– Ты сказал о совершеннолетии, это в двадцать два года?
– Совершенно верно.
– А группа животных, означает, что не все могут быть прислужниками и, стало быть, говорить, как ты или Рамар?
– О да, – кивнул Гамаюн.
– Уф-ф, ладно, ну, а что такое ты сказал обо мне Рамару, что он поджал хвост и слинял с сеанса связи? – взволнованно спросил Матфей, глядя в тревожные прозрачно-синие глаза союзника.
– Всеслух – это демон, который способен понимать речь всех имеющихся в природе прислужников и тех, кто способен ими стать, – мрачно выложил Гамаюн, явно недовольный этим знанием.
– Так что же в этом плохого-то? – удивился Матфей. – Это же круто – понимать, что говорят животные. Разве нет?
– О всеслухах известно крайне мало, – мрачно добавил Гамаюн. – Потому что из века в век их истребляли и стирали из анналов демонской памяти. Любое упоминание о них. Но кое-что всё-таки сохранилось.
– Но почему от них избавлялись?
– Очевидно потому, что они могли стать превосходными шпионами и узнать любой секрет, лишь переступив порог чьего-либо дома. За их головами охотилось братство праведников, но также они были полезны вурдалачьей группировке.
– Так вот почему родительские зверьки так всполошились вчера, когда я с ними заговорил, и не появлялись вечером в гостиной, – сделал вывод Матфей.
– Что?! Ты с ними говорил? И они в курсе, что ты их понимаешь? – встрепенулся ворон. – Так вот почему эта змея шпионит под дверью.
– Но что это даст Ксафану? – заволновался Матфей, ледяной взгляд птицы не сулил ничего хорошего.
– Да всё, что угодно, молодой человек, – угрюмо прохрипел ворон. – Он может заключить сделку с праведниками или с вурдалаками, чтобы спасти свою и хозяйскую шкуру. Ты думаешь, если те пронюхают о том, что в этом доме проживает всеслух, ничего не будет? О, нет! Даже не рассчитывай на спокойную жизнь. Кстати, родителям тоже сладко не будет. Как правило, зачищают всех, чтоб свидетелей не осталось.
– Что значит, зачищают?!
– То и значит, – буркнул в раздражении Гамаюн. – У нас ещё есть немного времени. Змей не стал доносить на тебя сразу, у него тоже мозгов хватает, чтобы сообразить, что к чему. Возможно, он что-то замышляет. Но пока он только выведывал, проверял догадки. Но скоро может перейти к действию. И как меня угораздило вляпаться в это? Второй день, а уже надо соображать, куда направлять крылья.
– Погоди, ты сам меня выбрал, и ты больше меня знаешь обо всей этой бесовщине, – заметил Матфей. – Значит, ты в ответе за меня.
– Это и так ясно из нашего договора, молодой человек, – холодно ответил Гамаюн. – Но я не сказочный божок, который на щелчок пальцев заслонит тебя от любой опасности. Я лишь могу упреждать и оберегать твою жизнь в той мере, в какой это подвластно мне.
– А может, всё не так страшно? Может, ничего ужасного не случится? – предположил Матфей, хотя вид взъерошенного и обеспокоенного не на шутку ворона отвечал сам за себя.
– Ты забыл, что я тебе сказал? Крух! – негодующе каркнул ворон. – Упоминаний практически нет. Потому что на таких, как ты, охотились и истребляли.
– Но может быть, их нет потому, что они маскировались хорошо и потому о них никто ничего не знал, – с жаром возразил Матфей.
– Твой дар – это шило в мешке. Не утаить и не спрятать. И поверь, никто не станет тебе помогать, я тебе сказал – все следы вычищаются, а свидетели исчезают. Твой единственный шанс – кочевать, надолго не задерживаясь в одном месте и ни с кем близко не сходясь. Крух!
6. Ошибки и дурные предзнаменования
– Погоди, он так и сказал?! Вот это улёт! – восторженно взвизгнула Юна.
Юноша вопреки наставлениям Гамаюна – никому ничего не говорить об их союзе, тем более, о последней и как выяснилось, опасной подробности, касаемо самого Матфея, – не сумел устоять перед обаянием и лукавым взглядом вишнёвых глаз девушки. Всё произошло как-то сумбурно и само собой.
Вечером, после работы Матфей решил ненадолго заглянуть к Юне, так сказать, проведать подругу. Он частенько так делал, благо на Тсугоевой улице, напротив дома приятельницы хоккейной шайбой мостился «Вижин-Март». Окна Юниного дома смотрели прямёхонько на лаймовый кругляш гипермаркета, и девушка не раз привечала приятеля, мило улыбаясь и зазывно взмахивая рукой в приветствии из своего жилища.
Матфею нравился дом семейства Дивия: добротный, из белого кирпича, сложенный в два приличных этажа с высоким практичным чердаком, обустроенным под жилую комнату. Юна жила на чердаке. На нижних этажах обитали мать с отцом, младшие братья-близнецы, Влад и Влас, а также бабушка и дедушка – родители матери.
Юна гордилась своей комнатой под крышей. Ещё бы, ведь это было её детище, на переделку которого ушло несколько месяцев. Широкое и вытянутое ввысь конусом пространство, с утеплённым небесно-голубым потолком и выкрашенными в белый матовый цвет наклонными стропилами и горизонтальными балками. Стены, наперекор старшим, девушка оббила гобеленовой тканью в светлых горчичных тонах, а дерево пола умастила толстым слоем терракотовой краски, отчего чердачный дух окончательно улетучился, уступив место комнатному уюту.
Вот и на этот раз, поймав в проёме нижнего окна улыбчивый взгляд Юны, Матфей свернул на асфальтовую дорожку, ведшую от ворот металлической ограды к дому из белого кирпича. «Наш терем» – так ласково называло старшее поколение Дивия своё жилище, – занимал скромный участок Горницкой земли. К нему примыкал простецкий и крошечный, на взгляд Матфея, сад, состоявший из девяти старых яблонь с рачительно проложенными средь них высокими грядками под цветы и зелень. Меж этих незатейливых холмиков тропинки узкими змейками юрко водили туда-сюда, имея больше сходства с мышиным лабиринтом, нежели с путями.
Но самой большой загадкой двора была одноэтажная копия «терема», выстроенная всё из того же белого кирпича, по размерам же близкая к малому сарайчику. Эта постройка примыкала сбоку к дому и имела несколько оконцев, ну точь-в-точь, как старший родственник. Даже крыша меньшого двойника повторяла покатую форму «терема». Но это было ещё не всё, дело в том, что мини-здание было обитаемо и населяли его животные, домашние питомцы старших членов семейства. Четыре зверька: рыжий кот, пятнистая кошка, не принесшая за всю жизнь потомства, дряхлый песец и даже игуана. За каждым четвероногим домочадцем числилась персональная комната с удобствами и привилегиями. Никому, кроме домашних, не дозволялось заходить в этот домик. И Матфей, единожды ослушавшись и поддавшись искушению, был наказан – его сильно укусил за ногу кот, очевидно, главный охранник звериной обители. Это надолго отворотило всё имевшееся в арсенале Матфея любопытство от мини-терема.
Юна по обыкновению заварила душистый чай, настоянный на садовых травах. К дымящемуся в большой синей кружке напитку прилагались не менее внушительные бутерброды с сыром и ветчиной. Матфей с наслаждением вкушал угощение и в тысячный раз его взгляд блуждал по узорам стен чердака-комнаты и глянцу пола. Особенно его радовали три малых коврика с пушистым длинным ворсом. Эти подножные островки бело-голубого цвета хаотично пестрели на терракотовых половицах, и Матфею всякий раз казалось, что под ногами не чердачный пол, а закатное небо, а махровая тройка – облака на нём. Нежные, воздушные и легчайшие. Юна выкроила их из цельного прямоугольника, придав волнистую форму.
– Вот это да… говорящий ворон… кто бы мог подумать. А поверить? – наверное, в пятый раз восхищённо проговорила девушка.
– Тише, Ласточка, – Матфей попытался упредить дальнейшую восторженность подруги, указав на распахнутый зев чердачного люка.
Кстати, люк также был дополнительной гордостью Юны. Ведь во всех комнатах дома двери располагались вертикально, собственно, как и положено в домах, и лишь в её комнате дверка не стояла, а лежала под ногами. Что ни говори – во всех отношениях уникальное помещение. «Они мне завидуют», – частенько усмехаясь, повторяла девушка, намекая на младших братьев, – «у них-то всё обычное, не то, что у меня».
