Прижавшись спиной к стене, на меня округлившимися от ужаса глазами смотрел Ляо Сианон, точнее, японский бизнесмен Йошинори Сукиебуси.

Я вытаращилась на Ляо с еще большим ужасом. Как я могла не подумать, что кто-то может войти? Это просто чудо, что внутренний страж вовремя выдернул меня из транса. Отреагируй мое подсознание чуть позже, и я бы воткнула в полицейского нож, приняв его за одного из воображаемых противников.

– Привет, – с глупой улыбкой выдавила из себя я.

– Привет, – мрачно кивнул Сианон. – Ты спятила? Чем это ты тут занимаешься?

– Да так, ерунда, – пожала плечами я. – От нечего делать отрабатываю аффектированный боевой транс.

– От нечего делать?

– Ну да. Решила потренироваться с рентджонгом. Я никогда раньше не держала в руках нож с пистолетной рукоятью.

– У тебя руки дрожат. Да и колени тоже, – заметил Сианон.

– Ты меня напугал. Я же чуть не убила тебя.

– Не знаю, кто кого больше напугал. Ложись на кровать, я тебя разотру, иначе ты можешь заболеть.

– Откуда ты знаешь, что после транса необходимо растирать тело?

– Я же родился в Индонезии. Ложись побыстрее на кровать, а то тебя всю трясет.

Из-за резкого перехода к нормальному состоянию сознания потоки активизированной чи не успели равномерно распределиться по телу. Их спонтанные перемещения вызывали непроизвольные подергивания в мышцах и кончиках пальцев.

– Где ты научился такому массажу? – восхитилась я, чувствуя как под ловкими пальцами полицейского трансовое «похмелье» сменяется восхитительным чувством легкости и безмятежного блаженства.

Неудивительно, что, по данным международных медицинских организаций, на Бали практически отсутствуют психические заболевания. Жители острова с незапамятных времен избавляются от стресса через измененные состояния сознания – в пупутане, в ритуальных танцах, в перевоплощениях в животных и птиц. После подобной терапии вообще забываешь о том, что такое нервное напряжение.

Я снова вспомнила о разговоре с Ниной, но теперь история о гибели отца и брата Марика уже не вызывала во мне ярости или грусти.

– Я знаю и другие виды массажа, – улыбнулся Сианон.

В его глазах плясали чертики. Я была готова держать пари, что в этот момент он позабыл о своей ненависти к женщинам и писателям детективных романов.

– Какие, например?

– Разные. В частности, эротический. Хочешь попробовать?

– По-моему, ты действуешь в балийских традициях, – вздохнула я. – Насколько я помню, здесь все начинается с прикосновений, а потом мужчина вместо объяснения в любви просто спрашивает: «Хочешь?»

– Мы же находимся на Бали.

– На тебя испуг так подействовал?

– Почему обязательно испуг? С ножом в руках ты выглядишь на редкость сексуально. Я и не подозревал, что ты можешь так двигаться.

– Извращенец, – сказала я.

– Это я извращенец? – удивился Сианон. – Между прочим, ты у нас каталась по полу, размахивая рентджонгом. Чуть меня не убила.

– Чуть не считается.

– Не упрямься. Тебе же нравится то, что я делаю. Если тебя что-то смущает, начать мы можем с кистей рук. Это вполне невинно.

– Ладно, давай, – согласилась я.

– А крем у тебя есть?

– Возьми на тумбочке.

Пальцы Ляо были легкими, как крылья бабочки. Все-таки есть в Востоке свое неповторимое очарование. Впрочем, как и в России. Восток ни на что не похож. А Россия? Страна, в которой по определению не было секса? Было бы забавно произвести сравнительный анализ особенностей восточной и русской любви. Неожиданно и, как всегда, некстати мне вспомнился анекдот, который мог появиться лишь в единственной стране такого большого и прекрасного мира. Классическая иллюстрация любви по-русски.

Парк. Ваня и Маша сидят на скамейке. Ночь, луна, соловьи, сирень цветет. Ваня сопит, глядя в темное небо, и время от времени шмыгает носом. Маша выразительно ерзает на сиденье, прижимаясь к Ване горячим мясистым бедром.

– Вань, а Вань……

– Чё?

– Сделай чё-нибудь.

– А чё?

– Ну… чё-нибудь.

– Чё сделать-то?

– Ну-у…… сделай мне чё-нибудь…… особенное.

Ваня шмыгает носом и задумчиво чешет в квадратном затылке.

– Ну-у…… хошь – руку сломаю?

Как все-таки прекрасна романтическая русская страсть!

– Почему ты смеешься? – спросил Сианон. – Тебе приятно?

– Очень приятно, – сказала я.

Горячие пальцы полицейского скользнули к моим плечам.

– Чем это вы тут занимаетесь? – раздался у нас над ухом звонкий голосок Аделы.

Я вздрогнула от неожиданности. Сианон воровато спрятал руки за спину.

– Ах, простите. Я, кажется, не вовремя.

Голос подруги был приторным, как засахарившаяся патока.

– Ну что ты! Ты всегда появляешься как нельзя более кстати.

– Я как раз предлагал Ирине сыграть партию в го, – объяснил Ляо.

Снова безукоризненный японский акцент. Я мысленно поаплодировала полицейскому. Настоящий профессионал!

– Значит, теперь это называется играть в го? – уточнила Адела.

Что ни говори, а все бабы – змеи. Особенно лучшие подруги.

– Считай это разминкой перед матчем.

– Что ж. В таком случае мы с Билли, пожалуй, сыграем партию в бридж. Не буду вам мешать. Можете продолжать разминку.

Скорчив мне рожу, Адела развернулась и направилась к двери.

Такой момент испортила!

– Кстати, я действительно хотел предложить тебе партию в го, – заметил Сианон. – Даже доску с собой прихватил. Уж в этот раз я тебя обыграю. Только без поддавков! Если хочешь, мы можем поиграть на пляже.

Я с подозрением посмотрела на полицейского.

– Какой-то ты странный сегодня.

– Почему?

– Ты совсем не говоришь о работе.

– Но я ведь не настоящий японский трудоголик, а только прикидываюсь им. Иногда имеет смысл и отдыхать. Не забывай, что в целях конспирации мы должны проводить много времени вместе, а ты только и делаешь, что пропадаешь непонятно где с этим греком.

– Так это все из-за Стива!

– Я заходил к тебе вчера после обеда, но Адела сказала, что вы куда-то уехали вместе.

– Неужели ты ревнуешь?

– Не говори глупостей, – поморщился Ляо. – Я просто забочусь о поддержании нашей легенды. Ревность на Бали не существует, точно так же, как и любовь.

– Прямо как в раю, – вздохнула я. – Ладно, пойдем, сыграем партию на пляже. Я только захвачу полотенце и надену купальный костюм.

На этот раз Сианон действовал намного осторожнее. Похоже, он впал в другую крайность, и, вместо того, чтобы недооценивать противника, как в предыдущей партии, Ляо размышлял над каждым моим ходом так, словно играл по меньшей мере с девятым даном.

В противоположность ему я никак не могла сосредоточиться на игре. Слишком ленивая для того, чтобы долго и напряженно размышлять, обычно я играла быстро, не страдая от мысли, что могу проиграть, поэтому меня всегда раздражали партнеры-тугодумы. Но сейчас я даже радовалась тому, что Сианон медитировал над каждым ходом так, словно от исхода партии зависела его жизнь. В голове у меня с навязчивостью испорченной пластинки вновь и вновь прокручивался разговор с Ниной.

Герои разыгравшейся много лет назад драмы постепенно обретали плоть и кровь. Казалось, еще немного – и я начну видеть и слышать их. Я ощущала отдающий бензиновой гарью запах дыма и пронзительный жар бушующего пламени. Или это был жар белесого тропического солнца? Как же все это происходило?

Тбилиси. Лето. Безмятежное спокойствие будничного советского дня. Четырнадцатилетний Марик вышел из кафе на проспекте Руставели и свернул к набережной Куры. Он не услышал шагов за своей спиной, а лишь почувствовал железную хватку на горле и отвратительную вонь пропитанной хлороформом тряпки, закрывшей ему лицо.

Очнулся Марик на кровати в оборудованном под жилье подвале с закрытым решеткой крошечным вентиляционным окошком. Его тошнило. Доза хлороформа оказалась слишком большой. На стуле напротив кровати сидел незнакомый парень.