Ему показалось, что вопрос прозвучал глупо, словно домочадцы, не сговариваясь, знали ответ, но от него скрывали.

– В места, откуда не возвращаются, – хмуро произнес Петя.

– Сегодня переночуешь, а потом-то что? – продолжал Коля. – И что с нами будет?

– Он семью бросает, а сам надеется проскочить. Удачи, – произнесла со злой улыбкой Ирина, сидя на кровати в дальней комнате. – Беги. Спасай свою шкуру.

– Завтра утром в военкомат. И сразу – на фронт. Лучше я погибну, как герой, чем сгнию в лагерях, как сын врага народа. А с вами…Не знаю, что с вами. Тронуть вас не должны. Ириша, – повернулся к ней Петя, – оставайся с мамой. Не моя вина, что так вышло. Квартиру у вас конфискуют, это ясно. А вот дальше… Держитесь друг друга. На телеграфе всегда работа есть, мама пусть в школе остается. Меня не ищите, а то нарветесь, опасно. Я напишу на адрес друзей. Я вас не брошу, слышишь? – Петя схватил Ирину за плечи, поднял ее и потряс, пытаясь взбодрить. Но она повисла в его руках, как увядший цветок.

В разыгравшейся буре они все: Петя, Ирина, мама – словно отгородились от Коли частоколом, отодвинули подальше от семьи. Его судьба не имела значения. Как будто в бурном океане беды утонули и сострадание, и родственные отношения. Так нерадивые хозяева в забывчивости бросают своих собак. О Коле и не вспомнили, когда случилось несчастье. Ему стало неловко, будто он не имел права возникать на пороге в бурю. И без него полно хлопот. Нужно думать: как бежать Пете? как выжить в Ленинграде Ирине и маме без поддержки отца? что делать с имуществом, которое не успели конфисковать? И Маевские, как назло, уехали неделю назад, им теперь и писать бесполезно.

– А я? – робко напомнил о себе Коля.

Все удивленно повернулись к нему.

– Ой! – воскликнула, всплеснув руками, мама. – Про Колю-то ведь забыли!

– Я ж тебе денег обещал на дорогу, – вспомнил Петя.

– Петенька, тебе они нужнее, – жалобно простонала мама, взяв его за руки.

Ирина смотрела на мужа исподлобья, как на предателя, чьим обещаниям глупо довериться, а, тем более, страшно поверить всерьез. Коля тоже понимал: в словах брата сплошь неправда. И утешения, и указания держаться рядом с мамой, и уверения в будущих письмах. Петя сам не ведал, где будет завтра: по дороге к фронту или к лагерю.

Коля ни капли не осуждал брата. Есть обещания, которые ты выполнить не в силах, как бы сильно ни хотел. Он не посмел бы в эту секунду напомнить брату о данном им слове. Теперь, когда Петя вынужденно бросает любимую жену и родную мать, было бы жестоко взывать к его чести, требовать обещанных денег, хоть они и значат теперь буквально все, и решают исход. Но Петя не собирался сдаваться. Он наклонился к чемодану и, вывернув боковой карман, вытащил пачку денежных купюр.

– На вот, – сунул он их в руки Коле. – Беги сегодня же из Ленинграда. В ночь отправляется баржа по Ладоге. Ты успеешь, если поторопишься.

Коля смотрел на пачку денег у себя в ладонях: купюры были мелкие, их не хватило бы даже на дорогу до Молотова. А ведь нужно дожить до первой зарплаты в цирке, покупать каждый день еду, возможно, костюмы и много чего другого. «Нет, напрасно, не получится!» – подумал в отчаянии Коля.

Петя взглянул на брата, побежал опять в комнату, где открыл комод и полез под белье. Он вытащил оттуда несколько крупных купюр – перепрятанных, видно, после обыска – и протянул их Коле. Но Ирина вцепилась мужу в руку:

– Не смей! Нам тоже здесь выживать!

– Отец не хотел, чтобы ты уезжал, – неожиданно поддержала невестку мама.

– Но ведь отца с нами нет. Кто должен принять решение? – возмутился Коля.

– Он тоже сын врага народа. И лучше ему уехать, – угрюмо бросил Петя.

– Он же маленький! – вскрикнула она. – Не будет ничего!

– С двенадцати лет отвечают. А ему семнадцать.

– Деньги отдай, я сказала, – дергала мужа Ирина.

– Не лучше ли тебе остаться в Ленинграде? – продолжала мама. – Как ты один?

– Решай! Теперь же. В эту минуту, – резко сказал Петя брату.

– Поеду! – уверенно выпалил Коля, смотря ему в глаза.

Ирина продолжала цепляться к мужу, пытаясь отобрать у него деньги. Он легонько отпихнул ее, вырвался и отдал купюры Коле. Отбирать их у того, кто ей по пояс ростом, она не посмела, только сморщилась и отошла.

– Тогда вот, возьми. Должно хватить. Слушай внимательно: беги к Метелину. Помнишь, куда идти? Эээх, – он выхватил из кармана карандаш с клочком бумаги и принялся писать адрес. – Скажи: от Петра Скворцова, передай записку. Он выпишет листок. Вас вывезут за линию фронта. А там уже думай сам. Больше я ничем помочь не могу. Иди!

Коля в замешательстве смотрел на близких, словно опасаясь их дальнейших возражений и что такое важное дело решилось быстро. Мама пошла к нему, готовая перегородить путь к дверям. Но Петя снова крикнул: «Иди!», и она отступила.

Брат прав: нужно торопиться! Коля бросил последний взгляд на Петю, на застывшую маму и на Ирину, которая рылась в комоде, пересчитывая остатки денег. И захлопнул дверь родного дома.

***

Когда он вернулся от Метелина, ни Пети, ни Ирины уже не было. Только мамаша, опустошенная после истерики, мыла полы, тяжко волоча тряпкой по полу.

– Сколько грязи, Боже, сколько грязи, – причитала она, утирая пол со лба. – И что люди теперь о нас подумают?

Мама с ее вечным «что подумают люди» сейчас казалась ему еще более наивной и непрактичной, чем всегда. Можно ли ждать от нее поддержки? Она сама нуждалась в том, чтобы ей сказали что-то в ободрение, обманули, посулили пряник, когда впереди ждут одни кнуты. Ее растрепанные волосы, небрежно собранные в пучок, наклон спины с повязанным сзади платком, сморщенные от влаги натруженные ладони – весь образ вызывал в Коле трепет и нежность. Он побежал к ней, обнял и тихо заплакал, уткнувшись в ее платье. Исступленно, не стесняясь и не пытаясь выглядеть большим. Мама прижимала его к себе и качала, как в детстве. От свежевымытых полов пахло порошком, а от всей квартиры – пустотой и безысходностью.

Как можно оставить ее? Он до сих пор не думал об этом. Считал, что покинуть дом – просто, когда знаешь, куда идти. Ведь он ехал навстречу взрослой жизни, приключениям, новой интересной работе. Но забыл, что уезжает от мамы – такой беззащитной, брошенной всеми.

– Так что же, ты теперь станешь циркачом? – спросила она, гладя его по голове.

– А ты как будешь тут?

– Останусь в школе. Перебьемся, не бойся, – мама придала своим губам подобие улыбки, в которой проступало больше мужества, чем правды.

– А отец? – сорвалось у него.

– На все воля Божья, – тихо произнесла она каменными от ужаса губами. – На вот, возьми варежки в дорогу.

Те, что она связала для двоих убывших, остались лежать у порога, забытые в суматохе. Коля чувствовал, как мама дрожит от страха грядущей неизвестности, как она страдает без отца и Пети. И теперь ему, младшему сыну, предстояло нанести последний удар по материнскому сердцу. Оторвать от него последний кусок.

Но выбор сделан. Листок получен. Коля собрал дорожный узел и долго решал, стоит ли везти в путешествие свою скрипку. В ангажементе говорилось, что цирк предоставляет артистам инструменты и реквизит. Но скрипка в годы учебы служила ему верной подругой, и оставить ее сейчас – значит предать их дружбу. Коля взвалил на себя поклажу, сунул в карман варежки, поцеловал на прощанье мамашу с обещанием сразу же по прибытию выслать новый адрес и покинул квартиру на Лиговском – надолго или навсегда, пока не знал.

4

Баржа отплывала в ночь. Нагруженная, как вьючное животное, усыпанная людьми, точно бродячая собака блохами, она висела над черной поверхностью Ладоги. На палубе громоздились мешки, узлы и чемоданы. Кругом у причала толпились люди. Холодное дуновение осени ощущалось в напряженном воздухе. Пассажиры, тревожно передвигаясь с места на место, ожидали распоряжений матросов. Их было двое – оба мелкие, пронырливые корабельные слуги, без жалости и церемоний. Они помогали грузить багаж, прикрикивали, когда кто-то загораживал проход, и яростно размахивали руками, чтобы народ не толпился на одном пятаке.