— Дайте нам еще по капельке, миссис Лаветри, — воззвал к хозяйке Крабб, — и далее мне нужно идти по своим делам.

Миссис Лаветри выбралась из своей крепости и расставила стаканы, заметив, что очень душно и что, ей думается, в воздухе гроза — судя по обуревавшим ее мозолям.

— Оставляя в стороне бестолковости академического образования в медицине, — охрипло проговорил Крабб, — кто, к черту, желает быть ВОП?^[28]

— Так жизнь устроена, — сказал доктор Крюитт. — Даже очень плохой врач способен заработать себе на выживание.

— Заработать на выживание, да, — откликнулся Крабб, — но, небеси, что это за жизнь!

— Лучше, чем работать в соляных копях.

Крабб выпил с легким налетом исступления.

— Если и когда я получу степень, — прохрипел он, — уверен, что выставлю себя дураком эдак необычно, может, как Швейцер или Ливингстон^{90}.

— Что ж, тогда вы станете знамениты, — сардонически ответил доктор Крюитт, — и обожаемы по всему свету.

— Ой, подите к черту.

Псевдопрофессиональные диалоги подобного рода Мика не очень-то интересовали, и остаток разговора он едва слышал. После отбытия Крабба он вновь взялся за доктора Крюитта.

— Я более-менее уверен, что Джойс находится где-то в этих краях, ибо немыслимо, что он остался в Англии, а Дублин — гостеприимный, каким стал, вероятно, преобразившийся город наших дней, — слишком опасен для знаменитости, чье стремленье — не быть узнанным. Так где же он?

Доктор лукаво улыбнулся.

— Я сказал вам, что сведения, которыми я располагаю, конфиденциальны, — заявил он, — это означает, что, сообщи я их вам, вы должны будете принять их конфиденциально и ни при каких обстоятельствах не передавать кому бы то ни было.

Еще более отвратительное жульничество, решил Мик, но ему от этой взаимной игры вреда никакого.

— Принимаю это, но на одном условии. Как набор сведений я сохраню это при себе. Однако счел бы себя в праве использовать их исключительно для установления личной связи с Джойсом, и, предприми я это, меня, возможно, освободят от обязательства хранить его местонахождение в тайне. Я, вероятно, способен буду доказать ему, что его страхи, какие бы ни были, мнимы.

— О, я почти не сомневаюсь, что, если только вы не вгоните Джойса во гроб, он наверняка спросит, откуда вы знаете, где его искать. Я бы однозначно не желал, чтобы упоминалось мое имя.

— Вы с ним знакомы?

— Нет, не знаком.

— Тогда ваш довод не существен, хотя в любом случае мне бы и в голову не пришло о вас заикаться.

Мимолетная легкая хмарь на лице доктора Крюитта словно бы сообщала, что ему неприятно, когда его существованием вот эдак походя пренебрегают.

— Поведайте мне, — сказал он, — зачем вам видаться с Джойсом? Зачем вы хотите с ним познакомиться?

Вот это вопрос — незваный, нахальный, глупый.

Чьи угодно причины желать знакомства с этим человеком должны быть вполне очевидны, — холодно ответствовал Мик. — В моем собственном случае первая — любопытство. Я считаю, что собственный портрет, который он обрисовал в писаниях своих, ложен. Я считаю, что он человек куда лучше — или куда хуже. Кажется, я читал все его труды, хотя, признаюсь, в драматургию его погружался без настойчивости^{91}. Его поэзию я считаю позерской и манерной. Но восторгаюсь всеми прочими его работами — за их мастеровитость и находчивость в обращении с языком, за точность, за тонкость в создании образа Дублина и его публики, за прилежание в записи подлинной устной речи и за непомерный юмор.

Для импровизированной похвалы литературной работе подобное безудержное словоизлияние оказалось вовсе недурно, подумал Мик. Он, в конце концов, разве не начитанный для своего возраста и происхождения человек — и не бесстрашно ли берется за книги, в которых может содержаться угроза нравственности? Да, он таков.

Доктор Крюитт поставил стакан.

— Черт подери, — сказал он, — вы и впрямь этого своего Джойса любите. Никогда не подозревал в вас такого пыла.

Мик вновь пустил в черты свои благодушие.

— Могли бы вспомнить, что «Рапс» — не то чтобы литературный салон. Подобные темы в разговорах здесь уместно не возникают.

— Пожалуй, верно. Верно.

— Я читал кое-какие дурацкие книжки о Джойсе и его работе, в основном — американские. Настоящая книга о Джойсе, возникни она из многих долгих разговоров с ним самим, могла бы прояснить недоразумения и ошибки — и устранить множество глупостей.

— Господи, не говорите только, что вы еще и писатель, и толкователь?

— Нет, не притязаю на такое вовсе, однако я мог бы собрать воедино материал, а один мой друг — сделать из него славную, свежую книгу. Мне доводится знать кое-кого, кто способен хорошо писать. Изящно.

— Что ж… недурная мысль.

— Я вот к чему: подобный поворот событий мог бы случиться без публичного разглашения нынешней обители Джойса.

— Вполне понимаю, однако, вероятно, Джойса убедить в благоразумности подобного издания может быть не так просто — оно подразумевает, что мастер вовсе не мертв.

Мик стремительно прикончил свой напиток.

— Думаю, довольно уже виляний, доктор Крюитт. Где в настоящее время живет Джеймз Джойс?

— В Скерриз.

Лишь тенью правды было бы сказать, что это откровение глубоко потрясло вопрошавшего, хотя непросто объяснить, почему. Джойс должен был где-то быть. Скерриз — маленький, обаятельный водопой в двадцати милях к северу от Дублина, с просторным песчаным променадом, совершенно безопасным для малышей, место для глубоководных пловцов у скалистого мыса, а за поворотом — опрятная маленькая гавань. Вероятно, изумление Мика, что Джойс поселился в подобном месте, произрастало из того, что сам он знал Скерриз — и любил. Еще школьником он провел там десять дней и много раз с тех пор приезжал на денек, навестить те места. Более того, именно там он начал учиться плавать — и там они познакомились с Хэкеттом. Не опасное ли теперь это место, не рискованное ли в смысле публичности? Вероятно.

Поразительно и то, что Джойс устроился так близко от самого Дублина — прямо-таки в графстве Дублин.

И все же что тут странного? Возможно, Скерриз — прозорливый выбор. Это курорт, там своя сезонность — сезон долгий, ибо те места знамениты своими немногими дождями. Местные вполне привыкли к чужакам и посетителям — и даже к пенсионерам, остающимся в городе и вне сезона. Большинство домовладельцев, у кого есть возможность, принимает гостей. Да, пожалуй, здесь обретается и молчание, и изгнание, и хитроумие^{92}.

— Что ж, это очень интересно, доктор, — отрывисто сказал Мик, — и, без сомненья, неожиданно. Есть ли у нас еще какие-то сведения?

— Я не знаю его адреса, если вы об этом.

Это меня не тревожит. Выведаю на месте. Есть ли еще какие-то подробности? К примеру, под своим ли он именем в тех случаях, когда ему приходится хоть как-то назваться?

— Нет. Я совершенно ничего более не знаю, но не удивился бы, если б услышал, что он живет под своим именем.

— Ах, ну-ну. Выпивает ли он и, если да, — где? Или же принимает чашечку кофе по утрам в каком-нибудь миленьком заведеньице?

Доктор Крюитт сумрачно улыбнулся.

— Нет данных. Думаю, я рассказал вам все, что знаю, — немногое, — но, сдается мне, жизнь его, скорее, отшельническая.

Мик поразмыслил над этими малыми подсказками, и они, как ему помстилось, сложились во вполне читаемую схему — если учесть, что речь шла о единственном приморском городке, который он знал хорошо.

— Что ж, спасибо вам большое, доктор, за все тайны, какие вы мне выдали с такой щедростью.

— Все на доверии, имейте в виду, — отозвался доктор, игриво грозя перстом.

Вскоре Мик уже направлялся к трамваю до дома. Он был озабочен. Странно, сколь быстро рот его сделался полон забот несколько устрашающих. Перво-наперво главная угроза — Де Селби — и Миков замысел облапошить его. Далее ошарашивающая история с Блаженным Августином. Следом внезапное осложнение в виде отца Гравея, с которым предстоит разбираться вскоре. А теперь еще и эта фантасмагория с Джойсом — человеком, который вернулся с того света, вооруженный лишь утверждением, что он на тот свет и не захаживал, и все же скрывающийся под неизвестным именем в маленьком городке.