— Мы вместе учились в школе, — сказала Мэри Миллес. — В последний год там мы спали в одной спальне. Я очень привязана к ней.

— Вы знаете о... ну...

— О Дане ден Релган? Да, — кивнула она. — Не хотите ли выпить?

— Позвольте мне вас угостить.

Я принес джин с тоником для нее и кока-колу себе, и сел в кресло леди Уайт.

Бар сам по себе был приятным местечком — с бамбуковой мебелью, весь в зеленых и белых тонах. Здесь редко бывало много народу, и зачастую, как сегодня, он почти пустовал.

— Венди... Венди Уайт, — начала Мэри Миллес, — спрашивала меня, не думаю ли я, что шашни ее мужа с Даной ден Релган скоро кончатся. Но я не знаю. Не могу ей сказать. Как я могу сказать? Я ответила, что, конечно, скоро все кончится... — Она помолчала и, когда я не дал ответа, продолжила: — Как вы думаете, это прекратится?

— Нет, я не думаю.

Она мрачно поболтала лед в стакане.

— Венди сказала, что он уезжал с ней. Он взял ее на какую-то дружескую вечеринку до утра. Сказал Венди, что идет на охоту, а ей это кажется скучным. Она много лет не ездила с ним на охоту. Но на этой неделе он взял с собой Дану ден Релган, и Венди говорит, что, когда все пошли с ружьями охотиться, ее муж и Дана ден Релган остались в доме... Наверное, я не должна была вам все это рассказывать. Она слышала это все от кого-то, кто был на охоте. Не распространяйтесь о том, что я вам рассказала. Вы не будете рассказывать, да?

— Конечно, нет.

— Для Венди это все так ужасно, — сказала Мэри Миллес. — Она думала, что все давным-давно кончилось.

— Все кончилось? Я-то думал, только что началось.

Она вздохнула.

— Венди говорит, что ее муж рассыпался, как тонна кирпича, перед этой тварью Даной несколько месяцев назад, но затем эта дрянь исчезла со сцены и совсем не появлялась на скачках, и Венди подумала, что он уже не видится с ней. А теперь она снова у всех на глазах, и всем все видно. Венди говорит, что ее муж втюрился куда сильнее, чем когда-либо, да еще и гордится этим. Мне жаль Венди. Это все так ужасно. — Казалось, она по-настоящему сочувствует ей, но ее собственные проблемы были, в любом случае, куда серьезнее.

— А вы сами знакомы с Даной ден Релган? — спросил я.

— Нет. Думаю, Джордж ее знал. По крайней мере, в лицо. Он всех знал. Он говорил, что, когда прошлым летом был в Сен-Тропезе, он вроде бы как-то раз видел ее, но не знаю, серьезно ли он говорил, потому что смеялся.

Я отпил кока-колы и за разговором спросил ее, как ей с Джорджем понравился Сен-Тропез и часто ли они там бывали. Да, им там нравилось. Нет, только раз. Джордж, как обычно, большую часть времени не отрывался от камеры, но они с Мэри каждый день лежали на балконе и смотрели на море, и чудесно загорели...

— Как бы то ни было, — сказала она, — я не об этом хотела с вами поговорить. Я хотела поблагодарить вас за доброту и спросить о той выставке, которую вы предлагали... и как я могу получить деньги за эти фотографии. Поскольку... я знаю, это грязная тема... я буду нуждаться...

— Все нуждаются, — утешил ее я. — Но разве Джордж не оставил вам чего-нибудь вроде страхового полиса?

— Да. Кое-что оставил. И я получу деньги за дом, хотя, к несчастью, не полную стоимость. Но этого не хватит на жизнь при нынешней инфляции и всяких прочих сложностях.

— Но разве Джордж, — деликатно спросил я, — не имел... ну... никаких сбережений... на каком-нибудь отдельном банковском счете?

Дружелюбное выражение на ее лице сменилось подозрительностью.

— Вы спрашиваете меня о том же, что и полиция?

— Мэри... подумайте об этих ограблениях, о вашем лице и том поджоге.

— Нет! — взорвалась она. — Джордж не мог… я уже говорила вам. Разве вы мне не верите?

Я вздохнул и промолчал, и спросил, не знает ли она, к какому другу Джордж заходил выпить по дороге домой из Донкастера.

— Конечно. Но он не был ему другом. Они были едва знакомы. Его зовут Лэнс Киншип. Джордж позвонил мне утром из Донкастера, как часто делал, когда оставался там на ночь, и напомнил, что опоздает на полчаса или около того, поскольку звонит из дома этого человека, и что он едет домой. Этот Лэнс Киншип хотел, чтобы Джордж сделал для него какие-то фотографии. Он директор фильма или что-то в этом роде. Джордж говорил, что это гадкий, самовлюбленный, много о себе понимающий тип, но если ему польстить, то он хорошо заплатит. Это были почти последние слова, что он говорил мне. — Она глубоко вздохнула и попыталась сдержать слезы, что внезапно навернулись ей на глаза. — Извините... — Она всхлипнула и усилием воли взяла себя в руки, роясь в кармане в поисках платка.

— Плачьте, это естественно, — сказал я. В конце концов, со смерти Джорджа прошло всего три недели.

— Да, но... — Она попыталась улыбнуться. — Не на скачках же. — Она вытерла глаза уголком платка и снова всхлипнула. — Последнее, что он мне сказал, — продолжила она, с огромным трудом удерживаясь от слез, — это купить стеклоочиститель “Аякс”. Глупо, правда? Я хочу сказать, что, кроме “до свидания”, он сказал мне: “Не купишь ли “Аякс”?” А я и не знала... — Она сглотнула слезы — все-таки не удержалась. — Я даже и не знала, зачем он ему.

— Мэри... — Я протянул ей руку, и она вцепилась в нее, как тогда, в больнице.

— Говорят, что всегда запоминаешь последние слова того, кого любишь. — Губы ее беспомощно задрожали.

— Не надо сейчас об этом думать, — сказал я.

— Да.

Она снова вытерла глаза и сжала мою руку, но волнение уже улеглось, она отпустила меня и смущенно рассмеялась. Я спросил, делали ли аутопсию.

— В смысле, на алкоголь? Да, они брали на пробу его кровь. Сказали, что ниже нормы... он ведь выпил только две маленькие рюмочки у этого Киншипа. Полиция допрашивала его... Лэнса Киншипа... после того, как я сказала, что Джордж собирался заехать к нему. Он написал мне, понимаете, что ему очень жаль. Но это не его вина. Я все время говорила Джорджу, чтобы он был осторожен. Его часто охватывала сонливость во время долгого пути.

Я рассказал ей, что получилось так, что я сделал для Лэнса Киншипа фотографии, которые должен был бы сделать Джордж. Ее это заинтересовало больше, чем ожидал.

— Джордж всегда говорил, что вы однажды проснетесь и прикроете его лавочку. — Она улыбнулась дрожащими губами, пытаясь показать, что это шутка. Но я и не сомневался, что это шутка. — Если бы он знал. Если бы... о Боже мой, Боже мой...

Мы просто посидели немного, пока она не уняла слезы. Она снова извинилась, и я снова сказал, что это вполне естественно.

Я попросил у нее адрес, чтобы связать ее с агентом для организации выставки работ Джорджа. Она сказала, что сейчас она живет у друзей неподалеку от Стива. “Не знаю, — с несчастным видом сказала она, — куда я после этого поеду”. Из-за поджога у нее не осталось другой одежды, кроме той новой, что была на ней. Никакой мебели. Ничего, с чего бы начать дом. Но еще хуже... намного хуже то, что у нее не осталось фотографии Джорджа.

К тому времени, как мы с Мэри Миллес расстались, начался пятый заезд. Я пошел прямо к машине, чтобы принести снимки Лэнса Киншипа, вернулся в весовую и на выходе наткнулся на Джереми Фолка, что стоял у двери на одной ноге.

— Упадете, — сказал я.

— О... ну... — Он осторожно поставил ногу, словно на двух ногах он уж точно был здесь. — Я подумал... ну…

— Вы подумали, что, если вас тут не будет, я не сделаю того, чего вы хотите.

— Ну... да.

— Вы почти правы.

— Я приехал на поезде, — довольно сказал он. — Значит, вы можете отвезти меня в Сент-Олбанс.

— Вижу, что уж придется.

Лэнс Киншип, увидев меня, подошел забрать свои снимки. Я чисто механически представил их друг другу и добавил для Джереми, что именно в доме Лэнса Киншипа Джордж пил в последний раз.

Лэнс Киншип, отогнув клапан жесткого конверта, остро глянул на каждого из нас, печально покачав головой.

— Джордж был отличным парнем, — сказал он. — Беда, беда.