- Щуркин! – кликнул Александр Васильевич дежурившего у его шатра капрала. – Пригласи господ офицеров и казацких старшин на Совет.

После ухода пластуна, Суворов отправил вестового к командующему Румянцеву с сообщением, что полк, вверенный подполковнику, имеет честь атаковать неприятеля.

Второй Воронежский егерский полк Суворова с усилением из яицких казаков и дюжины демидовских пушек был авангардом дивизии и уже оторвался на десять-двенадцать верст от конных разъездов Румянцева. Командующий принимал усиление из числа донских казаков и башкир и нарезал их старшинам и предводителям задачи, определяя место в походных колонах, поэтому и отстал, но Петр Александрович решил не приказывать остановку авангарду, рассчитывая к вечеру нагнать подполковника. Суворову же предписывалось быть ледоколом, которые ломая льдины, если таковые случались, должен проложить безопасный путь для основной массы войск, но к крупными силами неприятеля в бой велено не вступать. Вот только Петр Александрович не уточнил, «крупные силы» - это сколько? Разве три с половиной тысячи опытных воинов-кочевников это много?! За такую недосказанность и уцепился нетерпеливый Александр Васильевич Суворов.

Разложив карту, приложив к ней другую, что принес пластун с указаниями уже проверенных пролесков, ручья, возвышенностей, подполковник стал продумывать план атаки на неприятеля таким образом, чтобы киргизы не смогли уйти. Еще в Петербурге Великий князь Петр Федорович давал указания, что самоцелью компании не является уничтожение агрессивных родов, а их усмирение и включение в экономическую деятельность, что кровопролитие должно быть только в пределах решения данной задачи. Позволялось брать киргизских воинов в плен и требовать выкупа, размер которого казаки сами назначают, делясь деньгами с солдатами. Брать выкупы можно и добрыми конями, такими чтобы, если кирасиров и не потянут, то уланам подошли, или стребовать хлопок, шерсть, кою передать после купцу Мясникову.

Атака началась в четыре часа по полудню, когда башкиры и казачьи отряды, спешно прибывшие в усиление от Румянцева, совершали маневр окружения стойбища киргизских воинов. Вперед, под бой барабанов устремились в линейном строю егеря и две роты гольштейнских гренадеров.

В лагере киргизов уже к началу атаки усиленного егерского полка Суворова была суета и подготовка к сражению. Неприятель оказался не робкого десятка и изготовился к бою. Видя, что атакующих значительно меньше, чем собралось воинов из ближайших киргизских родов, военачальник кочевников Асланбек приказал атаковать егерей Суворова.

Этот предводитель киргизов понимал, что пушки не стреляют по ним из-за того, что их либо нет, либо командир русских глуп, выдвинув пехоту. И такие мысли не были азиатским невежеством в военном искусстве. Еще не было такого, чтобы артиллерия била в спину свои воинам, может и случалось, но в моменты прорыва обороны. Сейчас же схватка только начиналась.

- Алла! – прокричал Асланбек и хлестнул своего туркменского коня, направляя в сторону врага, что вторгся на его кочевья.

Грозная сила накатывала на русские порядки, которые остановились и изготовились к стрельбе. Никто из азиатских всадников не сомневался, что достигнет своей саблей врага, что его стрела пронзит незащищенную плоть русских, или пистоль, которые в отличие от ружей, были у киргизов, выпустит кругляш свинца в голову неверных.

Громко, перекрывая все шумы, прогремел рог и строй егерей быстро рассыпался. Солдаты вжались в землю и даже не шевелились, когда демидовские пушки ударили ядрами по лавине разъярённых кочевников. Падали сраженные кони, тела людей сбрасывало под копыта лошадей, которые пока еще стремились, понукаемые своими всадниками, достичь русских солдат. Новый залп пушек.

«Так быстро перезаряжать пушки невозможно!» - подумал Асламбек, но, быстро обогнув преграду из заваливавшегося коня его воина, вновь устремился на врага.

Он понимал, что отступление сейчас может привести к еще большим потерям, как и крушению репутации хорошего воина, коим все окрестные роды считали Асламбека.

Вместе с ядрами, в летящих в атаку кочевников устремились и пули, чем вновь удивили Асламбека. Шестьсот шагов – это немыслимое расстояние для стрельбы, но то тут, то там падали сраженные всадники, или спотыкались их раненые лошади.

Снова звучит рог и уже картечь сметает десятки всадников, потом опять выстрелы из ружей, опять картечь. Наступательный порыв постепенно иссякает и, получая постоянные преграды для быстрой атаки в виде убитых и раненных соплеменников, киргизы замедляются. Не только Асламбек понимает, что остановится – это даже не проиграть, это быть полностью уничтоженными. Но сдаваться – нет. На прорыв!

Командующий приказывает разделяться на отряды и прорываться в степь. Но не все слышат его и большая часть киргизов, обозленных потерями, все еще накатывает на русских егерей. Еще один залп картечью и звучит рог, сигнализирующий, что дальнейший обстрел противника может быть чреват частыми попаданиями и по своим.

- Каре! – кричат офицеры-егеря. – Поротно! [Тактический прием, использованный Григорием Потемкиным во время русско-турецких войск против конницы неприятеля].

Каждая рота создает свое каре и оттягивается от своей соседки – другой роты. Егеря быстро отбегают и растекаются по полю. Но они бы не успели сформировать десять каре, если бы не фугасы.

Бикфордов шнур догорел, и начались с разными интервалами взрываться заложенные фугасы – по сути, порох, но с разными металлическими поражающими элементами. Таких взрывов прозвучало шесть и будь они на минут пять раньше, то собрали куда большую кровавую жатву, хотя и сейчас жертв было много, но киргизы уже разделялись на мелкие отряды. Еще перед началом атаки, саперы, обряженные с маскировочные лохмотья, выдвинулись вперед и установили «подарки» неприятелю.

Между тем, десять каре были сформированы и под барабанный бой все десять ощетинившихся коробочек двинулись на врага. Расстояние между ротами было шагов семьсот-восемьсот, что позволяло создавать перекрестный огонь коннице неприятеля, пусть тот попробует атаковать, кроме того, каре располагались в шахматном порядке. И получалось, если вражеская кавалерия и станет атаковать, то получала слитные залпы со всех сторон. Киргизы попробовали было повоевать, но, потеряв до трех сотен своих воинов, при этом, не добившись ничего, кроме, может, ранения десятка русских солдат, начали паническое бегство.

И тут на авансцену кровавого спектакля вышли башкиры и казаки, которые просто смели остатки воли к сопротивлению киргизов. Ни один кочевник не смог убежать, облава сработала как надо.

- И чего ты себе удумал, Александр Васильевич? – отчитывал Суворова Петр Александрович Румянцев. – Ты на кой ляд егерей вывел супротив конницы? А что, кабы артиллерия сработала грязно, или киргизы докатились до рядов? Ты же подставлялся!

- Так оно и есть, Петр, Александрович, - между этими офицерами уже давно было обычным общение без чинов, оба были любимчиками наследника, обоих ненавидели многие офицеры из иных полков за взлет в чинах.

Да и годами они молоды, и Петр Федорович всегда выделял Суворова, а Румянцев был не только командующим, он прекрасно разбирался и в сущности интриг, и царской милости.

- Чего замер, сказывай! – проявил нетерпение Румянцев.

- Мы учили богатырей наших перестроению, да то все в поле учебном, а тут и ворог не шибко силен, вот я и измыслил, как бы сражаться супротив большого войска малым числом, - нисколько не смущенный напором командира, начал объяснять свои действия Суворов.

- То еще Петр Федорович измыслил и мне сказывал, «тактика малых каре» - так это называется, - поправил Румянцев докладчика.

- Не прием сей измыслил я, а измыслил его применить. И получилось, что конница ничего не могла сделать, попадая в огненные засады от каре. А то, что приказал артиллерии бить навесом, так то и на маневрах было. Солдаты должны лежать смирно и не паниковать, когда над головами летают ядра и картечь, - искренне непонимающе говорил Суворов, он определенно не осознавал никакой своей вины.