Я подумал.

— А у вас не сохранился список спонсоров?

Он рассмеялся.

— Не всех. В течение многих лет тысячи людей делали нам взносы. Пожилые пенсионеры. Дети. Домохозяйки. Все, кого можно поблагодарить. — Он вздохнул. — У нас никогда не хватало денег на все нужды, но мы благодарны и за самую малую помощь... Ты сам знаешь.

— Да. Все равно спасибо.

— Сколько угодно.

Он вернулся в толпу собутыльников, а я — в весовую и взял седло, для того чтобы взвеситься перед последним заездом.

“Я такая же дрянь, как и Джордж, — подумал я. — Совершенно такая же. Я вымогаю деньги угрозами”. Теперь, когда я делал это сам, оно не казалось таким уж гадким.

Гарольд ждал меня в паддоке.

— Ты будто до чертиков доволен собой, — резко промолвил он.

— Да и жизнью в целом.

Я выиграл заезд. Я почти наверняка нашел Аманду. Я узнал гораздо больше о Джордже. Всякие там тычки и колотушки — это спишем в дебет, да что за дело? В целом неплохой день.

— Вот этот скакун, — сурово сказал Гарольд, — тот самый, который навернулся на тренировке в прошлую субботу. Я знаю, что не ты в тот раз на нем скакал… Не твоя вина. Но ты помни, что он должен ясно видеть препятствие, которое ему предстоит взять. Понял? Иди впереди и веди гонку, тогда у него будет чистое поле видения. Он долго не выдержит, но поле тут большое. И я не хочу, чтобы его затоптали и затолкали в куче с самого начала. Понял?

Я кивнул. В заезде было двадцать три участника — почти максимальное количество для такого типа скачек. Гарольдов скакун, нетерпеливо расхаживавший по парадному кругу, уже взмок от нервного возбуждения. По своему опыту я знал, что такое животное требует флегматичного подхода.

— Жокеи, в седло, пожалуйста, — прозвучало объявление, и мы со скакуном благопристойно и спокойно выехали на старт.

Я думал только о том, что надо быть впереди всей толкотни, и, когда лента упала, мы рванули вперед. Через первое препятствие впереди всех, как и приказано, — хороший прыжок, все спокойно. Второе препятствие, опять впереди всех, сносный прыжок, все спокойно. Третье препятствие...

Как и велено, впереди всех после третьего. Плохой, опасный прыжок — казалось, всеми четырьмя ногами зацепился за препятствие, вместо того чтобы поднять их, — точно так же, как в учебном заезде дома.

Мы грохнулись на траву вместе, и двадцать две лошади взяли препятствие после нас.

Лошади сделали что могли, чтобы не наступить на лежащих человека и коня, но их было слишком много, скакали они слишком быстро, и было бы чудом, если бы нас не задели. В таких случаях невозможно даже сказать, сколько пронеслось надо мной копыт, — это всегда происходит слишком бистро. Чувствуешь себя тряпичной куклой на стемпиде (Стемпид — канадский конноспортивный фестиваль.).

Такое бывало и прежде. Может случиться и в будущем. Я лежал на боку в неудобной позе и смотрел на ближайший клок травы, думая, как же по-дурацки я зарабатываю себе на жизнь...

Я чуть не рассмеялся. Ведь и прежде об этом подумывал. Каждый раз, как падал носом в грязь.

Тут набежали санитары, мне помогли встать. Вроде бы ничего не сломал. Слава Богу, у меня крепкие кости. Я обхватил себя руками, словно так меньше будет болеть.

Лошадь встала и удрала, целая и невредимая. Я доехал назад к стойлам в санитарной машине, показал врачу, что я вообще-то цел и, морщась, медленно переоделся.

Когда я вышел из весовой, большинство народу уже разбрелось по домам, но Гарольд стоял там вместе с Беном, его старшим выездным конюхом.

— Ты в порядке? — спросил Гарольд.

— Да...

— Я отвезу тебя домой, — сказал он. — Бен пригонит твою машину.

Я увидел на их лицах искреннюю тревогу и не стал спорить. Порылся в кармане и дал Бену ключи.

— Ну ты и грохнулся, — сказал Гарольд, выезжая из ворот. — Прямо жуть.

— Мгм.

— Я был прямо вне себя от счастья, когда ты встал.

— А с конем все в порядке?

— Да что ему будет, скотине неуклюжей!

Мы ехали к Ламборну в мирном молчании. Я чувствовал себя разбитым, меня знобило, но это пройдет. Это всегда проходит. И будет проходить, пока я не стану слишком старым для этого. Я подумал, что душой я постарею куда раньше, чем телом.

— Если Виктор Бриггз снова сюда приедет, — сказал я, — ты мне сообщишь?

Он искоса глянул на меня.

— Хочешь с ним повидаться? Ничего хорошего из этого не выйдет, сам знаешь. Виктор всегда делает то, что он хочет.

— Вот я и хочу знать, что он хочет.

— Почему ты не оставишь все как есть?

— Потому что это плохо. Я оставлял все как есть. Это не помогает. Я хочу поговорить с ним. Не беспокойся, я буду дипломатичен. Я не хочу терять эту работу. Не хочу, чтобы ты потерял лошадей Виктора. Не беспокойся. Я все понимаю, я просто хочу с ним поговорить.

— Ладно, — с сомнением в голосе сказах Гарольд. — Когда он появится, я ему скажу.

Он остановил машину у парадной двери.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — сказал он. — Видок у тебя... Плохое падение. Жуткое.

— Я приму горячую ванну... надо разогнать оцепенелость. Спасибо, что подбросил меня домой.

— К следующей неделе отойдешь? Ко вторнику в Пламптоне?

— Абсолютно, — сказал я.

Уже темнело. Я обошел коттедж, отодвинул занавески, зажег свет, разогрел себе кофе. “Ванна, пища, телевизор, аспирин, кровать, — думал я, — и дай Бог, чтобы поутру не слишком болело”.

Бен пригнал мою машину и поставил под навес. Отдал мне ключи через заднюю дверь и пожелал спокойной ночи.

Миссис Джексон, жена водителя фургона для перевозки лошадей, что жила в соседнем коттедже, зашла сказать, что приходил налоговый инспектор.

— Да? — спросил я.

— Да, вчера. Надеюсь, я верно поступила, мистер Нор, впустив его. Но я не выпускала его из виду. Он был тут минут пять. Ни к чему не прикасался. Просто пересчитал комнаты. У него были документы из совета и все прочее.

— Все в порядке, миссис Джексон.

— И еще ваш телефон. Он все звонил и звонил, раз десять. Понимаете, когда тихо, я слышу через стену. Не знаю, может, вы хотели бы, чтобы я отвечала на звонки. Если нужно, то я могу в любое время.

— Вы очень добры, — сказал я. — Если будет нужно, я скажу вам.

Она усердно закивала. Позволь я ей, она стала бы опекать меня, и я понял, что она с радостью впустила человека из налоговой службы, чтобы только посмотреть, каково у меня дома. Добродушная, во все встревающая, остроглазая соседка, приемник и распространитель слухов и советов. Как-то раз ее сыновья разбили мне окно на кухне, когда играли в футбол.

Я позвонил Джереми Фолку. Его не было дома — не оставлю ли я сообщение? Передайте ему, что я нашел то, что он ищет, сказал я.

Как только я положил трубку, телефон зазвонил. Я снова взял трубку и услышал прерывистый детский голос:

— Я могу сказать вам, где эта конюшня. Я первый?

Я с сожалением сказал, что нет. Я сообщил ту же печальную новость еще десяти детишкам в течение последующих двух часов. Некоторые разочарованно проверяли, правильное ли место мне назвали — конюшня фермы “Зефир”. А некоторые спрашивали, знаю ли я, что фермой уже много лет владеют какие-то Иисусовы хиппари? Я стал расспрашивать, не знают ли они, как это “братья” умудрились купить конюшню, и случайно наткнулся на одного папашу, который об этом знал.

— Мы были в близкой дружбе с людьми, которые владели школой верховой езды, — сказал он. — Они хотели переехать в Девон и искали покупателя, и тут им подвернулись эти фанатики с чемоданом денег, и тут же все купили.

— Откуда фанатики узнали о конюшне? О продаже было объявлено?

— Нет... — Он замолчал, раздумывая. — О, я припоминаю... это из-за одного ребенка, который учился там ездить на пони. Да, верно. Маленькая миленькая девочка. Она жила у наших друзей неделями в прямом смысле слова. Я часто видел ее. Мать ее вроде бы была при смерти, и эти религиозные люди присматривали за ней. И через мать они узнали о том, что конюшня продается. Они в то время жили в каком-то полуразрушенном доме и, думаю, искали местечко получше.