Доверием этой самой студентки? Смешно, ей богу. Она не деловой партнёр, даже не работница службы доставки в его офисе, рассчитывающая на малую мзду за свои труды, которая развернётся сразу, как только фирма не исполнит трудовые обязательства.

Отсутствием острого чувства одиночества, которое снова накатило, как только Анни отошла на несколько шагов, а вот его-то как раз совсем не хотелось ощущать. Иррациональное и глупое чувство. Человек приходит в этот мир один и уходит тоже один, значит, устроен так, что одиночество не должно его мучить… Назойливое общение неприятных людей – да, нарушение личных границ – сколько угодно, а одиночество – естественное состояние для любого человека. Для Александра точно.

Однако… загрызло под ложечкой.

– Анни, ты красивая девушка, честно говоря, самая красивая из всех, кого я встречал, поэтому у меня немного помутилось в голове. Это больше не повторится, я взрослый мужчина и умею держать себя в руках.

Анни, естественно, ничего не ответила, Александр и не ждал от этого существа красноречия. Перестала нестись – уже хорошо. Скосила взгляд на собеседника – отлично.

– Пристань? – спросил он специально, чтобы перевести разговор, указывая рукой на асфальтированную дорогу, ведущую вниз, к серому озеру, где действительно находилась пристань.

– Да, – кивнула Анни.

– Посмотрим? – он легонько дотронулся до рукава толстовки Анни.

Плотный трикотаж не дал почувствовать тепло руки, но и лишь воображаемое тепло прострелило пальцы и пустило жар желания по телу.

– Ладно, – пожала плечами Анни, свернув на дорогу к причалу, которая шла мимо малоэтажных домой, часто деревянных, ещё довоенных.

Некогда Финская, Шведская территория хранила в себе память предыдущих хозяев, смешав за годы советской власти и последующего развала всего, культуру, архитектурные стили, следы воин.

Потоптались у пирса. Ряд катеров медленно покачивался на воде, с шумом ударяясь бортами о мелкие волны. Вальяжно отчаливал метеор, набитый под завязку туристами. Рядом топтались не успевшие на рейс или любопытствующие стоимостью и графиком поездок. Само собой, рядом мельтешили продавцы экскурсий, которые только смогли выдавить из себя представители туристического бизнеса в этом месте. Рядом же бойко торговали нехитрыми сувенирами и копчёной рыбой, оглушающе пахнущей на всю округу.

– Ребята, не хотите прокатиться?

К ним бодро подошёл мужчина, примерно ровесник Александра, небрежно посмотрела на тех, к кому обращается, и тут же начал расписывать красоты, которые может показать за малые копейки, лично для них – почти бесплатно.

– … все возвращаются на шхеры[1], – втирал бодрый мужичок, пока не остановился на полуслове, прищурился и не выдал: – Сашка? Виссарионов? Ты, что ли?

– С кем имею честь? – Александр попытался вспомнить говорящего, ничего не выходило.

Со времён истории с Мартой прошло десять лет, а со дня, когда он увёз отсюда бабушку, все пятнадцать, если память ему не изменяет. Он общался с кем-то из местных, дружил, пил, гулял, а сейчас забыл всех.

Помнил лишь Звягильского, но тот лежал в могиле, да Петра, которого родная бабулька упорно звала на карельские лад – Пекка, с ударением на первом слоге, чем вызывала неизменный смех у друзей.

– Пётр я, – вдруг выдал этот незнакомый, коренастый торговец впечатлениями с поредевшей шевелюрой и изрядным животом, уходящим в плотные бока.

– Пекка? – не поверил Александр.

– Он самый, – пристань огласил громогласный смех, больше похожий на ржание коня.

Не оставалось никаких сомнений, что это именно Пекка, только он мог издавать тогда ещё тощим телом такие оглушительные звуки.

– К Олегу приехал? – спросил Пётр после дружеских объятий и рукопожатий.

– Да.

– Горе какое… Глупо как-то, несправедливо.

Помолчали, что тут скажешь. Глупо и несправедливо. Гадко, противно, хоть вой от злости на мир, себя, господа бога, если он есть, но ничего не попишешь, не изменишь, не вернёшь.

– Ты же в мореходке учился, в Питере, – вспомнил Александр. – Не сложилось?

– Почему же, сложилось, отлично всё было, но тут оно роднее как-то, привычней, да и… – махнул он неопределённо рукой, явно не договорив, скосил взгляд на молчавшую Анни.

– Анни, это мой друг детства Пётр, а это – Анни, моя знакомая, – очнувшись, представил Александр свою спутницу.

Постояли ещё минут пять, Александр слушал имена тех, с кем провёл детства и не мог вспомнить, скорее не хотел. Посторонние люди, чужие, ненужные ему здесь, сейчас и уже никогда в будущем. Вот Петра, Пекку он был искренне рад видеть.

– Говоришь, твои катера? – он показал глазами на покачивающиеся судна.

В общем-то, не бог весть какого класса для зажравшегося Виссарионова, но всё равно отличные рабочие лошадки. То, что нужно для крепкого малого бизнеса.

– Мои, – с гордостью ответил Пётр.

– Анни получила в наследство дом на берегу Ладожского, – Александр назвал населённый пункт, где находится дом, оставленный Звягильским, ткнул в точные координаты на телефоне. – Туда ведь можно на твоём рысаке добраться? Пристань там есть, точно знаю.

– Можно, – кивнул Пётр, бросив ошарашенный взгляд на Анни. – Сегодня уже Ладога красным показывает[2], а вот завтра после обеда – домчим.

– Что скажешь, Анни? – повернулся Александр к наследнице.

– Но…

– Рад, что ты согласилась, – спокойно ответил Виссарионов.

Каково же было удивление Александра, когда на следующий день он, подъехав к дому Анни, увидел рядом со знакомым подъездом женщину, крепко держащую объект его непрошенной симпатии за руку.

Он заглушил двигатель и выбрался из комфортного салона. Анни встрепенулась, тут же у нему направилась та сама женщина, очевидно, бабушка подопечной Звягильского. Изрядного пенсионного возраста, сухопарая, высокая, с тонкими губами на узком, сморщенном лице. Ничего общего с ассоциациями, которые возникают со словом «бабушка». Пирожки с капустой для оравы внучат такая особа печь не станет, а вот ходить строем заставит наверняка.

– Александр Павлович, – отчеканила бабуля. – Меня зовут Антонина Захаровна, я – бабушка Ани. Как я понимаю, вы предлагаете сегодня посмотреть дом, который достался ей по завещанию.

– Совершенно верно, – Александр чуть поклонился, с лёгким удивлениям глядя на Антонину Захаровну.

Антонина, Тоня… более неподходящего имени для этой сухой старухи с поставленным, как у военачальника, голосом, пожалуй, не придумать.

– Я еду с вами! – заявила старуха.

– Простите?

Александр не опешил, не удивился, наверное, что-то подобное он ожидал. Посмотрел на молчаливо стоящую в стороне Анни, которая вцепилась бледными тонкими пальцами в небольшую сумку-рюкзак.

– Я еду с вами. Не думаете ли вы, что я отпущу Аню одну в компании совершенно незнакомого мне мужчины?

– Именно так я и думаю, – улыбнулся Александр.

– Это недопустимо, как взрослый человек вы должны это понимать.

– Почему же? – всё с той же улыбкой поинтересовался он.

У Виссарионова были деловые партнёры из разных концов света, в том числе тех, где пригласить девушку без сопровождения действительно недопустимо. Разговаривать с ней без присмотра старших родственников и серьёзных намерений – и то запрещено. Встречались и приятели, успевшие стать родителями несмышлёных малышей, которых звать на увеселительную прогулку стоило только после предварительного разговора с родителями. Если бы Александру вообще пришло в голову что одно, что второе. Здесь-то что за причина? Семья Анни вряд ли исповедует ислам, а сама она перешагнула порог совершеннолетия, успела даже на второй курс института перейти.

– Я не знаю вас, впервые вижу и не собираюсь отпускать с незнакомцем ребёнка!

– Уверен, вы навели обо мне справки, – спокойно ответил Александр. – Уверяю вас, у меня нет цели обидеть Анни, причинить ей вред. Поймите, у меня нет ни времени, ни желания заслуживать ваше расположение, входить в доверие, более того, мне это не нужно и неинтересно. Я собираюсь показать наследуемое имущество Лесонен Анни, для этого зарезервировал два места на катере. Два, а не три. Если вы имели твёрдое намерение направиться вместе с нами, должны были сообщить заранее, а сейчас никто не станет высаживать пассажира ради вашей прихоти.