Утром ворон не объявился, чем Матфей был весьма доволен. Ранние визиты Гамаюна с бесконечными уроками поднадоели юноше, и он с удовольствием продлил свой утренний сон до крайнего предела, едва не проспав выход на работу.

День в «Вижин-Март» тянулся до ужаса медленно. Покупателей почти не было, и весь консультирующий персонал забытыми призраками лениво расхаживал меж прилавков по широкому залу, напрягая голосовые связки лишь с тем, чтобы узнать, как далеко сдвинулись стрелки часов.

Когда лаймовый кругляш гипермаркета остался позади, Матфей бодрой походкой направился домой. Ноги после бесцельной и пустой, на его взгляд, ходьбы по полу магазинного зала с каждым шагом по асфальту отпускали тяжесть и наливались энергией. Ещё немного и Матфей бы побежал вприпрыжку. Эта метаморфоза частенько его забавила и становилась одной из его ключевых шуток на работе. «На работе ноги – гири, а с работы – паруса».

Сворачивая с Тсуговой улицы в Миндальный переулок, он почувствовал некое движение, едва уловимое колебание тени в стороне, меж мусорных баков, вплотную примыкавших к стене одного из домов. Матфей замер на несколько секунд, дотошно вглядываясь в угрюмые очертания набитых под завязку контейнеров, и на мгновение ему показалось, что прямоугольная и плотная у стены тень, качнулась.

– Эй, кто там? – дрогнувшим голосом крикнул юноша, надеясь, что движение не повторится.

Ответа не последовало, и тень более не колыхалась, как пристально не вглядывался Матфей, стараясь пробуравить взглядом теневой сумрак.

«Крыса», – решил он и, удовлетворившись очевидной догадкой, спешно покинул переулок. Как только он скрылся, тень вздрогнула, набухла и отпочковалась детским силуэтом от кривого прямоугольника, неторопливо последовав за ним.

Пихтовая улица ещё удерживала остатки на редкость ясного дня, хвастаясь идеальным чистым небосводом цвета спокойного моря. В сторону запада к горизонту наползали слабые волны заката, до сумерек было всего ничего. Мирный и беззаботный щебет мелких птах временами перекрывался трескучим и повелительным карканьем. От каждого пронзительного «Крух» и «Краа» Матфей задирал голову и высматривал среди пёстрой листвы полнотелых деревьев чёрного ворона. Гамаюн отсутствовал.

Уже поравнявшись с калиткой, за которой так уютно и соблазнительно высился дом, Матфей вдруг остановился и, развернувшись, прошагал вдоль забора к вечно распахнутым низким воротам соседа. Виктор Сухманов жил один и по каким-то определённым соображениям не запирал металлический створ ворот, поэтому во двор к нему мог зайти кто угодно, чем частенько пользовались бездомные собаки. Вик не прогонял злосчастных бедолаг, для каждой псины, захаживавшей на его участок земли, у него имелся сушёный хлеб и миска каши.

Поэтому Матфей не удивился, когда застал приятеля за кормёжкой парочки низкорослых дворняг.

– Кто на этот раз? – вместо приветствия выкрикнул Матфей в проеме разверзнутых нараспашку ворот.

– Иван да Марья, – усмехнувшись, отозвался Виктор. Он подложил в пластиковые миски ещё по солидной порции каши и, накрыв алюминиевую кастрюлю, отставил её в сторону, взяв в руки пухлый пакет с сухарями. – Уже третий раз забегают сюда за два дня. Дружные такие.

– Смотри, как бы они у тебя не прижились, – насмешливо заметил Матфей. – Не успеешь и глазом моргнуть, как у тебя тут сам собой организуется собачий приют.

– Меня это не страшит, Маф, – добродушно отозвался Виктор и подкинул в быстро опустевшие миски добрые порции сухаря. – Если ты боишься за свой участок, то я…

– Да нет, дружище, – тут же поспешно оборвал его Матфей. – Просто ты живёшь один, сам еле концы с концами сводишь, а тут эта благотворительность. Это собачье племя тебя обожрёт в один прекрасный день.

– А вот это ты зря, Маф. Они не привереды и превосходно лупят кашу. А каши на всех хватит – и мне и им. Знаешь, сколько среди них брошенных и забытых? Я всякий раз вздрагиваю, когда представляю, что это не собаки, а люди. Брошенный ребёнок, кинутая жена, забытый старик.

– Это собаки, Вик, и только. Ты увлекаешься. И влияние Философа на тебе сказывается.

– Нет, Маф, наш Эр ещё тот брезгун, – сказал Виктор, на секунду скривил лицо в притворном отвращении, но тут же прыснул со смеху.

– Согласен, – последовал зычный хохот в ответ, – он невыносимо привередлив.

Собаки, насытившись и начисто вылизав донышки мисок, выбрали неподалёку от крыльца солнечное местечко. Там они привалились друг к дружке, удобно разместившись на тёплом пятачке, наслаждаясь крохами дня, и лениво повиливая грязными хвостами на долетавший до них голос Виктора.

– Такие дружные, – задумчиво повторил гостеприимный хозяин, а затем отворил входную дверь и, пройдя в дом, позвал друга. – Маф, хватит глазеть на собак, заходи.

– Не боишься, что к тебе когда-нибудь кто-то заберётся в дом? – поинтересовался Матфей в прихожей, стаскивая с ног кроссовки. – Ворота не заперты, так и зовут: войди и очисть этот прекрасный домик.

– Знаешь, может, заезженные истории про собачью благодарность – в большинстве своём мифы, – серьёзно произнёс Виктор, – но мои приятели сторожат этот дом, когда меня нет или когда сплю. Честное слово, Маф, я сам как-то раз проснулся ночью от яростного такого лая и дичайшего рычания. Выглянул, а там четыре моих подопечных взяли в плотное кольцо одного недотёпу, решившего той ночью на свою беду нагрянуть ко мне «в гости». Они бы его изрядно покусали, если бы я не вмешался. Этот незадачливый дуралей бежал по Пихтовой улице с разодранными штанами, благо, что не вопил. Представляешь?

– И что, они каждую ночь сторожат тебя? – удивился Матфей.

– Представь себе. Я трижды вставал после того случая в разные ночи, и эти ребята дружно патрулировали мой дворик.

– А днём? Неужели они и днём сторожат дом?

– И днём, – кивнул Виктор. – Я же говорю, эти ребята – самый благодарный народ, который я знаю.

Если бы Матфей мог, присвистнул бы, громко и удивлённо, но так как не умел, лишь выдавил:

– Тогда корми их дальше, Вик.

Дом Виктора Сухманова в сравнении с Катуневским выглядел миниатюрнее и проще. В один этаж с низким чердаком жилище насчитывало две комнатки, узкую кухоньку и бывший чулан, из которого пять лет назад Виктору удалось устроить смежный санузел. К слову сказать, чулан был не маленький и вполне мог бы сойти за ещё одну комнатку, крошечную и вместительную.

Раньше дом принадлежал бабушке Вика, одинокой вдове Валентине Сухмановой, с радостью принимавшей внука каждое лето. Виктор же с родителями жил в соседнем городе и частенько навещал пожилую женщину. Едва достигнув восемнадцати лет, внук переехал к бабке на постоянное житьё. На то было несколько причин: не нужно было ломать голову насчёт жилья, когда Виктор поступил в Горницкий Университет, да и бабушке Вале тяжело уже было следить за состоянием дома, которому требовалась крепкая мужская рука. За первые года проживания юноша многое узнал о деревянных домах и основательно набил себе не только руку, но и шишки, латая то одно, то другое. Зато поднаторев, привёл дом в относительный порядок, правда, Валентина порадоваться тому в полной мере не успела, покинув бренный мир полтора года назад.

В доме комнаты продолжали хранить тот устой, что царил при бывшей владелице, внук так и не решался убрать хоть что-то из вещей любимой бабушки, заботливо следя за порядком и чистотой. Лишь чулан-санузел претерпел изменение – вместо чугунной ванны, там появилась душевая кабинка. По правде, до переезда Виктора в доме не было никаких санузлов, все естественные нужды справлялись на улице в деревянной будочке, а мыться хозяйка была вынуждена в городской бане. Но когда Виктор предложил бабушке «усовершенствовать» чулан, она не стала возражать – Валентина всячески потакала любимому внуку во всех начинаниях, да и какая женщина не мечтает о домашних удобствах.

Матфей проследовал за приятелем в гостиную, бывшую комнату Виктора, тот после смерти бабушки Вали перебрался в её спаленку, заменив старую скрипучую софу современной кроватью. Это, пожалуй, стало вторым крупным после чулана необходимым новшеством.