Annotation
Рассказ из жизни акробатов.
Зарин Андрей Ефимович
Андрей Зарин
Приманка на кровь
I.
II.
III.
IV.
V.
Зарин Андрей Ефимович
Приманка на кровь
Андрей Зарин
Приманка на кровь
Рассказ из жизни акробатов
I.
Они сидели в крошечном чуланчике, отгороженном от входа в цирк дощатою перегородкою и прилегавшем к конюшне, громко называвшемся "директорским кабинетом". За колченогим столом, на котором стояли бутылка водки, две рюмки и тарелка с хлебом, колбасою и ножом, в пальто и шапке, мрачно нахмурившись, сидел Матвей Степанович Воробьев, -- по афишам "неустрашимый Гаэтано", -- хозяин и директор цирка; у маленького окошечка, выходящего к дверям цирка, кутаясь в вязаный платок, ежилась от холода его подруга, Елена Курносова, -- по афише "несравненная наездница Стелла", -- а против Воробьева в расстегнутом пальто, в шапке, сдвинутой на затылок, верхом на стуле поместился клоун Гелотти, -- в общежитии Яков Рябинин.
Он только что выпил рюмку водки и, прожевывая кусок колбасы, сказал:
-- Кабы не был товарищ, давно бы уж отколотили тебя и бросили...
-- Разве я не понимаю! -- угрюмо ответил Воробьев, -- а чем виноват? -- город большой, губернский, цирк чуть не даром снял и -- на! -- он стукнул кулаком по столу. -- Хоть бы кто...
-- И погода собачья!.. -- вставила замечание Стелла, -- как тогда, в Твери...
Действительно, на площади, вокруг цирка, стояла непролазная грязь, и на эту грязь, разжижая ее, лил монотонный осенний дождь.
-- Погода, наплевать! Завлеки публику -- никакая грязь не остановит. Опера -- вот что! Приехали подлецы и весь сбор отбили! Сколько вчера было?
-- Двадцать шесть рублей, -- ответила Стелла.
Воробьев выпил рюмку водки и отрезал кусок колбасы с такой яростью, словно резал нос первому тенору.
-- Двадцать шесть! -- воскликнул он, жуя колбасу, -- оркестру -- 10, освещение -- 8, лошадям -- 3 рубля! Вот тебе и барыш! За пять рублей и афиши, и билеты, и труппа, и помещение, и наряд полиции... У-у черт!
-- До Рождества бы дотянуть, -- мечтательно сказала Стелла.
Воробьев свистнул и махнул рукой.
-- Сказала тоже! Уносить ноги надо. Вот что. Сделать сбор и дерка!
-- А какой сбор?
-- 860! Вот какой! Так-то бы, Яша, подрали. Любо два!
-- Собери! -- усмехнулся Гелотти.
На время наступило молчание. За дощатой стеной уныло лились дождевые потоки.
Вдруг хлопнула дверь, и у окошечка по казался нос, прикрытый козырьком гимназической фуражки.
Стелла быстро отворила окошечко.
-- Дайте два на галлерею!
-- А мне четыре туда же! -- раздался за плечом носатого гимназиста звонкий голос. Стелла отрезала билеты и наклеила кусочки марок.
-- С вас 64 коп., а с вас 1 руб. 28!
Гимназисты заплатили и ушли. Стелла сказала:
-- Вот и почин!
-- И двух рублей не набрала, -- заметил Гелотти.
-- Одно спасение теперь, -- вдруг сказал молчавший все время Воробьев. -- Сегодня среда? -- в воскресенье объявляю свой бенефис, и -- полный сбор! Придумал!
Гелотти выпил рюмку и качнул головою:
-- Так и повалят?!
Воробьев кивнул.
-- Повалят!--уверенно сказал он, -- я ее знаю, публику! Соберем и -- марш! Ты, Яша, составь афишку. Номера позабористее. Я -- воздушные полеты.
Гелотти сунул в рот кусов колбасы и встал.
-- Бенефис -- бенефисом, а деньги как? Я -- наплевать, а вот Павлуша с Митькой совсем голодные, да и Францу надо глотку заткнуть.
-- Бери, -- махнув рукой, сказал Воробьев. -- Елена, дай пятерку! А афишу составь. Завтра говорить будем!
-- Ладно! -- ответил Гелотти и вышел.
На полутемной арене цирка прыгали Павлуша и Митька, известные публике за братьев Alex.
-- Держи темпу правильно. Ну! раз, два, три! гоп! -- Митька прыгнул па подставленные Павлушкой руки, перевернулся в воздухе и с размаха ткнулся в живот Гелотти.
-- Достал? -- спросил он тотчас.
-- Рубль имеешь, -- ответил Гелотти, -- и ты, Павел!
-- А мне? -- прохрипел из-за барьера Франц Тонти, показывающий на арене силу.
-- И тебе! Вампа хочешь рубль?
-- Понятно! -- отозвалась из ложи Мария Коровина, высокая, стройная брюнетка, -- кто от рубля откажется.
-- И вот! -- сказал Гелотти, -- Матвей на воскресенье бенефис назначает. Говорит, сбор сделает. Так выпишите свои номера, а вечером мне дайте.
-- Сделаешь тут полтора черта! -- засмеялась Вампа.
-- Все равно. Бенефис, пусть бенефис! -- хрипло сказал Тонти, -- ты, Машка, молчи!
-- Митька, идем! -- сделав последний прыжок, позвал Павлушка своего друга.
Следом за ними ушли и остальные.
Из конюшни вышел Ермолай и лениво стал убирать цирк к вечернему представлению...
Воробьев вдруг повеселел.
-- Небось, Елена, сбор будет. Бросим все, и марш!
Стелла, дрожа, закуталась в платок.
-- Пошли Ермолая за кипятком. Сдохнешь тут до бенефиса твоего!..
К окошечку опять подошли гимназисты. Только они и поддерживали...
II.
В пятницу, с раннего утра дождь мочил и ветер трепал расклеенные и прибитые по всему городу, громадные трехцветные афиши. Посредине, во всю их ширину был изображен мужчина в трико, летящий с невыразимой грацией с одной трапеции на другую; а сверху аршинными буквами, со знаками восклицания и указующими перстами, красная строка оповещала, что в воскресенье в цирке состоится прощальный бенефис "неустрашимого Гаэтано"; после чего следовало перечислений всех -ров программы; а на конце, -- опять красной строкой: "небывалый трюк или прыжок дьявола", и точка.
Городская публика совершенно равнодушно проходила мимо афиш, но Воробьев не унывал и с такою уверенностью говорил о полном сборе, что она передалась и Гелотти, и всей труппе, возбудил их надежды и оживил их радостью.
Вся компания дружно переносила до сих пор неудачу и входила в положение товарища-хозяина, но дальше тянуться становилось трудно.
Беспечных братьев Алекс уже выселили из гостиницы, и они ночевали в цирке; Гелотти заложил последнюю имевшую ценность вещь -- теплое пальто -- и дрог в летнем; Францу уже не верили в буфете, а Вампа ухитрялась изворачиваться благодаря увлечению ею податного инспектора. Стефания -- совсем голодна, сам Воробьев со своей Стеллой заложили все своя золотые вещи.
В этом спектакле было все их спасение и неудивительно, если с увлечением утомленных людей они ухватились за эту слабую надежду...
По окончании обычного представления Воробьев осмотрел цирк, сосчитал выручку, которой оказалось 32 рубля, и пошел со Стеллой домой, в гостиницу "Бристоль".
У себя в номере он переоделся и тотчас ушел, сказав Стелле:
-- Ты не жди меня. Спи!
Он спустился в нижние комнаты, где находился буфет.
Гостиница "Бристоль" считалась лучшей в городе, и в ней всегда в полуночные часы можно было увидеть и гуляку-завсегдатая, и солидного семьянина, зашедшего поужинать из театра.
