— Родственника?
— Нет. Человека, мною очень чтимого, писателя.
— А. Да?
— Дорогой мой сударь, не возьму на себя дерзость спрашивать ваше имя. Я сам его вам назову.
Слабые глаза, казалось, вслепую тыкаются в стеклянные стены пред ними.
— Назовете мне… мое имя?
— Да. Ваше имя — Джеймз Джойс.
Словно камень уронили свысока в недвижимый омут.
Тело напряглось. Человек нервно провел рукой по лицу.
— Тише, прошу вас! Меня под этим именем здесь не знают. Я настаиваю, чтобы вы уважали мои обстоятельства.
Голос тихий, но встревоженный.
— Конечно, уважу, господин Джойс. Более никаких имен. Но я по-настоящему рад встретиться лицом к лицу с человеком ваших достижений. Высоко имя ваше в мире. Вы замечательнейших писатель, новатор, несравненный летописец Дублина.
— Ну что вы, право.
— Не сомневаюсь ни в одном слове.
— У меня была суматошная жизнь. Туда-сюда, сами понимаете. Последняя война оказалась для всех очень злосчастной. Ни вещи, ни люди уж никогда прежними не будут. Правление Гитлера — чудовищная история. О да, люди страдали.
Он теперь говорил свободно, приглушенным голосом, и в нем был, вероятно, намек на облегчение.
— Думаю, мы все ощутили это влияние, — сказал Мик, — даже здесь, в Ирландии, вдали от гущи событий. Думаю, по крайней мере еще один херес мне не повредит.
— Конечно.
— Не удостоите ли меня чести выпить со мной?
— Разумеется, нет, спасибо. Я иногда выпиваю, но не здесь, само собой.
Он налил из бутылки.
— Любезен ваш отзыв на мой труд, — сказал он, — но позвольте заметить, что истинная моя работа едва ли возникла. Кроме того, мне приписывают такое, с чем я — ах — не имел ничего общего.
— Неужели?
— Неразбериха в Европе существенно мне все усложнила. Я потерял ценные бумаги.
— Это серьезная незадача.
— Воистину так.
— А новую книгу вы не… вынашиваете? Пишете ли что-то новое?
Он кратко, мимолетно улыбнулся.
— Писательство — не совсем то слово. Составительство, вероятно, более подходящее — или сращение. Задачу, которую я себе поставил, пожалуй, уместно было б определить как перевод с языка необработанных духовных понятий. Подчеркиваю слово перевод — в отличие от проявления. Это вопрос о том, как донести нечто в понятиях чего-то иного, что… кхм… довольно несочетаемо.
— Ну, я не сомневаюсь, это трудно. И все же вы всегда без запинки доносили и тонкое, и абстрактное.
— Ей-ей, это очень лестно. Но издал я мало.
Мик решил сменить направление разговора.
— Вы — второй великий первооткрыватель, какого мне выпала удача узнать.
— Так-так. И кто же ближний мой, когда в доме своем он?{101}
— Зовут его Де Селби. Он не литератор, насколько мне известно, и определить его сферу — или сферы — интересов не так-то просто. Он математик-физик, химик, знаток динамики и достиг некоторых ошеломительных выводов в размышлениях о времени-пространстве. Более того, он, похоже, успешно вмешивается в ход или течение времени. Простите, если кажусь сумбурным, однако он, кажется, способен обращать время вспять. А еще он богослов.
Джойс вниманием своим явил заинтересованность.
— Этот Де Селби, — вымолвил он, — где живет?
— Близ Долки, если вам известно, где это.
— Ах Долки? Да. Интересное местечко. Я хорошо его знаю.
— Живет он один, в очень тихом доме среди деревьев, на Вико-роуд. При всех своих увлечениях человек он любезный и гостеприимный. Вовсе не безумный ученый, скажем так.
Любопытство в Джойсе разгорелось, он задумался.
— Интересно, да. Он и преподает тоже или же он — персона университетская?
— Вряд ли, не думаю. Не думаю, что он вообще ходит на службу — в привычном смысле слова. Он никогда не заговаривает о деньгах, но, вероятно, оттого, что их у него уйма.
Джойс опустил взор, размышляя.
— Состоятельный, одаренный, волен потакать своим причудам? Молодец какой.
Мику эта сочувственная мысль понравилась.
— Я всегда думал о вас, — сказал он пылко, — как о персоне, причастной к такого рода компании. В вашей работе, как мне видится, нет никакой спешки — неуместных взрывов, искусственных напряжений и всякого подобного. Вы — не искусствен. Понимаете меня?
— О нет, положение мое вовсе не таково. Ученые устремленья, конечно, хороши. Наша семья увлекалась политикой, господи им помоги, и музыкой, немного.
— Да, но все это — предметы ума. Ученые исследования Де Селби не отменяют интересов к более абстрактным материям. Более того, я уверен, что он бы счастлив был познакомиться с вашей персоной…
Джойс негромко хмыкнул.
— Познакомиться с моей персоной? Батюшки светы! Он, возможно, за это предложение вас не поблагодарит.
— Несерьезно…
— Видите ли, моя работа — очень личная, в смысле, большая часть материалов — у меня в голове. Боюсь, ими не удастся поделиться, и помочь мне никто не сможет. Но, конечно, знакомиться с качественной личностью — всегда удовольствие.
— Понимаю. Есть ли у вашей новой книги название?
— Нет. Я несколько растерян в отношении языка. Я крепко схватываю собственные мысли, доводы… но для меня трудность в ясной передаче мыслей на английском. Видите ли, между, с одной стороны, английским, а с другой — ивритом и греческим как вместилищами эпистемологии имеется значительная разница.
— Понимаю, разумеется, что вы увлекаетесь языком как таковым…
— Мысли мои новы, как вы понимаете, и я опасаюсь…
— В чем же неувязка?
— Они зачастую непостижимы.
— Батюшки. Но мы говорим абстракциями. Я бы обратился к чему-нибудь осязаемому, настоящему и потолковал о «Финнегана подымем».
Джойс слегка опешил.
— Боже правый. Вы ее знаете? Известная была песня в мои юные годы{102}.
— Нет, я о книге.
— Я не знал, что песню напечатали. Когда-то я и сам очень любил петь. Ирландские мотивы, баллады и старые добрые «приидите, верные»{103}. Во дни сердца юного{104}, так сказать.
— Но вы же наверняка слышали о книге с таким названием — «Финнегана подымем»?
— Не забывайте, пожалуйста, что меня в этой стране долгое время не было. Если кто-то сделал из старых мелодий оперу, я счастлив. Какая умница. Том Мур меня всегда привлекал. «Как часто в тиши» — прекрасная песня{105}.
— Сентиментальная, да.
— Увы, так обыкновенно и говорится. То, что трогает, отметается как сентиментальное. Подлинные старинные традиционные песни — очень я их люблю.
Заговаривается ли он? Часы Мика подсказывали, что близится время закрытия. Он решил, если потребуется, остаться в Скерриз на ночь.
— Скажите же мне вот что, сударь, — произнес он, — не будете ли вы возражать, если я поведаю Де Селби о нашем разговоре, не сообщая, где вы находитесь, и предложу вам навестить Долки и познакомиться с ним или же встретиться с ним здесь — или там, где, по вашему мнению, удобнее?
Джойс помедлил, задумавшись, нервно потирая стойку пальцем. Вероятно, все слишком поспешно. Он слегка нахмурился.
— Я бы хотел познакомиться с этим человеком, если вы мне дадите слово, что он не болтлив, — ответил Джойс медленно, — однако я предпочел бы, чтобы он сюда не приезжал.
— Понимаю.
— Похоже, он занятный. Допускаю, что, вероятно, он мог бы помочь мне перенести на бумагу то, что есть у меня в голове, поскольку изобретательность и вовлеченность, какие подразумевает подобная работа, требуют напряжения исключительного аппарата разума. Сие того рода трясина задач и новаторства, в кою луч свежего ума мог бы вполне пролить некий свет.
— Вы не сочтете ум Де Селби ни бесплодным, ни связанным каким бы то ни было шаблоном.
— Уверен в этом.
— Могли бы вы предложить дату и время встречи с ним, скажем, в Долки?
— Боюсь, это преждевременно. Мне сначала нужно еще потолковать с вашей персоной.
— Будь по-вашему. Я могу остаться здесь в гостинице на ночь и повидать вас завтра свежим утром.
