– Это ты! Снова ты! Крух! – хрипло каркал Гамаюн, тычки его массивного клюва отдавали молоточной дробью по деревянному настилу пола. – Снова шпионишь… получай! Ещё! И ещё разок!

– Отс-с-стань, крылатое отродье! Отвали! – отдуваясь, шипел голосок, в котором Матфей узнал отцовского ужа. – Я в с-с-своём доме, вот ты з-с-сдесь никто!

– Это мы ещё посмотрим – кто здесь никто! Крух! – Тычки участились и тут слух Матфея, который не испытывал охоты выйти на площадку, где в непроглядном мраке происходила схватка, уловил глухой и хрустящий удар, от которого змей взвизгнул, а ворон торжествующе и гордо каркнул. – Я прислужник. Вольный прислужник. Не смей больше подходить близко к этой двери, иначе следующий раз станет последним в твоей гадливой жизни, змея. Уясни себе это.

– Он вс-с-сё-таки выбрал тебя! – в ужасе прошипел Ксафан. – Ворона в доме – быть беде. Ворона в доме – быть беде!

– Это глупые предрассудки! Крух. И я не ворона. Какая безграмотность – путать ворона с вороной.

Более Ксафан не издал ни звука, очевидно, змей ретировался от греха подальше, а ворон с видом триумфатора, пыжась от одержанной победы, совсем как сельский петух в курятнике, чинно и грациозно прошествовал обратно в комнату, цокая длинными когтями.

– Ты его не убил? – шутливо заметил Матфей. – А то неудобно перед отцом будет. Его зверюга.

– Не стоит беспокоиться об этой змее, – небрежно сказал Гамаюн, вспорхнул и вновь вернулся в ложбину подушки. – Рана заживёт, а вот память останется. Впредь будет думать.

– У тебя тоже ранение, – запоздало спохватился Матфей, когда различил под шеей птицы ближе к груди в маслянистой черноте гладких перьев едва заметную ранку, из которой проступило несколько тёмных бусин крови.

– А, это. – В голосе Гамаюна засквозили усталость и раздражение, сдерживаемые зрелостью и выдержкой. – Вёрткая змея, ухватила меня и ещё пыталась задушить. Но куда ей до Гамаюна! Терпеть не могу этих гадов. Ещё раз застукаю эту тварь подслушивающей нас под дверью, клянусь – это станет последним днём в её жизни. Больше я терпеть этой наглости не намерен. Крух.

– Почему Ксафан сказал, что ворона к беде в доме? Что это значит? – спросил Матфей, осторожно стирая капли крови с груди ворона своей футболкой.

– Это всё чушь, суеверия… постой! Ты слышал всё, что сказала змея?! – оторопел Гамаюн и подскочил на подушке так высоко, что Матфей отпрянул в испуге. – Ты его понял?

– Ну да, а что в этом такого, – недоумённо ответил парень.

– Что в этом такого?! Он спрашивает, что такого в этом? О, Дьявол Вездесущий! – прокричал так зычно ворон, что у Матфея не осталось сомнений в том, что если после шумливого поединка в коридоре родители не проснулись, то теперь-то их сну настал конец.

– Тише, Гамаюн, тише! – теперь уже Матфей шипел на ворона, стараясь ухватить взволнованную донельзя птицу за ногу. – Ты всех разбудишь.

– Ладно, ладно, – ворон покорно плюхнулся обратно в пухлость подушки и тяжело дыша, покорился заботе Матфея, добавив тихим голосом, – только не думай, что наш союз даёт тебе право хватать меня за ноги, как какую-то индюшку.

– Извини, но ты так истошно орал, – растеряно отозвался союзник, вновь приложив к кровоточащей ранке чистый край футболки.

– Это не даёт тебе права, слышишь? Ты всё время упускаешь из памяти, что я вольный прислужник.

– Я понятия не имею, кто такие эти прислужники. И тем более, не понимаю, когда ты кичишься тем, что ты вольный, – рассержено, рявкнул Матфей и в досаде зашвырнул футболкой, точно метательным снарядом, об стену. Ни в чём неповинная одежда унылым комом провалилась в зазор меж кроватью и стеной, напоследок с укоризной мелькнув мятым краем.

– Не кипятись, молодой человек, – примирительным тоном прогундосил Гамаюн. – И до прислужников доберёмся. Сперва нам с тобой нужно разобраться насчёт того, что ты слышал сейчас в моей перепалке со змеем. Можешь в точности повторить слова этого вёрткого ужа?

– В точности не скажу, Ксафан тебя назвал, кажется, отродьем, – задумавшись, произнёс Матфей, – да, да, крылатым отродьем. Именно, крылатым отродьем.

– Довольно! – рявкнул ворон.

– А зачем тебе это? – поинтересовался Матфей. – И что всё-таки значит его: ворона в доме – быть беде?

– Дьявол Всезрящий! Не может быть! Только не со мной, – Гамаюн вскочил с насиженного места и, пробежавшись по скомканной поверхности одеяла, взмыл в воздух, но лишь для того, чтобы с размаху шмякнуться об крышку ноутбука.

– Что не так, Гамаюн? Ты чего? – Матфей с беспокойством следил за тем, как ворон вмиг включив компьютерное устройство, ошалело шпарит по кнопкам. – Что ты там ищешь?

Экран из светлого стал мутно-серым, а из динамика донёсся сонный и настороженный клёкот:

– Гамаюн, друг мой, ты знаешь который час?

– Без пяти минут утро, Рамар, и тебе уже пора приводить свои пёрышки в порядок после сна, – с трудом сдерживая волнение, прокаркал ворон.

– Что-то случилось, друг мой? – вчерашний облик сокола возник совсем близко от мутного экрана. – Ты крайне редко прибегаешь к экстренной связи, на моей памяти это пятый случай…

– Случилось, Рамар, да ещё как случилось! – ворон громким шёпотом прервал было начавшиеся воспоминания приятеля. – Ты ни за что не поверишь в это. Матфей, подойди сюда, я познакомлю тебя с моим давним другом.

Юноша перекочевал в кресло и, придвинув его ближе к столу, вгляделся в птицу, пялившуюся на него из монитора ноутбука. Сокол озадачено мотал головой, переводя взгляд блестящих и тёмных в полумраке своего жилища глаз с Гамаюна на незнакомца.

– Матфей, представляю тебе своего близкого друга и в своём роде, коллегу – именитого сокола-сапсана, Рамара Резвого, – откашлявшись, горделиво доложил Гамаюн. – Рамар, представляю тебе второго своего союзника – Матфея Катуня. Парень толковый, но сырой, как песок Чёрных Рифов. И да, вот, по какому поводу я тебя потревожил, Рамар, мой союзник – всеслух!

– Что? Всеслух? Ты не шутишь, друг мой? – замер на месте взгляд агатовых глаз сокола. – Это же легенда, сказка, вымысел так сказать.

– Мы с тобой живём в двух реальностях, друг мой. Там, где сказки – реальность, а реальность – вымысел. Так отчего ж и этой легенде не быть правдой? – Волнение всё-таки вырвалось наружу и сокрушило в момент хвалёную невозмутимость ворона, он затрясся, а голос его наполнился сухим гулким треском, схожим с разрядом наэлектризованной поверхности.

– Хочешь сказать, что он…понимает меня? – растеряно выговорил Рамар. На секунду его глаза утратили блеск и помутнели, слившись с предрассветным маревом помещения.

– Понимаю, – ответил за ворона Матфей. – И ещё как.

– О, Творец Всемогущий! – возопил по ту сторону экрана сокол. – Не может быть! Не может быть!

– Тише ты, дуралей, своих разбудишь, – шикнул на Рамара ворон. – И творец твой здесь ни при чём.

– Гамаюн, друг мой, – взволновано заверещал сокол, – ты понимаешь, о чём идёт речь? Ты осознаёшь всю ответственность? Прости, но я вынужден прекратить наш сеанс связи в целях предосторожности. В ближайшие два дня не выходи на меня. И ещё раз, извини.

– Эй! Рамар! Рамар! – кричал Гамаюн, но силуэт сокола пропал с экрана, а мутный сумрак сменился слепящей глаза картинкой заставки.

– Удрал, – обречённо вздохнул ворон. – Хотя и я на его месте, скорее всего, испугался бы за свою шкуру и сбежал. Кстати, молодой человек, советую на будущее поменять картинку экрана на нечто менее яркое и не режущее глаза. У тебя ужасный вкус.

– Но-но, не хватало мне ещё получать советы от ворона, какие заставки устанавливать на ноутбуке, – сыронизировал Матфей. – А чего так испугался твой приятель?

– Не чего, а кого. Тебя, – пояснил Гамаюн. – Да и не за себя он всполошился, а за своего хозяина. Ведь угроза идёт не на прислужника.

– Что? Да скажи ты мне наконец-то, кто такие прислужники и что такое это, чем ты меня обозвал?

– С прислужниками всё просто, – нехотя произнес ворон. – Это группа животных, заключающих союз с демонами в их совершеннолетие. Служат демонам до конца смертной жизни. Я тебе книгу дам, там все подробности.