Если же и в самом деле во второй беседе с Джойсом удастся договориться о его знакомстве с Де Селби, у Мика к тому времени уже все будет готово. Двое пожилых людей исполинского интеллектуального потенциала, несколько необузданные умом, могли бы, встретившись, обрести единство намерений и неожиданные общие приверженности. Обоим, несомненно, известно, что такое виски. Мик размышлял, продолжит ли Де Селби в отсутствие своего смертоносного сосуда производить безупречно выдержанное виски, коему всего семь дней отроду? Можно ли ожидать основания фирмы «Де Селби, Джойс и Ко.», производителей спиртного, солодовников и оптовых торговцев, с целью вывести на всемирные рынки высококлассные алкоголи и сколотить состояние? Мик улыбнулся этой мысли, вновь пожурив свой ум за всплеск фантазии.
Теперь Мэри. С чего бы ему в свой выходной день встречаться с ней или даже звонить? Он уже давно думал — или считал за должное, — что глубоко, безнадежно в Мэри влюблен. Ой ли? Влюбленность есть слабость, какую легко отнести на счет других людей, однако возросшая честность Мика с самим собой вынудила посмотреть на этот неловкий вопрос впрямую. Во-первых, Мэри неутомимо испытывала и отчитывала его, даже в том, что касалось исключительно его самого. Она тщательно подчеркивала свою от него независимость как от сопровождающего мужчины и вполне безудержно высказывала свои представления об искусстве, манерах, обычаях, да и о политике, а также обо всех остальных человеческих предприятиях. Ее представления? Насколько в самом деле ее самоличными они были? Несомненно, в ее маленьком дворце моды изобиловали глянцевые журналы, а искусство умно выражаться вовсе не ново. Вероятно, она смогла усвоить краткие цитаты из Малларме или Вольтера, когда уловка оказывается кстати. Можно убедительно доказать, что она в действительности презирает его. В сущности, она не более чем позлащенная распутная девка, вероятно, при множестве других господ — приверженных компаньонов. Или рабов, марионеток?
Несравненные связи Мика в последнее время с людьми (или существами) совершенно за пределами обыденного направляли все его мозговое внимание вовне, а вовсе не внутрь его самого. Необоснованный недосмотр, чистое небрежение. Он и надеяться не мог на сообразное противодействие чужим поступкам, коли природа его самого и его собственная сила неведомы в подробностях ему самому — даже и не знакомы. Всяк должен знать, как применять свои силы — все свои силы. Де Селби — показательный пример. Хэкетт и сам Мик считали, что в отношении ДСП и своей способности отменять время он лжет, однако Де Селби доказал, что это не так. Факт есть факт: Де Селби располагал силами, непонятными широкой публике, был беспредельно ловок и готов врать в мелочах, как кто угодно. Был он умел и в замалчивании простых мирских дел — так, что это будило любопытство даже о самых низменных: к примеру, где он берет деньги? Ему необходимо есть и пить, закупать оборудование и реактивы — налог в пользу бедных платить, в конце концов. Где берет он презренный металл, чтобы выполнять подобные неизбежные, пусть и прозаические обязательства? Если жил он на состояние уже заработанное — как именно, в таком случае, заработанное? Может, он грабитель банков из США, втихаря процветающий на громадных трофеях, вероятно, после того как уложил своих сообщников, никак с ними не поделившись? Де Селби — загадка, однако странноватая аура его была как у загадки недоброй.
Вместе с тем Мик заметил, что его собственные дела и положение возвысились поразительно. Он присматривал за людьми неопределимого калибра, здравомыслие коих более чем сомнительно. Вполне очевидно, эту задачу поставил перед ним Всевышний, что возводило Мика в некотором роде в ранг священника. Он уж точно в той же мере священник, что и отец Гравей, от которого и Де Селби, и сам Мик отмахнулись как от бестолкового. Что верно, то верно: Мику не хватало формальных священнических навыков, однако с этим можно разобраться погодя. Благословенному растению следует позволить время несуразности, неловкости и неумелых попыток, прежде чем ожидать, что миру откроется чарующий цветок, источающий спасительный аромат. Мик всерьез подумал — хотя позднее перестал быть в этом уверен, — что как раз в то утро на Сент-Стивенз-Грин ему впервые пригрезилось, что он должен вступить в ряды служителей Церкви и возделывать не покладая рук этот древний виноградник.
Он встал и рассеянно отправился по извилистым дорожкам. Настроен он был на отречение от мира, пусть и бесформенное. А как же мать? Эта дама была стара и довольно-таки в упадке^- если говорить о здоровье. Была у нее младшая сестра, тоже вдова, но вполне устроенная, в Дрогеде{108}. Нет, разлука со старухой-матерью не будет преградой, а знание, что он стал священником, воссияет над ее закатными летами, словно благодатная свеча.
Вот еще что. Он тратил слишком много карманных денег на выпивку. Нисколько не был он ни пьянчугой, ни дебоширом, это уж точно. Проклятье пабов — в их повсеместности и доступности. Если кому угодно в Дублине требовалось поговорить с кем-то, будь повод для разговора обыден или важен, встреча неизменно назначалась в пабе. Социальный недуг это, невротический порок развития общества, положение, в котором, пожалуй, значимый фактор — ненадежное свойство климата. Были, разумеется, и чайные, и кофейни, даже бары в некоторых гостиницах, где уместен изящный бокал хереса. Отчего-то все они для мужских возлияний — обстановка неподходящая, и вовсе не потому, что не выпить здесь пинту портера. Говорить, что всему свое время и место, — пошлость, но в истине этой мысли не откажешь: можно играть на аккордеоне, принимая ванну, однако никто не пробовал. Мик резко сел на скамейку где-то в совсем другом месте Грина, но красивый, лишенный особых черт пейзаж оказался тем же: люди спешили, птицы летали, хлопотал и покрикивал одинокий павлин, лодырничая в тени у каких-то невысоких зарослей. Не было ль тщеты в том, что мило и привычно?
Его связь с Мэри, когда он осмыслил ее трезво, в действительности была очень поверхностна и ничтожна: возможно, справедливым было бы слово «обыденна». Разумеется, греховной она не была, и вовсе ничего в ней такого от поведения, какое Мик связывал с именем Хэкетта. Он положит этому конец и ничего не потеряет, однако не слишком резко и уж точно без бахвальства скверными замашками. И впрямь легко позволить приверженностям, каких больше не чувствуешь, отпасть.
Он праздно пнул камешек под ногой. Ну-с, какой же орден? К счастью, сомнения оставались лишь в частностях. Делаться обычным мирским священником немыслимо, ибо это повлечет за собой долгие годы в колледже Мейнута{109}, образовательном учреждении, основанном Британским правительством, дабы помешать молодым ирландским священникам получить умения и знания в центрах уровня Парижа и Лёвена{110}. Оттуда Мик выйдет как КПС, или католический приходской священник, возможно, его приставят к какому-нибудь приходу в Суонлинбаре. Сказал он это со скорбью, и, Боже прости его за эти слова, однако подавляющее большинство КПСов, каких ему приходилось знавать, — люди невежественные, вероятно, ученные механике обыденного богословия, но совершенно не посвященные в искусства, не ведающие великих классических мастеров — латинян и греков, погруженные в трясину безвкусицы. И все же он допустил, что их можно считать рядовыми пехотинцами христианской армии и не оценивать слишком пристально и по одному.
Очевидно, сам он был человеком для закрытого ордена. Какого же? Трудно сказать. Чутье его, еще не слишком отчетливое, тяготело к более строгим, монашеским орденам, хотя — и тут можно было бы снисходительно улыбнуться — он не знал, сколько подобных орденов существует и как уставы их различаются по строгости. В одном он почти не сомневался: Орден святого Иоанна Божьего предполагал пожизненный обет молчания. Отчего-то в радушной живости Грина этот недостаток казался вполне мелким. Что плохого в некотором покое — для разнообразия? Цистерцианцы — тоже хорошие люди, как ему казалось, то же и картузианцы{111}. Ему смутно казалось, что понятие «закрытый орден» несколько путает и, вероятно, неверно толкуется. Оно не означало полного монашеского уединения, безжалостной чахлой диеты, подъема с дощатых лож посреди ночи, чтобы стоять службу, и облачения в рабочие часы в грубейшие и совершенно не изящные хламиды. Были, конечно же, истинные монахи такого героического пошиба, однако Мик уклонился от вопроса, не греховно ли уничижителен подобный режим. Laborare est orare[33], да, однако обратное вряд ли верно. Возьмем Отцов Святого Духа{112}. Это закрытый орден, насколько Мику было известно, однако они учительствовали, Отцы имели право на епархии вне Церкви, а также, считал он, проповедовали за рубежом. Он с печалью осознал, что в устройстве, организации и управлении Вселенской церкви ужасно несведущ. Несомненно, перспектива когда-нибудь стать папой римским была для него маловероятна.
