До горизонта катила волны Вечная Ночь.

На краю Времени вращала свои кольца Окоре Фэфэ.

В центре ее сияющего шара образовалось пульсирующее сердце звезды.

Я дал ей имя Тари.

«Тари-тари-та-ри». Опять маман включила свою музыку с птичками.

Ее ежедневные медитации почти не раздражали меня, может, самую малость, когда я опаздывал на занятия, а чистые футболки прятались где-то в недрах бездонного шкафа. Пение птиц в маминой спальне говорило о том, что беспокоить ее нельзя: все равно ничего кроме сурового взгляда из-под пряди белых волос или полного игнора не добьешься.

Но сегодня выходной, можно было бы и не медитировать на полную громкость. Такое чувство, что проснулся посреди леса. Только настоящие птицы так не орут, они поют красиво и мелодично. Это она специально, чтобы я побыстрее помыл полы и свалил в магазин. Вечно то пылесосит ни свет ни заря, то пакетами под дверью шуршит.

Ну не могу я встать в семь утра в воскресенье!

Конечно, для человека, который с пяти часов на ногах, я могу показаться жутким лентяем. Но, блин, я же каждый божий день учусь допоздна. Готовлюсь к долбаным экзаменам, чтобы поступить в долбаный институт. Знаю, что стать физиком мне не светит: рылом не вышел, вернее, тем, что за ним. За рылом, в смысле. Поэтому буду поступать на философский. Предел мечтаний.

Да что ж так громко-то?! И холодно. Еще и окно открыла, чтобы утро у меня было не только добрым, но и здоровым. Короче, оторвалась по полной. Ладно, встаю, уже сейчас глаза открою, все равно больше не уснуть.

Вот – правый. Черт!

Черт-черт-черт. Это что за спецэффекты? Прямо перед носом ползает божья коровка. Да не по подушке, а по траве. Левый глаз открылся сам собой – от удивления.

Лежу на земле, в самом, что ни на есть настоящем лесу. Охренеть, простите, – холодно же и мокро. Роса. Точно роса, самая настоящая, мать ее, роса. Я сел так быстро, что у меня голова закружилась. Тело затекло в неудобной позе, холодная сырость пропитала одежду. Божья коровка подняла красные крылышки и улетела.

Я зажмурился. Открывать глаза было страшно. В голове не было ни одной мысли, как такое могло произойти, что, заснув в своей кровати, проснулся я посреди леса, наполненного бесноватыми орущими птицами и божьими коровками.

Господи, пусть это будет сон, я вынесу мусор, буду мыть за собой посуду, поступлю на философский, я буду кем угодно, хоть учителем литературы, как Марина Леонидовна. Только, пожалуйста, пусть я буду дома, а в соседней комнате будет маман, в позе лотоса слушающая из дешевой колонки голоса ненастоящих птиц.

Собрался с духом и снова открыл глаза. Лес никуда не делся. Он стал еще ярче, громче и начал пахнуть чем-то сырым и душным.

Пробродив несколько часов, порвав футболку в безуспешных попытках преодолеть бурелом, исцарапавшись и вспотев, я уже потерял надежду найти хоть какие-нибудь признаки человека – не было ни тропинок, ни срубленных деревьев. Лес был первозданным и диким.

И тут я услышал голоса.

Когда в кустах и елках, окружавших небольшую полянку, показался просвет, я присел на корточки и прислушался. То, что я услышал, мне совсем не понравилось.

Во-первых, я довольно быстро понял, что разговор идет обо мне. Во-вторых, говорившие явно знали о моем присутствии и не скрывали этого, словно я был пустым местом, или мухой, сидящей на куче оленьего дерьма. Этого добра я за несколько часов блуждания по лесу насмотрелся предостаточно, один раз даже наблюдал сам процесс. Кажется, местные олешки совсем людей не стесняются. А хуже всего был тон, которым они меня обсуждали – не олени, естественно, а голоса за кустами, – презрительный и злобный. Что уже говорить о содержании разговора: эти двое спорили, сразу меня укокошить или сначала схватить и продемонстрировать соплеменникам.

Я не видел говоривших, но голоса принадлежали молодым людям, возможно, парням моего возраста. Один был довольно эмоциональным, он то и предлагал порешить меня на месте. Второй говорил спокойно, совсем, я бы сказал, без эмоций. Он настаивал на том, что меня нужно взять в плен.

Стоп. Я сказал соплеменникам? Мы же не в прериях, я понимаю их язык, хотя звучит он как-то странно, словно говорят с акцентом. Куда бы меня не занесло, есть, в конце концов, законы. Наверно.

Кажется, тот, что хочет меня втихаря укокошить, звучит убедительнее. Черта с два. Я так просто не дамся, лучше умру в лесу от голода или пойду на корм диким зверям, чем какие-то недоумки будут распоряжаться моей жизнью. Сидят в глухой дыре и думают, что им все позволено.

Я тихонько отполз и дал тягу, не разбирая дороги. Слава богу, не врезался ни в одно дерево. Через несколько минут с непривычки к физическим нагрузкам – последний год был наполнен в основном интеллектуальными – я начал задыхаться и сбавил темп. Прикинув, что убежал достаточно далеко, остановился, хватая ртом воздух. Пить хотелось нестерпимо, а где добыть воду, я понятия не имел. Должен же быть ручей в этом лесу или родник, лужа на худой конец.

Посидев немого на куче сосновых иголок и вытащив из-под себя крупную шишку, на которую плюхнулся не очень удачно, я решил позже вернуться к поляне, где подслушал неприятный разговор, и еще раз поискать дорогу к жилью. Разлегся на прошлогодней хвое, вдохнул густой аромат теплых сосен и, чтобы хоть чем-то занять себя, принялся жевать травинку и наблюдать за облаками.

Когда пушистые крендельки окрасились в розовый цвет, решил, что пора. Желудок все настойчивее напоминал, что в нем ничего нет со вчерашнего вечера. Придется ночью пробраться в какой-нибудь дом и украсть еду и воду.

И что же, что украсть, они вообще меня убить собирались.

Лан с трудом пробирался по Лесу, в надежде, что успеет добраться до Снурка раньше напарника. Влад давно отстал, но Лан, прислушиваясь к шепоткам, которыми Лес привычно сообщал свои новости, словно тонкой невидимой паутиной окутывая разведчика, знал, где находятся и отставший напарник, и Странник.

Целый год Лан следил за Лесом, искал хоть какую-то зацепку, чтобы понять, откуда появляются и куда уходят Странники. Влад, называвший себя «лучшим другом», постоянно напрашивался в помощники, но особо не искал, все больше выспрашивал. У Лана было огромное подозрение, что результаты своих расспросов он тут же доносит наместнику.

Когда это произошло: год назад, или Влад всегда был таким? Но изменился не только Влад. Сама жизнь стала течь для Лана по-другому с тех пор, как пропала сестра, тенью которой он сам себя называл – тенью луны на ночном небе. Теперь он просто тень в мире теней, которые все плотнее сжимают свое кольцо вокруг него. Единственный способ вырваться из их сумрачного круга – заполучить человека, появившегося этой ночью в Лесу. Возможно, он единственная ниточка, способная привести его к сестре.

Вдруг Лан понял, что совершил ошибку, и остановился как вкопанный. Кто бы не сообщил новость первым – уже не имеет значения: наместник и так ведет охоту на чужаков. Пришелец вряд ли убежал далеко. Что если Влад разыщет его и прикончит? Отдышавшись Лан повернул назад. Услышал, как, громко насвистывая, Влад приближается с Сирели, как ругается, оступившись на переправе. Теперь он сообщит новость первым, и преподнесет все по-своему. К черту, Лан так же, как до этого спешил в город, теперь перепрыгивая через кусты и бурелом, мчался вглубь Леса.

Пройдя по следам, оставленным человеком, Лан нашел его почти сразу. Глупое существо даже не думало прятаться: разлегся под деревом и жует травинку. В небо смотрит. Лан поднял голову, не увидел ничего интересного. За спиной раздался шорох.