Генри говорит, что не просочилось ни шепота.

— Но... я же не мог...

— Многие люди могут, — вздохнула она. — Вы же знаете этого Алека!

Я невольно рассмеялся.

— Алек — человек незлой. Он бы не рассказал.

— Гордон говорит, что он молчалив, как рыночный зазывала.

— Не хотите ли спуститься и посмотреть лошадей? — спросил я.

— О да. Наверху чудесно, но слишком далеко от жизни.

Мы спустились к паддоку поглядеть в непосредственной близости на лошадей, которых прогуливали по кругу, и на жокеев, садящихся в седла в ожидании выезда на дорожку. От Джудит исходил чудный запах. «Остановись! сказал я себе. — Остановись».

— Вон та лошадь, — показал я, — это про нее говорил Кальдер Джексон. Он ее вылечил. Кретонна: Жокей в ярко-розовом.

— Собираетесь на нее поставить? — спросила Джудит.

— Если хотите.

Желтые шелковые розы кивнули, и мы весело встали в очередь делать ставки. Вокруг нас двигались серые цилиндры, пузырились легкие платья, толпа Аскота бурлила, кипел и пенился праздник в сиянии солнца, фантастический обряд, вера в чудо, торжествующая над грубой реальностью. Вся жизнь моего отца была погоней за духом, который я улавливал на лицах здесь, в Королевском Аскоте; заманить бы в ловушку счастье...

— О чем вы так торжественно думаете? — спросила Джудит.

— Поедатели лотоса безвредны. Пусть бы террористы ели лотосы.

— Как строгая диета, — сказала она, — они вызывают тошноту.

— В такой день можно влюбиться.

— Да, можно. — Она с преувеличенным вниманием разглядывала свою программку бегов. — Но нужно ли?

После паузы я сказал:

— Нет. Не думаю.

— Я тоже. — Она взглянула на меня серьезно, с пониманием и с затаенной улыбкой. — Я знаю вас шесть лет.

— Я не заслуживаю доверия, — сказал я. Она рассмеялась, и минута прошла, но признание было совершенно ясно сделано и в известном смысле принято. Я остался рядом с ней, и между нами не возникло неловкости, скорее возросла теплота. И во взаимном согласии мы решили остаться на первый заезд у паддока, а не карабкаться вверх по лестницам, чтобы, добравшись до ложи, обнаружить, что лошади пришли к финишу.

Проводив взглядом спины жокеев, легким галопом направивших своих лошадей к месту старта, я сказал, будто продолжая разговор:

— Кто такой Дисдэйл Смит?

— Ох... — Мой вопрос ее позабавил. — Он имеет какое-то отношение к автомобильной промышленности. Любит пустить пыль в глаза, вы сами видели, но не думаю, что дела его так хороши, как он прикидывается. Во всяком случае, Гордону он сказал, что подыскивает кого-нибудь, с кем можно разделить расходы на эту ложу, и спросил, не хочет ли Гордон снять сегодня половину.

Он точно так же сдает половину и в другие дни. Не думаю, что он имеет право так делать, пожалуй, об этом лучше никому не говорить.

— Хорошо.

— Беттина — его третья жена, — сказала Джудит. — Она манекенщица.

— Очень мила.

— И далеко не так глупа, как выглядит.

Я услышал сухость в ее голосе и сообразил, что мои слова прозвучали снисходительно.

— Понимаете, — великодушно сказала Джудит, — его вторая жена была прекраснейшим из земных созданий, но в ее голове две мысли одновременно не умещались. Даже Дисдэйла утомляла совершенная пустота в сияющих фиалковых глазах. Конечно, когда все мужчины при первой встрече бросаются ухаживать за вашей женой, это как-то льстит, только вот приходится спускаться с небес на землю, когда через пять минут те же мужчины констатируют полнейшую тупость и начинают вместо этого жалеть вас.

— Могу представить. Что с ней случилось?

— Дисдэйл познакомил ее с парнем, который унаследовал миллионы, и коэффициент умственного развития у него был под стать ей. Последнее, что я слышала о них, — купаются в блаженстве.

Оттуда, где мы стояли, беговой круг было не разглядеть, и мы увидели лошадей, только когда они подходили к финишному столбу. Никоим образом я не рассчитывал на это, но когда оказалось, что на первой лошади сидит жокей в ярко-розовом, Джудит вцепилась в мою руку и затрясла ее.

— Это же Кретонна, правда? — Она послушала, как объявляют номер победителя. — Вы понимаете, Тим, что мы с вами выиграли кучу денег?

Она засмеялась от удовольствия, и лицо ее было освещено солнечным светом и нечаянной радостью.

— Молодчина Кальдер Джексон!

— А вы ему не верили, — сказала она. — Я видела по вашим лицам, по вашему, и Генри, и Гордона. У всех одна и та же манера вглядываться человеку в душу; и у вас тоже, хоть вы еще так молоды. Вы все так неправдоподобно вежливы, он мог и не понять, что за этим кроется.

Я усмехнулся.

— Звучит неприятно.

— Я замужем за Гордоном девять лет, — сказала она.

Тут вдруг опять наступило мгновение тишины, и мы посмотрели друг на друга, безмолвно спрашивая и безмолвно отвечая. Потом она легонько покачала головой; чуть погодя я кивнул в знак согласия и подумал, что с такой женщиной, открытой и умной, я мог бы прожить в согласии всю жизнь.

— Заберем наш выигрыш сейчас или попозже? — спросила она.

— Сейчас, если немного подождем.

Мы подождали вместе, пока все жокеи не взвесились, пока не дали разрешение выплачивать выигрыш, и ожидание не казалось нам тягостным. Мы болтали о пустяках, и время пролетело мгновенно; вернувшись в ложу, мы обнаружили, что все до единого ставили на Кретонну и были в приподнятом настроении от той же удачи. Кальдер Джексон сиял и напускал на себя скромность, а Дисдэйл размашисто откупоривал все новые бутылки «Крюг», шампанского королей.

Сопровождать жену шефа в паддок не то чтобы принято, но это ожидаемая любезность, так что Гордон благодушно приветствовал наше возвращение. Его доверчивое дружелюбие меня и радовало, и печалило: ему не о чем было тревожиться. Сокровище его дома останется там и будет принадлежать ему одному.

Одиноким холостякам придется с этим смириться.

Вся заметно развеселившаяся компания в ожидании главного заезда высыпала на балкон ложи. По словам Дисдэйла, он поставил все на своего банкира, Сэнд-Кастла; и хотя говорил он со смехом, я видел, как дергаются его руки, беспокойно вертя бинокль. «Да он завяз в этом по уши! — подумал я. — Плохо для игрока».

Все, кого воодушевила уверенность Дисдэйла, весело сжимали в руках билетики двойных ставок на Сэнд-Кастла. Даже Лорна Шиптон (с розовым румянцем на костлявых скулах) созналась Генри, что только на этот раз, уж такой выдался день, она поставила пять фунтов, поскольку у нее предвидение.

— А вы, Тим? — поддразнил Генри. — Последнюю рубашку?

Лорна несколько смутилась. Я улыбнулся и жизнерадостно сказал:

— Вместе с пуговицами.

— Кроме шуток... — начала Лорна.

— Кроме шуток! — прервал я. — У меня дома еще несколько дюжин рубашек.

Генри рассмеялся и мягко отвел Лорну в сторону, а я обнаружил, что стою рядом с Кальдером Джексоном.

— Вы рискуете? — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

— Только наверняка. — Он вежливо улыбнулся, отчего его глаза нисколько не потеплели. — Хотя рисковать наверняка — не значит рисковать.

— А Сэнд-Кастл — наверняка?

Он покачал кудрявой головой.

— Возможность. На скачках нельзя знать наверняка. Лошадь может заболеть. Может споткнуться на старте.

Я посмотрел на Дисдэйла, который слегка вспотел, и понадеялся ради его же блага, что лошадь будет чувствовать себя хорошо и выйдет из конюшни свежей.

— Можете ли вы сказать, что лошадь больна, только взглянув на нее?

— поинтересовался я. — Я хочу сказать, если вы просто увидите, как она проходит по выводному кругу, вы сможете определить?

Судя по тону ответа, этот вопрос Кальдеру тоже задавали нередко.

— Конечно, иногда это видно сразу, но большей частью настолько больных лошадей не выводят на скачки. Я предпочитаю взглянуть на лошадь вблизи.

Обследовать, например, цвет внутренней поверхности века и внутри ноздрей. У больной лошади вместо здорового розового мертвенно-бледный.