Нельзя сказать, что при дальнейшем развитии французской психиатрии в учение о резонирующем помешательстве были внесены какие-либо существенные поправки и изменения; вопрос об этой форме душевного расстройства или замалчивался совершенно, или же трактовался в том же духе и смысле, как и прежними авторами; особенно часто термин «резонирующее помешательство» употреблялся, с одной стороны, как совершенно аналогичный термину «нравственное помешательство», с другой – в этом психическом расстройстве, особенно благодаря авторитетному мнению Magnan’a, видели форму, чрезвычайно близкую к той, излюбленной французами, которую они называли «les persécutes persécuteurs».

Несмотря на то что (Griesinger)[4] вполне определенно высказался, что патологическая категория, известная под названием mania sine delirio, или folie raisonnante, должна, по его мнению, считаться установленной лишь «к несчастью для науки», все же учение о резонирующем помешательстве было перенесено почти в полной неприкосновенности и в немецкую психиатрию. Таким образом, в прежних учебниках Spielmanna[5], Schüle[6], Krafft-Ebing’a[7] мы находим по интересующему нас вопросу решительно то же самое, что и у французских авторов. В противоположность этому в новейших немецких сочинениях по психиатрии мы не встречаем решительно никаких указаний по вопросу о резонирующем помешательстве.

Учение о резонирующем помешательстве перешло и в русскую специальную литературу; здесь благодаря чисто случайным обстоятельствам, обстоятельствам, пожалуй, даже лингвистического характера, учение это приняло совершенно иное направление, направление, которое лично нам кажется крайне плодотворным, так как, во-первых, оно не находится ни в каком противоречии с основными принципами науки о единстве (совместном функционировании) душевных способностей и, во-вторых, помогает группировать явления, иначе группировке не поддающиеся. Правда, Фрезе[8] в полном согласии с французскими авторами перевел на русский язык термин folio raisonnante словами «рассуждающее помешательство» и описал эту форму как подвид нравственного помешательства; однако в работах других русских авторов, в работах Корсакова[9], Сербского[10], Щербака[11], мы уже встречаемся с рубрикой резонирующего помешательства, при котором наиболее выдающимся симптомом является своеобразный психопатологический феномен – резонерство. К более точному определению этого понятия мы и должны теперь перейти; однако справедливость требует здесь же заметить, что еще у одного из прежних французских авторов, именно у Billod [12], мы уже находим указание на тот факт, что больные, у которых можно констатировать эту форму душевного расстройства, скорее не рассуждают, а резонируют (raisonneurs, plutôt que raisonnants).

Рассматривая явление постольку, поскольку оно доступно наблюдению, и не задаваясь вопросом о природе, генезе этого явления, мы можем принять, что резонерством в психопатологии нужно называть наклонность, стремление болезненного происхождения к различного рода отвлеченным построениям, в основе коих можно всегда усмотреть и указать ту или иную ошибку мышления, ошибку, самим больным никогда не сознаваемую. Приняв такого рода определение резонерства, мы тем самым относим это явление в большую группу патологического мышления[13]. Под последним следует разуметь неправильности болезненного происхождения в умственных операциях высшего порядка. В эту большую группу должны войти следующие явления (понятно, что нижеприводимыми рубриками не исчерпываются все разновидности патологического мышления): навязчивое мышление, фантазирование (ложь), бред, резонерство. Мы должны тотчас же оговориться, что во всех этих явлениях участвует, конечно, вся психическая жизнь целиком, а не один интеллект, и если мы все же говорим о патологическом мышлении, то только потому, что непорядки в области интеллекта занимают первенствующее положение и особенно резко бросаются в глаза.

Возвращаясь к резонерству, мы прежде должны отметить тот в высокой степени поучительный факт, что ошибки суждения, которые делает резонер, заблуждения, в которые он впадает, ничем решительно не отличаются от ошибок суждения, наблюдаемых у психически здоровых людей. Все виды делаемых резонерами ошибок можно подвести под те же рубрики, которые мы находим в логике, в главах, посвященных изучению заблуждений человеческого ума (см. книгу пятую в «Системе логики» Милля, книгу шестую в «Логике» Бэна, соответственные главы в учебнике Минто). Здесь – в явлении резонерства – можно особенно ясно видеть, насколько близко в некоторых случаях соприкасается психическое здоровье с психической болезнью, но это обстоятельство, конечно, нисколько не может мешать нам в каждом отдельном случае отыскивать истинную природу явлений. Логика различает, во-первых, такого рода заблуждения, когда неправильное утверждение зависит не от формальной ошибки, а от причин психологического характера (fallacies à priori Милля); во-вторых, заблуждения и ошибки, являющиеся следствием неясности в аргументации или неправильности в выводах (fallacies of inference). У резонеров (психически больных можно в широких размерах наблюдать ошибки мышления и того и другого порядка. Если по отношению к ошибкам второго рода не является никаких сомнений по поводу того, что возникновение их связано исключительно со сферой интеллекта, то по отношению к заблуждениям первого рода дело обстоит не совсем так. Дело в том, что в тех случаях, когда ошибка или заблуждение является следствием причины психологического характера, очень часто приходится констатировать громадное влияние на интеллект со стороны чувства и воли (quod volumus – credimus, «сильное желание есть отец мысли»); в таких случаях разум играет как бы служебную роль, изыскивая своеобразные и неправильно построенные мотивы и объяснения для оправдания тех или иных поступков, истинная причина коих кроется в эмоциях и влечениях. Однако и здесь роль разума не может считаться второстепенной; для того чтобы под влиянием сильной страсти, влечения признать истинным, свободным от ошибок тот или иной ряд положений, необходимо все же иметь какие-либо, хотя бы призрачные, основания, доказательства, необходимо иметь те или иные, хотя бы извращенные, интеллектуальные предпосылки; чтобы чувство восторжествовало над мыслью, оно предварительно должно исказить рассудок. «Если бы удалось сделать невозможной софистику ума, – говорит Милль, – то и софистика чувств стала бы за отсутствием своего орудия бессильной». Позволительно поэтому как по отношению к здоровым людям, так и по отношению к психически больным рассматривать вместе ошибки и заблуждения обеих категорий. Несомненно, что при ошибках того или иного характера всегда приходится предполагать наличность известной слабости, дефектности интеллекта.

Из наиболее изученных психопатологических явлений резонерство ближе всего стоит к бреду; однако ни в каком случае нельзя отождествлять эти два феномена. Когда говорят об определенной бредовой идее, то всегда имеют в виду то или иное рассуждение болезненного происхождения, имеющее самую интимную, самую близкую связь с собственной личностью, с «я» больного; при резонерстве подобного рода связь вовсе не является необходимым условием, conditio sine qua non. При бредовой концепции рассуждение начинается с личности больного и кончается ею же; при резонерстве в основу кладется какое-либо общее, нейтральное, индифферентное положение или рассуждение, которое не имеет прямого отношения к личности больного. И при бреде больной может высказывать то или другое общее положение, но генез, ход мыслей в этом случае будет совершенно иной. Если психически больной врач высказывает ту бредовую идею общего характера, что государство или правительство преследует всех врачей вообще, устраивает за ними надзор и т. д., то он делает это только потому, что прежде всего он непреклонно верит, что государство преследует его самого, и только затем он отыскивает данные, касающиеся не только его самого, но и других врачей; такого хода мыслей у резонера не будет никогда. Слова «бред», «бредовая идея» многими психиатрами интерпретируются, толкуются слишком широко; едва ли это правильно, думается нам. Если больной считает и называет себя изобретателем, то это, конечно, будет бредовая идея, но то, что он изобрел, по своей структуре, схеме, основанной на неправильных сравнениях и сопоставлениях, логических ошибках и т. д., должно рассматриваться как проявление резонерства. Наконец, в самой форме в конструкции бредовых идей сплошь и рядом нельзя найти ничего неправильного, при резонерстве же страдает и самый ход мышления; сообразно с этим приходится в общем признать, что при резонерстве, поскольку это обусловливается наличностью данного явления, налицо бо́льшая слабость интеллекта, чем при бреде.