В обычном своем часто депрессивном состоянии она двигается четко и ровно походкой робота, уставившись в одну точку.

Скользнув мимо моего минивэна, Оксана исчезла в подъезде, не обратив на меня абсолютно никакого внимания.

Ну что же… Она была одна. Было время действовать.

Я жду еще около пяти минут, беру спортивную сумку, перекидываю ее через плечо, поднимаю с заднего сиденья корзину с цветами, закрываю автомобиль и иду уверенной походкой к подъезду.

Поднявшись на соответствующий этаж, я поглубже натягиваю красную бейсболку с какой-то надписью и закрываюсь корзиной цветов от дверного глазка.

Звонок динь-донкает.

– Кто там? – спрашивает Оксана.

– Доставка цветов, – отвечаю я. – Мы с вами общались по телефону.

Дура тупая, разве в дверной глазок не видно цветы?

За дверью завозились с замком, петля скрипнула, дверь открылась, и Оксане в лицо уперлась корзина с цветами, над которой мелькала красная бейсболка.

– Куда можно поставить корзинку? – спросила красная бейсболка. – Мне еще нужна ваша подпись о факте доставки.

– Да, конечно, – сказала Оксана, увидев огромную и тяжелую для такой хрупкой девушки корзину. – Проходите. Вот сюда.

Красная бейсболка замелькала над цветами и вошла в коридор. Входная дверь закрылась.

– Держите, – корзина придвинулась ближе к Оксане, и та обхватила ее руками.

В тот же момент у ее шеи сухо затрещал электрошокер, корзина мягко перекочевала обратно в мои руки, чтобы не рассыпались цветы, а тело Оксаны тихо упало на пол.

Поставив цветы на калошницу в коридоре, я расстегиваю сумку, достаю оттуда армированную липкую ленту (спасибо американским фильмам), марлевый кляп, моток веревки, бутылку шампанского и коробку конфет.

В бахилах и перчатках я иду на кухню, разливаю по бокалам шампанское, вылив часть в раковину, открываю коробку конфет и съедаю парочку. Все веселее. Шоколад – прекрасное средство от стресса и депрессии.

Потом я возвращаюсь в коридор, засовываю кляп в рот Оксане, креплю его скотчем, несколько раз обмотав вокруг головы, а потом связываю ей руки и ноги.

Далее нужно было приступать к операции «вынос тела».

Спустившись вниз к машине, я надеваю серую кепку и куртку, в которых месяц назад мне пришлось красить стены у себя в гараже, так как кровь уже не отмывалась. Вытащив из грузового отсека рулон линолеума, я взваливаю его на плечо и не торопясь возвращаюсь в квартиру Оксаны.

Выгляжу я просто великолепно – обычный невзрачный помятый и закапанный краской работяга, который делает кому-то ремонт. Увидев такого, вы даже не запомните его одежду, не то что пол, лицо или особые приметы.

Я старательно скручиваю Оксану в рулон линолеума, затыкаю торцевые концы тканью, неплотно, чтобы был доступ воздуха, тщательно связываю на концах и посередине, с трудом взваливаю на плечо, захлопываю дверь ее квартиры и несу «строительный мусор» вниз по лестнице.

Несколько минут, и ролл из линолеума и Оксаны лежит у меня в Galaxy, аккуратно прикрытый тряпьем, а я уже завожу свой минивэн.

Эдуард снова принял душ и почистил свой синий тренировочный костюм.

Лед, который он приложил к челюсти, не дал гематоме сильно расползтись, и если не присматриваться, то заметить последствия удара в челюсть было практически невозможно.

То, что это был удар, Эдуард уже не сомневался. Он отчетливо помнил здоровенного лысого парня криминального вида, его короткий хук в челюсть, асфальт перед глазами, черные военные ботинки, пинающие Эдуарда по ребрам.

Рядом со здоровяком был невысокий бледный молодой человек явно не богатырского сложения. Эдуарду больше всего запомнились его большие темные глаза и сломанный нос. Этот-то молодой человек и остановил громилу от еще более серьезных увечий, которые тот мог нанести Эдуарду.

Непонятным в данной ситуации было одно. Если у Эдуарда ничего не отняли, то это не ограбление, а если это не ограбление, то зачем было затевать всю эту возню.

Пьяные хулиганы? Возможно.

Эдуард сел перед огромным телевизором в неудобное белое кожаное кресло в центре комнаты и задумался.

Свои выходные он проводил абсолютно не так, как все остальные менеджеры среднего звена, у которых не было ни жен, ни детей.

Он не напивался в пятницу вечером в клубе, пытаясь подцепить девушку, желавшую там же найти себе решение всех своих финансовых проблем. Он не похмелялся в субботу, не отсыпался до обеда, не пролеживал на диване, просматривая очередной сезон очередного сериала.

Суббота у Эдуарда была днем спорта и еженедельной генеральной уборки.

Воскресенье – закупка продуктов и готовка.

Вечера отводились книгам или фильмам, которые заранее подготавливались. Читались аннотации, критика профессионалов и отзывы любителей, и только после этого фильм или книга ставились в список к просмотру или чтению.

Однако эта суббота сразу пошла не по плану. Со спортом как-то не срослось. После утреннего инцидента сильно болела челюсть и ребра, поэтому идти в спортивный зал было сродни мазохизму, а заняться уборкой не дал раздавшийся тут же телефонный звонок.

Эдуард встал с белого кресла, подошел к стеклянному столику, поднял свой смартфон и скользнул пальцем по экрану.

– Здравствуйте, Эдуард…

Это был Антон Николаевич – доктор, наблюдающий его брата Диму.

Дима… Он так до конца и не оправился от того ужасного случая в детстве. Его периодически укладывали на несколько недель в больницу с приступами обострения.

Случалось это не чаще двух раз в год, но с завидной периодичностью. Причем все это происходило внезапно.

Сегодня только они с Димкой встречались, разговаривали, обсуждали ремонт в квартире Эдуарда, в котором Дмитрий обещал помочь. А завтра брат бормотал в трубку страшные бессмысленные фразы, перемежаемые громким рыданием и странными упреками.

Бывали случаи, что Дмитрий, наоборот, долгое время вообще не выходил на связь.

Часто он запирался в квартире, отказываясь от пищи и погружаясь в какое-то отрешенное состояние. В такие моменты вытащить его оттуда мог только Антон Николаевич – его лечащий врач. Довольно молодой, но, несомненно, опытный и квалифицированный специалист.

Ему удавалось вытащить Диму как из квартиры, так и из глубокой депрессии и отрешенности.

Вот ровно месяц назад был как раз такой случай. Дмитрия с искусанными в кровь руками и заплаканным лицом на глазах привыкших уже ко всему соседей вывели из квартиры.

Антон Николаевич что-то рассказывал Диме мягким успокаивающим голосом, держа под руку и спускаясь вниз по лестнице к машине. Дима слушал и, казалось, кивал головой.

Следующие два месяца Дима провел в клинике. Его выписали буквально неделю назад.

– Эдуард, здравствуйте, – послышался голос Антона Николаевича. Голос был взволнованным.

– Здравствуйте, Антон Николаевич, – ответил Эдуард. – Что-нибудь случилось?

– Хотелось бы мне ответить, что ничего не случилось, – послышалось в трубке, – но, к сожалению…

– Что-то с Димой?

– Эдуард, – сказал Антон Николаевич, – я понимаю, что эта фраза звучит нелепо, но я советовал бы вам присесть.

Дмитрий опустился в белое кресло, и мир вокруг завертелся волчком, осью которого был сам Эдуард. Мысли поплыли, в висках застучало, снова разболелись челюсть и ребра.

– Не буду тянуть, – произнес голос в трубке. – Мне кажется, что лучше узнать это сразу. Дима… Дима покончил с собой.

Эдуард некоторое время молча сидел в кресле.

– Алло! – забеспокоился Антон Николаевич. – Алло! Эдуард! Вы здесь?

– Что? – переспросил Эдуард, надеясь, что в этот раз ответ будет другим.

– Дима покончил с собой, – повторил голос в трубке.

– Вы уверены? – Сил осознать эту информацию не было. Была только надежда, что кто-то что-то перепутал.

– К сожалению, ошибки быть не может.

– Как? – спросил Эдуард. – Что он…

– Передозировка, – поспешил ответить доктор.