалом, была страшнее.

Горе, готовое взять меня за руки, обещало оплакивать кончину девчонок вместе со мной. Оно и обнимет, и платок у него постиранный есть, и патрон поможет в Подбирина загнать.

Чтобы застрелиться.

В какой-то миг мысль об этом показалось столь притягательной и желанной, что стало жутко. Страх же гоготал – тебе легко жилось в мире айфонов и ноутбуков. Один, почти никого нет, никакой ответственности! Сейчас же ты попытался проглотить кусок куда больше, чем мог бы влезть в твою зевалку, и получил то, что заслужил.

Потерял почти все, чего смог достичь.

Сатана воистину мог бы радоваться – я еще никогда не ощущал себя настолько сломленным.

Мягко отстранил девчонку. Она была маленькой, словно Алиска, но не такой коренастой. Худенькая, слабенькая, будто единственным хобби в ее жизни было недоедать.

Почти точеная, хрупкая фигурка непрозрачно намекала, что она изрядно преуспела в этой гнилой затее.

Старик оказался джентльменом. Будто не желая взирать на обнаженную девчонку, он укрыл нас своим большим, толстым кафтаном. Я сложил рукав этой одежки, чтобы получилась плотная подушка, мягко опустил на него голову девчонки.

Встать получилось не сразу. Опираясь на острые края булыжников, царапая руки в кровь, я превозмогал слабость, боль и извечную усталость. Не хватало здесь разве что Биски – вот уж кто не удержался бы от ядовитой шутки даже в такой прескверной ситуации.

Моя сумка лежала рядом с Ибрагимом – я развязал тесемки, выудил пирожное, жадно вгрызся в него зубами. Есть не хотелось, меня мутило, но надо было.

Избежать ясночтения оказалось сложно. Словно воочию, одной лишь силой воображения, я нарисовал полоску здоровья. Обвал меня не пощадил, утащив с собой всю выносливость. Мана болталась почти что на нуле – то ли в бескрайних просторах своих сновидений я отчаянно творил одно заклинание за другим, то ли сегодня Биска решила меня наказать за то, что проснулся не в ее объятиях.

Нещадно кололо ступни, каждый шаг отдавался так, будто я гулял по острой стальной стружке. Ноги слушались плохо, глазам и носу не хватало света. Усмехнулся – вот же ж! Никогда бы не подумал, что на себе смогу испытать ту хохму про «дышать темно».

Чуть не споткнулся о торчащую из-под камня руку – один из гмуров, обращенных нашими стараниями в жмуров.

В воздухе стоял мерзкий дух слежавшейся пыли и свежей мертвечины – некоторых Кондратьичу пришлось уложить после случившегося.

Или это был я?

Ничего не помню с того момента, как начался обвал.

Боль отступила, когда я сгрыз яблоко. Мана, которой резко стало лучше, вернула если и не бодрость духа, то хотя бы желание жить.

С яблоком вытащил одну из свечей – ухмыльнулся, вспомнил, что у меня даже не было спичек. Будь рядом Алиска, – наверняка бы смогла управиться с магическим предметом. Я потеребил подбородок – а ведь у меня самого такой опыт был, когда я чуть не залил нутро Менделеевой огнем. Может, и сейчас получится? Не должно же оно, в самом деле, быть сложно, как ракетные техноло…

Получилось.

Пламя откушало пару единиц маны, вспыхнуло едва ли не из огнемета, струей ударив в потолок – я чуть не выронил свечу.

Свет можно было регулировать маной же – а торгаш-то умолчал, что его игрушки столь требовательны.

Зато света давали куда больше, чем фонарь Ибрагима или птенец Майки…

Майка…

Я набрал побольше воздуха в грудь – рано или поздно надо принять мерзкую правду. Надежда жила во мне одним лишь честным словом. На что можно надеяться, если Тармаева была обречена.

Я ждал сообщения о ее гибели сразу же, как только растянул перед глазами окно интерфейса. Ясночтение, словно желая нагнать побольше жути, прискорбно и загадочно молчало.

Я глянул лог – тот был полон сообщений о полученном мной уроне, о крупицах опыта, что падали мне на счет… Система отдавала должное моим умениям, не забывала напомнить о текущем состоянии…

Дебаффы злыми псами грызли мои характеристики, словно вопрошая – что, дружочек? Думал, что прерванное проклятие изыдет прочь, как сраная бздень? Дунь, плюнь, ногой притопни – и поминай как звали? Нет уж, лови, родимый, обратку.

Страшно даже представить, что должно было быть, если бы на нас обрушилась не эта урезанная альфа-версия, а полноценный релиз.

Я покачал головой – на ум шли какие-то странные, неуместные сравнения.

Вскоре дошел до тех сообщений, где лог предупреждал о том, что Майя отравлена. Закусил губу, ничего не понимая, но беспокойство решило уняться. Надежда лыбилась во весь белозубый рот. Может быть, открывать шампанское и радоваться еще рано, но было хотя бы за что зацепиться.

Я пробежался глазами по логу еще раз и еще, чуя, что упустил нечто важное.

И в самом деле упустил.

Катька Менделеева в ходе успешных действий получила следующий уровень. Знать бы еще, что за действия. За то, что вытащила Майку с того света, я готов был бы и сам ей навалить: уровней, опыта, что там еще дают?

Лишь бы они все были живы.

Интерфейс словно нарочно, чтобы меня подразнить, не показывал полоски их состояний. Наоборот, отмечал, что они по-прежнему состоят в моей группе, вот только поведать хоть какую-то информацию о них не желал.

Я стиснул зубы, поднял небольшой булыжник – мысль о том, чтобы разобрать лежащий передо мной завал, была столь же нелепа, как и притягательна. В фильмах герой в отчаянии и желании спасти любимых начинал разбирать булыжники, а режиссер с оператором пели осанну его отваге, упорству и самопожертвованию.

Мне же петь было некому.

Было кому упрекнуть.

– Глупо. – Я услышал голос и на миг подумал, что попросту спятил. Обращать на него внимание или не обращать?

Галлюцинации не желали быть лишь слуховыми, они перерастали в визуальные.

Биска, ежась, пыталась сохранить насмешливый вид на холодных камнях.

Сквозняк брал от нее свое – адская дева покрылась гусиной кожей мурашек. Грудь словно сжалась, и лишь торчащие точки сосков не уставали говорить о том, как же ей на самом деле, холодно.

Но в рекламе спрайта Биска бы выбрала вместо жажды имидж.

– Удивлен? – Она отвернулась от меня, легла поудобней, уставилась в потолок. Игривый хвостик змеей вытянулся промеж ног, раскачиваясь в дивном, манящем танце.

Я не знал, чему дивиться в первую очередь – внезапному появлению или появлению вообще? Не знал, а потому решил сойти за умного и промолчать.

Тишина была Биске не по вкусу, тишина ее раздражала. Задорная и веселая, она жаждала смеха, приключений и восхищения – конечно же, ее нескромной персоной.

– Ну же, это так просто! – На ее лице отразились недоумение и обида. И беспокойство: словно она пыталась прочесть мои мысли, а натыкалась лишь на вязкий комок липкого ничего. – Ты открываешь рот, блямкаешь языком – из этого получаются звуки. Иногда даже слова. Что с тобой случилось, живчик?

Мне стоило лишь на миг моргнуть, чтобы она исчезла.

И сразу же появилась у меня за спиной игривой дьяволицей. У нее были на редкость горячие, почти огненные руки – словно она только что вырвалась из самых адских пучин и спешила поделиться со мной теплом.