Вот и я на какой-то момент забыл, что живу не в долбанном фэнтези, а в реальной жизни. Решил пойти ва-банк и попытать удачу в амурных делах. Может быть, что-то из этого и выгорит. Если же ничего не выйдет, моя самооценка может спокойно прострелить себе башку.

На перемене Лиза Колышева смотрела в свой новенький «айфон», вложенный в ярко-красный чехол. Мои полоумные одноклассники носились в коридоре, как сбежавшие пациенты дурдома. Я поймал момент, когда никого не было в классе. Встал из-за парты и пошел к Лизе. Сердце ускорило ритм, готовое разорвать грудь и выпрыгнуть наружу. Колени начали подкашиваться, словно у человека с полным мочевым пузырем. Руки задрожали, как у нарика во время ломки. Линолеум скрипел под ногами, выражая своё недовольство.

Окно возле учительского стола было открыто. Ветер гулял по классу, нахально посвистывая. За окном виднелись совсем голые деревья, как оголенные стриптизерши. От небольшого ветерка жалюзи колыхались туда-сюда.

Вдруг в класс зашла Вика. Она подбежала к Лизе.

– Лиз, ты не поверишь, пойдем скорее, там Турков показывает девочкам журнал с мужскими писюнами, – Вика хихикнула и закрыла рот ладонью.

Черт возьми! Нашла время, когда заходить в класс. Эта Вика всегда появляется в самый неподходящий момент. Я подумал, что весь мой план разрушен и стоит вернуться за парту.

– Викусь, мне это не интересно, – неожиданно ответила Лиза, оторвавшись от экрана смартфона.

«Есссссть! – возликовал я. – Правильно, Лиз, так ее, эту малолетнюю извращенку!»

– Не интересно? – округлила темно-карие глаза Вика, а потом пожала плечами и выбежала прочь.

«Давай-давай, катись в ад и наслаждайся фотографиями своих чертовых пенисов», – мысленно позлорадствовал я.

Когда класс снова опустел, я направился к Лизе. У меня еще больше пересохло во рту и онемел язык, как у заправского алкаша. Я вплотную подошел к ней, a потом громко и отчётливо произнес ее имя. Когда я паниковал, мой голос становился громче.

Лиза подняла свое круглое личико. Ее голубые глаза впились в меня. Почти прозрачные бровки нахмурились. Длинные белесые ресницы быстро захлопали.

Я почувствовал себя не очень хорошо. У меня возникло ощущение, что я внезапно попал на прием к стоматологу, который вот-вот вонзит мне в десну громадный шприц с километровой иглой. Я застыл от страха и смущения, а мои губы перестали шевелиться, словно кто-то заклеил рот скотчем. Я что-то промычал под нос. Лиза закатила глаза и прошипела:

– Господи! Да отвалите же вы все от меня, наконец!

Она снова уткнулась в экран телефона. Но я не мог отвалить. Я будто наступил в лужу клея «Момент» и застыл на месте. Прозвенел звонок, и все забежали в класс. Наталья Сергеевна опаздывала.

Я будто оказался в фильме «Ночь живых мертвецов». Представил, что попал в тесный класс, где кишат полчища зомби в лице моих одноклассников.

Сравнение слегка неуместное, но в тот момент для меня не было разницы между ходячими мертвецами и школотой. Я тогда также перепугался, как если бы на меня напала орда реальных зомбарей.

Одноклассники замерли и уставились на меня, в нелепой позе торчащего перед Лизой. Они ждали, когда, наконец, произойдет что-нибудь интересное.

«Твою мать! Твою мать! ТВОЮ ЖЕ МАТЬ! – мысленно кричал я. – Что, черт возьми, со мной происходит?! Ну, давай же, родной! – уговаривал я себя. – Беги, беги к себе на место! Просто топай к парте. Иначе над тобой сейчас начнут стебаться! Черт, черт, черт. Что же, блин, делать?!»

Меня, действительно, как будто парализовало. Я сильно зажмурил глаза и прошептал:

– Наталья Сергеевна, быстрее спасите меня.

Турков протиснулся с ругательствами:

– Да отойдите вы. Че встали-то?! – он повернулся ко мне.

Турков глянул вниз. Он разразился издевательским хохотом.

Остальные тоже посмотрели в том же направлении и засмеялись. Я не понимал, чего эти идиоты хохочут, а главное над чем. Я тоже посмотрел вниз и увидел лужу под своими ногами.

Лиза горделиво вскинула голову и посмотрела на меня, потом демонстративно принюхалась. Я увидел, как задвигались ее ноздри. Она отшатнулась назад, зажала нос и крикнула:

– Фу-у-у-у, писун! Как это мерзко!

Все начали хором скандировать: «Писун, писун, писун…»

Я наконец-то избавился от оков стеснительности и рванул вон из класса. Я едва протиснулся через скандирующую толпу. Побежал в туалет. Меня преследовал топот одноклассников, словно стадо гигантских индийских слонов. Я заперся в кабинке. Сел на толчок и зарыдал. Тем временем толпа все кричала одно и то же слово, которое отпечаталось в моей памяти.

«Сволочи, суки, мрази, – я мысленно перебирал ругательства, которые знал на тот момент, – падлы, подонки, мерзавцы, дауны и аутисты чертовы. Ненавижу их, чтоб они все сдохли. Сдохли, сдохли, СДОХЛИ!!! А самое главное, чтобы у этой Лизы никогда никого не было. Надеюсь, с возрастом она подурнеет и потолстеет. Я хочу, чтобы ее больше никто не любил. Она это не заслуживает, не заслуживает…» – я продолжал рыдать. Слезы застилали мне глаза, было больно и тяжело глотать.

С того дня я перестал мечтать о том, что у меня кто-то появится.

«Ну и хрен с ними, – думал я, – никто мне не нужен и никогда не будет нужен. Один как-нибудь проживу».

Я перестал следить за собой и смотреть на девушек, а когда видел молодые и счастливые пары, то чувствовал зависть и жалость к себе.

Однажды я сидел рядом с дедом, который с большим интересом смотрел по «ящику», как один мужик в деловом костюме орет на другого. Это программа называлась политическими дебатами. Мне казалось странным, что дедушка-профессор смотрит такую муть. Вскоре я понял, что таким образом он искусственно повышает уровень дофамина в крови, как при просмотре тупой, но весёлой комедии.

Когда сумасшедшие из телевизора начали визжать, дед залился смехом. В гостиной было душно, все окна были намертво закрыты, а занавески задернуты. Мы сидели вдвоем в полумраке. Комнату освещал только телеэкран. На кухне были слышны короткие бабушкина шаги. Видимо, она что-то готовила или собиралась.

– Дед! – позвал я.

Дедушка все еще смотрел в телевизор.

– Дед, деда… слышишь? – я тронул его за рукав белой в синюю полоску рубашки.

Дедушка медленно отвел взгляд от экрана и повернулся ко мне.

– Что говоришь, родной?

– Я больше никогда не пойду в школу… – мой голос дрогнул.

– Почему? – дедушкины кустистые брови нахмурились, а его большая волосатая рука судорожно погладила меня по спине. – Тебя кто-то обижает?

– Нет, – вздохнул я, – просто я сегодня подошел к одной девочке и от страха описался. Теперь весь класс будет всегда смеяться надо мной.

За окном слышался шум автомобильной трассы. Бабушка что-то жарила. Я догадался по запаху жженого масла. Спустя минуту-две вся квартира наполнилась ароматом только что приготовленных оладий.

– Скажи, что мне делать, чтобы Лиза обратила на меня внимание? Почему я ее люблю, а она меня нет?

– Ну, во-первых, не спеши. Во-вторых, не зацикливайся на одной девочке. В-третьих, набирайся опыта в общении, чтобы иметь широкий кругозор, – дед перестал гладить меня по спине и принялся чесать свою бороду.

– Не понял? – мотнул я.

– В плане чего?

– Что это за три странных пункта?

– Не спеши заводить отношения, пока неопытен. Не останавливайся на одной девочке, а смотри по сторонам на других. И не старайся преуспеть сразу во всем. Надо учиться общаться и заводить просто друзей.

– Я и так умею общаться! – обиделся я.

– Ты уверен? – приподнял брови дед, – Бабушка сказала, что ты ни с кем не разговариваешь.

– Это потому что они все дураки! Все мои одноклассники! – Я со злостью ударил по мягкому подлокотнику дивана.

– Порой легче всех назвать дураками, чем признать собственные уродства и плохие стороны.

– Тогда что мне делать? – я крепко стиснул пальцами несчастный подлокотник. – Я хочу именно Лизу… Не хочу ждать, хочу все и сразу!