Сам, впрочем, никуда не поехал, так что «за мной» получилось не вполне по-рыцарски, вроде как «передо мной».

Знаменосец качнул знаменем с люксембургским львом – злобной красной зверюгой с двумя хвостами и здоровенным членом, вышитым с большой любовью, и конница повалила к переправе.

– Шагом! Шагом! – надрывались кондукторы, сдерживая атакующий порыв жандармов.

На флангах маршировали лучники, а из-за холма выкатывалась вторая колонна.

Возле ручья какому-то молодому дворянину надоело, а может быть, просто не справился с конем – поскакал, полетел, сокол, вздымая тучи брызг! Недавно стройная шеренга сломалась, и жандармы тяжким галопом и совсем уже нестройной толпой выскочили на ту сторону, втягиваясь между домов предместья.

Там их уже ждали.

Из окон ударили арбалеты, а улицы вдруг заполнила волна гомонящих пикинеров.

– Что они делают, сволочи! – рычал Сен-Поль. – Разверните их назад! Кто-нибудь!

Де Лален был тем самым рыцарем, что поломал строй, а заодно план атаки. Он бы сам не смог объяснить, что случилось. Просто… так вышло. Шпоры вонзились в конские бока, копье привычно упало на фокр… А сзади с жуткими германскими ругательствами догоняет верный Уго, а по бокам – его жандармы. Вперед, вперед!

Первый порыв спас ему жизнь.

Арбалетчики пропустили малочисленный, а потому неинтересный отряд, а уж по следующей густой волне стегнули в упор как надо! Да еще сверху, из окон – прямо в спины!

Королевские пикинеры не успели сомкнуться перед Филиппом. Оно понятно – половина гарнизонных вояк только что получила оружие из арсенала. Многие удивлялись: что за длинные штуковины? Деревяшка и деревяшка. Словом – те еще богатыри. На счастье молодого рыцаря.

Он врубился в толпу, которая не успела превратиться в строй. Копье глухо чавкнуло, вонзившись в чей-то живот, прикрытый стеганным жаком, страшный удар едва не вывернул его из седла, но древко сломалось и он смог усидеть. А Филипп уже тянул большой меч из ножен у седла.

Его попытались схватить, но обученный конь вмазал передними копытами, встав на дыбы, а потом отбил и задними. Де Лален выхватил оружие и принялся полосовать с двух рук окрест, целясь в прыгающую картинку, в которую вдруг превратился мир, – прорезь салада.

На задворках мысли вспыхнула радость по поводу новенькой миланской бригандины, такой легкой и гибкой, что совсем не мешает вертеться в седле. Вспыхнула и погасла.

Серая, льняная какая-то масса горожан делалась все плотнее, он едва успевал отмахивать клинком сыплющиеся удары, и вот кто-то шустрый с хорошего замаха ткнул пикой в лицо. Наконечник безвредно скрежетнул по забралу, но толчок был силен – Филиппа отбросило на заднюю луку.

И вот его уже схватили за налокотник, а чей-то фальшион взлетает и падает: по набедреннику, по животу, и опять по животу.

Не больно.

И почти безопасно.

Пока.

Ведь не размахнуться, не ударить в это гнусное небритое лицо под круглой каской! На губах кровь и соль, и рвется с губ не то рев, не то вой… Потому что краем глаза видно, что не толпа уже перед ним, а шеренга, и все ближе ее пик, и никуда не деться с улицы…

Но вдруг лицо, и фальшион, и каска круглая отлетели в сторону, сбитые чудовищной силой атакующего коня. Лязгнул латный форбух, и раздался хриплый бас де Ламье:

– Ворочаем отсюда! Быстро, в проулок!

Не полагаясь на Филиппову сообразительность, он ухватил повод его коня и рванул того направо, на боковое ответвление улицы, пока еще не занятое людьми в стеганых жаках.

На берег выбрались быстро и без приключений.

Туда же откатились уцелевшие жандармы с улицы, которых оказалось на удивление много. После мясорубки между домов де Лален был уверен, что обратно доедут лишь единицы, – но нет.

Кондукторы метались между бойцами, равняли шеренги, и висела над свалкой команда: спешиться!

Ну что же – разумно. Спешились, пока лучники стреляли вдоль улиц, а через ручей переваливала вторая колонна. Когда, наконец, собрались атаковать вторично, оказалось, что некого атаковать.

Хитрый маршал Руо увидел, что его войско вот-вот охватят с флангов, и отдал приказ драпать в панике за стены. Это любимая команда любого ополчения! Выполняют с невероятной скоростью, обгоняя блеск собственных пяток.

Короче говоря, графские парни прошли через предместье и уперлись лбами в крепкие парижские ворота. Лбы тоже крепкие, но заметно уступают в этом качестве воротам.

Пришлось поворачивать под издевательский хохот со стен, что обидно. Со стен вдобавок взяли моду бабахать из пушек, что обидно вдвойне.

Когда же пришла весть, что вся королевская армия не далее как в двух дневных переходах от столицы, Карл, уж на что смелый, а и тот решил, что ну его. Бургундия отходила к деревне Монлери, что на юг от Парижа.

То есть вроде бы и отступление, а вроде и навстречу королевскому войску.

То есть сохранили лицо и уважение. А это важно.

Вечером Ровному позвонил профессор Прокофьев. «Нанес звонок», – по его собственному выражению.

– Здравствуйте, Кирилл, – сказал он. – Я осмелился нанести вам звонок в столь неуместное время…

– Что вы, что вы! – уверил его Ровный универсальной русской идиомой нормальности, приличности и своевременности.

– Точно так. У меня результат по вашему дневному запросу, но он такой неоднозначный, что лучше бы вам, то есть нам, переговорить тет-а-тет. Вам когда удобно?

Антиквар пожал плечами, как будто собеседник мог его видеть.

– Мне все равно, хоть сейчас…

– Вот и чудесно! – подхватил Прокофьев. – Заходите немедленно, благо Ирочка с потомством на даче, мы никому не помешаем. Так зайдете?

В профессорском голосе слышалось столько надежды, что Кирилл не смог отказаться, да и не хотел. Заняться было решительно нечем, а Андрей Витальевич квартировал на углу проспекта Энгельса и улицы Асафьева, что в десяти минутах от Озерков. Надо думать, что Кирилл вряд ли подорвался бы в захолустное Купчино – на другой конец города, но в таком радиусе его легкость на подъем вполне срабатывала.

Взгляд на часы – пол-одиннадцатого.

За окном доступное городу упоение: только что проморосил дождь, осадив пыль, машин уже немного, вечерняя жара разбавлена ароматом сирени, а не только бензиновым паром. Да и хотелось, хотелось прогуляться! Душа требовала.

Голосовой распознаватель в голове Кирилла безошибочно выделил в профессорских обертонах жажду, да и намек насчет отсутствующей супруги был достаточно прозрачен. Так что антиквар отправился не один, а в компании коньяка «Хеннесси» (калибр ноль семьдесят пять), к которому прилагался конверт с гонораром.

Упоительная белая ночь схватила антиквара в объятия и унесла в недолгий путь, подарив ностальгию по лесам, загороду и даче с шашлыками.

Проспект мельтешил личными авто, которые торопились вырваться в сельскую местность, только напрасно, напрасно палили бензин непродуманные владельцы стальных коней! На выезде из города их ждала беспощадная пятничная пробка, которой бы рассосаться часам к девяти, но нет – стоят машины, жгут топливо и нервы, и с каждой минутой их все больше!

Приметы часового сидения на Выборгском шоссе, ожидающие всех запоздавших, вымели из головы антиквара шашлычную мечту. Ботинки же исправно отмеряли асфальт по знакомому маршруту мимо суетных витрин с узкоглазыми едальнями, сулившими суши из минтая, летних террас разливочных, что хвастались закордонным пивом. Пиво, понятное дело, происходило из кранов вездесущей «Балтики», обосновавшейся неподалеку в промзоне «Парнас».

Скоро показался угловой дом, почти чистый двор под сенью лип, а там и до третьего этажа недалеко.

– Добрый вечер, Кирилл! – профессор распахнул дверь и заволок Ровного в прихожую.

Это был высокий седоусый дядька со следами спортивного телосложения. Он носил очки в тонкой оправе и хлопчатую летнюю пару. В прихожей разыгралась обычная пантомима – антиквар пытался снять туфли, а профессор не позволял. Тогда Ровный одарил его конвертом и бутылью, вызвав обязательное: