– Какой же?
– Вы ведь, Надежда Кирилловна, знаете, что я не менее вашего покойного мужа привык держать свои дела в полном порядке. Но у Петра Устиновича остались на сохранении некоторые мои бумаги. Я веду речь о векселях моего отца. Вам они наверняка совершенно ни к чему, а мне они могут оказаться весьма потребны. Знаете ли вы что-нибудь о них?
Надежда Кирилловна замялась:
– Я была столь далека от дел и бумаг Петра Устиновича… Надо бы расспросить приказчика! Может, он что-либо знает…
В дверь вошла горничная, держа в руках поднос с чаем и сластями.
Мы тем временем продолжали стоять на нашем посту и слушать.
Но уже через четверть часа князь Кобрин распрощался. Его шаги послышались сперва в коридоре за кабинетом, затем на крыльце, потом на посыпанной гравием дорожке. Наконец до нас донеслось фырканье лошадей, щелканье кнута, скрип рессор и удаляющийся цокот копыт.
Когда все стихло, мы поспешили вернуться к калитке.
Только здесь мы вздохнули свободно. Аглая тихо засмеялась, прикрывая рот рукой, как хихикают маленькие девочки, прежде чем прошептать подружке на ухо какой-нибудь пустяковый секретик. Как ни странно, смеяться подобным образом захотелось и мне: слишком уж сильное напряжение мы испытали в этот час. Теперь мы оба прыскали и тряслись от смеха, будучи неспособными выговорить ни слова.
– Похоже, князь почтил своим визитом ваш дом, чтобы рассказать пару фривольных анекдотов, так? – промолвил Данилевский, переводя удивленный взгляд с меня на Аглаю.
– Нет, не совсем, – пытаясь подавить нервный смех, ответил я. – Князь хочет получить назад свои векселя…
– Векселя?
– Ага, – я снова глупо хихикнул.
– А вот это интересно! Выходит, он уверен, что бумаги остались у семьи покойного…
Мы замолчали и обернулись к Аглае.
Та пожала плечами:
– Что вы оба на меня так смотрите? Я впервые слышу об этих ваших векселях! О чем это вы ведете речь?
Я коротко рассказал кузине о том, о чем несколькими днями ранее мне поведал Данилевский: о старом князе, у которого ее отец служил управляющим, о выкупе Савельевым у кредиторов всех долговых обязательств и о спасении им княжеского семейства от неминуемого разорения. Не забыл я упомянуть и о том, что после приобретения всех векселей управляющий уже перестал быть управляющим, а стал успешным купцом, в руках которого, помимо его собственных, оказались все капиталы княжеской семьи.
– Все так запутано, – схватилась за виски Аглая. – Вы хотите сказать, что мой отец не позволил их семейству разориться, но и всеми их богатствами пользовался лишь по своему усмотрению? Это же шантаж!
– Если хочешь миллионами ворочать, зайчиком остаться не выйдет! – ответил Данилевский. – Но когда маленький капитал прикладываешь к капиталу посолиднее, да еще и сам выбираешь нужных людей для крупных сделок, неудивительно, что дела идут в гору!
– Значит, все савельевское наследство они почитают за свое, – подвела итог Аглая. – Теперь у них есть и миллионы, и возможность их тратить… И все же, выходит, выкупить у отца векселя при его жизни они так и не смогли. И где-то они до сих пор хранятся… Вот бы их отыскать! Их же, наверное, можно выгодно продать…
Разговаривая, мы вышли из сада и подошли к дому. В этот момент на крыльце появилась Надежда Кирилловна, которая полным удивления и недовольства взором принялась изучать нашу компанию.
Прятать в кустах долговязую фигуру Данилевского было уже поздно, и я с мучительным напряжением всех своих умственных способностей стал соображать, как бы объяснить присутствие незнакомого молодого человека рядом с двумя незамужними девицами без соответствовавшего приличиям представления его персоны их родителям.
– Разрешите, Надежда Кирилловна, представить вам моего товарища по гимназии, – не слишком уверенным голосом отрекомендовал я своего приятеля тетке. – Случайно встретились на прогулке! Я даже не знал, что он сейчас в Москве…
– Почему же случайно? – отодвинув меня плечом в сторону, Данилевский шагнул вперед. – Надежда Кирилловна, я очень давно хотел оказаться вам представленным и рекомендованным. Как и многие наши земляки, мой старший брат получил место благодаря покровительству вашего супруга, Петра Устиновича, что во многом предопределило его счастливую судьбу на службе.
– Вот как? – Надежда Кирилловна сменила гнев на милость.
– Да, я хотел, честно вам признаюсь, последовать примеру брата и, попросив аудиенции у Петра Устиновича, спросить его совета и, возможно, оказаться полезным на какой-нибудь службе под его началом или началом его помощников. Но, к моему глубочайшему сожалению, когда я прибыл в Москву, я узнал о постигшем нас всех несчастии. Поверьте мне, уважаемая Надежда Кирилловна, не отсутствие рекомендаций от вашего любезнейшего мужа, храни бог его душу, расстроило меня, но то, что я не смогу выразить ему всю ту благодарность от всего нашего семейства, которую хотел бы высказать лично. Ведь сколько земляков Петр Устинович вывел в купцы, скольким дал лучшую судьбу… – весь этот монолог лился из уст Данилевского так искренне, что Надежда Кирилловна даже позволила подхватить ее под руку и увлечь с крыльца к яблоне, под которой был наконец накрыт к чаю стол.
– Да-да, вы совершенно правы… м-м-м… Андрей Федорович? Совершенно правы, – вздыхала она. – Ах, скольким людям помог мой несчастный покойный муж! Я всегда ему говорила: дескать, еще немного, и вся Самара переедет в Москву, а он всегда неизменно мне отвечал: «Свои надежнее». И ведь такие дела делались, такие капиталы в ходу были!.. Спасибо вам за теплые слова! Вот скольким помог, а разве кто-нибудь ко мне пришел? Так, после похорон лишь пару карточек визитных оставили, и все… Оставайтесь, любезный Андрей Федорович, на чай! Уже и самовар готов, а горничная наша у разносчика халвы да райских яблок в сахаре накупила…
Мы с девушками пошли следом.
– И как это у него получается? – прошептала рядом со мной Липа.
– Не представляю – ответил я, – но, пожалуй, я вычеркну из списка обязательных дел посещение театра…
Липа чуть слышно рассмеялась и отвернулась к Аглае, делая вид, что смахивает с рукава ее платья букашку. Я же, из последних сил состроив приличествующую случаю серьезную физиономию, шагнул к столу.
За чаем Данилевский продолжил обхаживать Надежду Кирилловну. Пожалуй, и десятой доли его обаяния с лихвой хватило на то, чтобы заполучить у хозяйки дома дозволение свободно приходить и проведывать меня по «старой гимназической дружбе».
После трапезы Андрей, сославшись на дела, отложенные до вечерней поры, попросил разрешения покинуть нас.
Я вызвался проводить его.
Мы вышли из сада за ворота.
– Ну и брехло же вы, Андрей Федорович! – не удержался я. – В вас погибает талант актера! Или, может, авантюриста?
– Импровизация, – студент вытянул вверх указательный палец. – Учитесь!
И мы оба расхохотались.
– Ну, что же, все не так плохо, – сказал Данилевский. – По крайней мере, я теперь получил законную возможность появляться в вашем доме.
– Это сейчас так важно? – ответил я. – Помнится, раньше нам для веселых встреч было достаточно трактиров и студенческих вечеров на съемных квартирах…
Андрей кончил смеяться.
– Клянусь весами Юстиции! Если ты решил наследство кузины с теткой отдать за так их сиятельствам, – нахмурился он, – да и сам – остаться с носом, то это, конечно же, совсем не важно. Однако разве это будем правильным?
– Да, ты прав. Как мы поступим дальше?
– Попробуй узнать у Аглаи, где и как ее отец хранил деловые бумаги. Где-то же он спрятал векселя, да так, что их не нашли лучшие сыщики! А работали для старшего князя именно они, уж не сомневайся! Шансов немного, но, как показывает жизнь, все мы знаем гораздо больше, чем нам кажется. Вдруг Аглая вспомнит что-то такое, что приведет нас к тайнику… По сути, векселя – наш единственный козырь, хотя после оглашения завещания я не могу быть уверенным, что он окажется достаточно сильным. Кто знает, сколько там задолжал старый князь?
