– Сейчас весь Млечный Путь – подполье с Двумперией во главе!

– Согласен. Но я-то запасался клетками задолго до тёмных времён. Теперь второе. Если ты не хочешь ненароком съесть часть какого-то своего знакомого, можешь прогнать клетки через энциклопедический секвенатор и посмотреть, кому же они принадлежат. Наконец, все человеческие клетки тут – фордокс-приманские. А это, друг мой, совсем другой вид человека. Земляне ведь в Космос ещё не вышли, поэтому их клетки в свободном доступе не найти. Никто у вас их не брал.

– Ясно. Тогда это даже как-то… уже не так страшно. Впрочем… хм, другой вид… боюсь, фордокс-приманец будет сильно отличаться от землянина по вкусу.

– Есть здесь один землянин, которому не составит никакого труда плюнуть в пробирку.

– Что?

– В слюне много лейкоцитов. Лейкоциты – самый благодарный материал для выращивания живых тканей.

– Погоди! То есть, ты мне предлагаешь … попробовать самого себя?!

– Почему бы и нет?

Пока Витс пытается собрать какую-то мысль из разрозненных кусочков, Стив добродушно посмеивается:

– Если ты всё ещё чувствуешь себя неловко, посмотри, что кладу в биореактор я.

– На пробирке написано… твоё полное имя на хокене! Это твои клетки?!

– Да, друг мой!

– Но ты же последний из своего вида, ты мог бы их использовать для того, чтобы восстановить своих братьев!

– При мне всегда триллионы клеток.

– Да и ешь ты… очень редко!

– Конечно. Всё благодаря восьминогим подкрадам. Эти сильные и очень умные хищники сделали нас, хокенд’ивенов, теми, кто мы есть. Они следовали за нами по пятам, не давали покоя ни днём, ни ночью. Только в негостеприимных горных пустошах подкрады нас почти не преследовали. Так мы и научились обходиться малым – кстати, не только в еде. Хотя мы по традиции и ругаемся подкрадами, на самом деле мы им глубоко благодарны. Интересная связь, не правда ли?

– Ещё бы.

Стив уходит с кухни. Обдумывая всё, что сказал терраформ, Витс и не замечает, как из собственных лейкоцитов сооружает с помощью синтебиотека самый настоящий стейк. И без колебаний пробует его.

Результат, впрочем, Витсу не нравится.

– Мда, – бормочет землянин. – То ли я так плохо готовлю, то ли я и вправду такой невкусный.

– То есть, это, ну, ты не будешь, как бы, доедать, а? – раздаётся вдруг тонкий голос лопхофсслы из-под кухонной раковины.

– Э-э-э… пожалуй, не буду. Нет, никакой я не дикарь-каннибал. Труп коровы и живой салат меня устроят гораздо больше.

Витс усмехается. Кажется, его действительно больше не смущает своеобразная кулинарная этика Космоса с большой буквы, раз он позволяет себе такие… солёные шуточки!

– А ты… кстати, как тебя зовут? – интересуется человек у лопхофсслы.

– Я, это, Юрксла Заксла, значит, – отвечает обитатель кухни.

– Витс, очень приятно. Держи свой стейк.

– Это самое, как его, спасибо!

Прижав к себе шестью тонкими ручками продукт необычного кулинарного эксперимента, Юрксла уползает в своё скромное обиталище. Витс же понимает, что не так уж и плохо быть тем, кто отдаёт свои клетки другим существам для еды. Наоборот, есть в этом что-то альтруистичное и даже умиротворяющее.

В отличие от Витса, который впервые за долгое время обрёл покой, Млем терзается многими странными мыслями. Несмотря на то, что его друг – точнее, бывший друг Донлэ никогда не был для него авторитетом, слова декаперода глубоко запали в мозг центору. Пусть даже эти слова были и не его собственными, а йорзскими. Предопределённость истории и неистребимые инстинкты – вот что тревожит Млема. Поговорить о первом оно решает с Джексом, который, как оно чувствует, ещё не до конца смирился с потерей Фордокс-Примы, хотя и всеми силами пытается это скрыть, даже от самого себя. Дверь в каюту киборга немного приоткрыта – а это, как знает давний друг Джекса, знак того, что войти и поговорить очень даже можно. И всё же, вежливое по природе центор аккуратно интересуется, заглянув в каюту тремя из пяти глаз:

– Джекс, можно к тебе зайти?

– Можно всё, что не запрещено законами физики, – отшучивается Джекс.

Млем заходит внутрь и прикрывает дверь. Оно замечает, что Джекс пишет на компьютере какие-то явно бессмысленные программные строки – очевидно, для того, чтобы отвлечься.

– Знаешь, есть у меня один философский вопрос, – начинает Млем. – Я буду очень радо, если ты поможешь мне на него ответить. Для этого я вынуждено буду вспомнить Фордокс-Приму. Но обещаю: в конце концов я насыплю тебе соль на рану, и тебе станет легче.

– Ты хотело сказать, что утешишь меня?

– Да, конечно.

– Эх, Млем, а у нас выражение «сыпать соль на рану» означает диаметрально противоположное!

– Да? Забыло, извини. У нас солью действительно лечили раны, так и стали говорить.

– Ладно тебе, всё лучше, чем когда я тогда ляпнул… помнишь – «дурная голова ногам покоя не даёт»?

– Как не помнить, ха-ха! Как же долго я тогда не могло понять, почему именно голова…

– Ага, и я напрочь забыл, что у тебя в голове – лёгкое, а не мозг! До чего же весело было!

Джекс и Млем дружно смеются. Центор не сразу решается свернуть на нелёгкую философскую тему, но, наконец, обращается к Джексу:

– Как ты думаешь, всё ли в жизни предопределено? Должна ли была тяжёлая участь постигнуть твою родную планету?

– Млем, я не телепат, но прекрасно понимаю, к чему ты ведёшь. Ты хочешь убедить меня в том, что я не виноват. И знаешь – я с удовольствием сниму с себя вину, если ты сможешь это доказать. Но так доказать, чтобы я ничего не смог возразить! Сразу говорю: аргумент «я вижу твои воспоминания» несостоятелен. Попробуй побыть в шкуре не-телепата! Вперёд!

– Хорошо. Для начала ответь мне на один простой вопрос. Вечны ли планеты?

– Нет ничего в этом мире вечного. Только редкое бессмертное существо – или, если мыслить шире, какая-то целая космическая цивилизация может, если…

Джекс осекается, а Млем загадочно улыбается. Киборгу ничего не остаётся, как тоже ответить улыбкой – но не фирменной горькой, а самокритично-добродушной.

– Млем, блестяще. В одном вопросе ты уместило битый час рассуждений. Да, я понял. Космическая цивилизация на то и космическая цивилизация, чтобы вырваться за пределы планеты, которая рано или поздно станет для жизни непригодной. И чтобы взять с собой тех живых существ, которые не достигли такого уровня развития.

– Даже так!

– Да. Как раз незадолго до всего этого, мне рассказывали, растениям и животным новые телепортирующие импланты вживляли. Так что всех, кому импланты вживить успели, мы с собой увезли. Даже северандских оленят – в этом году, как зоологи сказали, они родились на два дня раньше, чем обычно. Им повезло.

– И ты ещё переживал, Джекс. За что ты себя укорял, скажи, а?

– Планету всё равно жалко. И многие живые существа всё же погибли вместе с ней – те, которым имплантов не досталось. Но те оленята… кто бы им помог, если бы я всё-таки не сообразил, что затеяли йорзе? А я, получается, успел… значит, не такой уж я и кретин, правда?

Млем многозначительно улыбается, качает головой и прикрывает рукой лицо. Джекс же усмехается и меняет тему разговора:

– Насчёт предопределённости. Мы же знаем, что законы природы определяют всё, что когда-либо произойдёт. Но в этих же самых законах природы предусмотрена и случайность.

– А что, если то, что мы воспринимаем как случайность, на самом деле неслучайно? Тоже, выражаясь образно, запрограммировано?

– Случайность по определению не может быть запрограммирована!

– Возможно, это мы так думаем. Мы списываем что-нибудь на случай, а на самом деле это не случай! Как доказать, что случайно, а что нет?

– Очень просто! Ты можешь с точностью до слова предсказать, что я сейчас скажу? Даже с твоими телепатическими способностями?

– Нет, только в общих чертах. К тому же, половина сознания у тебя находится в центральном процессоре – а органические телепаты не могут видеть, о чём думают машины.