- Проблема кроется здесь, любовь моя. Ты должен позволить себе надлежащим образом отметить кончину вашей семьи. Пока ты этого не сделаешь, тебя будут продолжать преследовать эти призраки из твоей предыдущей жизни, жизни, которой ты еще не позволил полностью умереть. Он поцеловал ее в шею, прижимаясь всем телом к ее спине.

- Я знаю. Я сделаю это, когда придет время

. - Он обхватил ладонью другую грудь, нежно проводя пальцами по ее соскам.

А теперь, учитывая, что ребенок все еще спит. Позже, когда они лежали вместе, прислушиваясь к звукам пробуждающегося лагеря, он крепко обнял ее и мысленно размышлял об этом сне, точно так же, как он делал это перед несколькими другими рассветами вдоль северной границы империи. Должным образом отметить кончину моей семьи? Никогда еще не было произнесено более правдивого слова, любовь моя. Но время и место не здесь и не сейчас, это будет когда-нибудь в будущем, которое мне пока не ясно. Но время придет, в этом я совершенно уверен. А что за место? Слова отца из сна эхом отдавались в его голове. - Только в Риме.

- Значит, мы проделали весь этот путь, чтобы защитить гребаную гору? Знаменосец Пятой центурии оглянулся на вершины по обе стороны дороги и сплюнул себе под ноги. - Боги небесные, но мы привлекаем к себе любую дерьмовую работу, не так ли? У вас есть холодная, мокрая каменоломня, за которой нужно присматривать на случай, если каким-нибудь бродячим варварам вздумается унести камень? Просто пошлите этих чертовых тунгрийцев, они достаточно глупы, чтобы делать все, что им прикажут! Он покачал головой, меняя руки на древке своего штандарта.

- Мы можем только надеяться, что у них там есть приличный бордель, иначе мы проделаем весь этот путь без всякой цели. Заметьте. Печально покачав головой, он оглянулся на свою аудиторию, колонну мужчин, марширующих по четыре в ряд позади него. - Женщина такого типа, которая забралась так далеко в горы, вряд ли преуспеет в более мягкой части профессии. И я действительно ненавижу, когда продавщица матрасов, сосущая мой член, может пощекотать мне яйца своей бородой. Марк покачал головой в ответ на обличительную речь своего знаменосца, шагая по дороге рядом с коренастым ветераном, решив, как всегда, не прислушиваться к привычным горьким жалобам пожилого человека при любом намеке на трудности. Восемнадцать месяцев в качестве центуриона Морбана научили его, что, хотя двадцатипятилетнего ветерана можно было заставить замолчать на минуту или две, он редко оставлял предмет своего гнева надолго. Один из солдат, с трудом продвигавшийся в строю позади них, повысил голос, пользуясь безопасной анонимностью окружающих его людей, чтобы еще больше спровоцировать знаменосца.

- Нормального пива тоже не будет, а, Морбан?

Поймав взгляд Марка, знаменосец мудро воздержался от ответа, наклонив голову, чтобы прислушаться к ожидаемому звуку, и тихо отсчитывая время в ожидании.

- Пять, четыре, три, два...

Возмущенный рев, раздавшийся у них за спиной, заставил обоих мужчин вздрогнуть, несмотря на то, что они оба ожидали этого. Марк обменялся взглядом с Морбаном, когда Квинт, его избранник, разразился тирадой раздраженных оскорблений в адрес безымянного солдата.

- У меня есть чертовски хорошая идея, кто из вас, обезьян, только что открыл рот, и когда я точно узнаю, кто это был, вы пожалеете, что присоединились к нам! Я буду заставлять тебя выполнять дополнительные обязанности так долго, что твой член отсохнет, прежде чем ты сможешь сделать с ним что-нибудь получше, чем играть в "дрочи корнишон"! Я сломаю свой гребаный шест о твою спину, а потом я.

- Позови еще одного, хорошо, Квинт? Голос знаменосца был достаточно тих, чтобы его услышал только Марк, и избранный выкрикнул свой вызов в холодный горный воздух.

- Я, блядь, вызову еще одного! Вот что я сделаю! Знаменосец ухмыльнулся своему офицеру.

- Сегодня это уже пятый раз. Морбан снова выигрывает. Не обращая внимания на приподнятую бровь своего центуриона, он прочистил горло и положил конец тираде своего коллеги, проревев первую строчку маршевой песни, которую много пели за последние несколько недель, когда тунгрийские когорты прошли маршем вдоль северной границы империи вдоль Рейна и Реки Данубий.

- Я получил пять, продав свой плащ. Он на мгновение сделал паузу, чтобы позволить солдатам столетия присоединиться к нему, заглушив возмущенный голос своего избранника, когда они в прекрасном стиле запели песню.

...еще пять, продав свое копье, в финальную пятерку, продав свой щит, это пятнадцать трахов, моя дорогая! Он подмигнул своему центуриону, когда люди позади них затаили дыхание, готовясь к припеву песни, и Марк не смог удержаться от ответной кривой улыбки. Его знаменосец и избранный большую часть времени были на ножах, и Морбан пользовался любой возможностью, чтобы получить преимущество в их непростых отношениях.

Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать трахов, моя дорогая, и когда мы дойдем до десяти трахов, тогда я зайду выпить пива!

Марк перестал маршировать и сошел с дороги, наблюдая за проходящими солдатами, положив руки на рукояти мечей, которые уже давно принесли ему прозвище ‘Два ножа’. Столетия когорты устало проносились мимо него вверх по длинной дороге, курс которой изгибался вместе с дном долины, поднимаясь к покрытым туманом вершинам, которые были их целью на этот день.

Все еще веселишься, юноша? Кивнув в ответ на приветствие своего коллеги Отона и рассмеявшись подмигиванию, появившемуся на покрытом морщинами и побоями лице пожилого человека, когда Седьмая центурия когорты маршировала мимо, Марк потянулся, оглядывая колонну вдоль всей ее длины. Воспользовавшись моментом, чтобы насладиться солнечным теплом на лице, он расправил плечи и повернул голову, чтобы немного размять затекшую шею. Его тело, и без того жилистое, с бугристыми мышцами от ежедневного ношения на спине пятидесяти фунтов оружия и доспехов, было доведено до совершенства за три месяца долгой дороги из крепости Бонна в Нижней Германии. Он огляделся вокруг, на возвышающиеся холмы по обе стороны длинной прямой ленты дороги, прикрыл свои карие глаза от послеполуденного солнца рукой с длинными пальцами и долгое время размышлял о гористой местности вокруг них, прежде чем его размышления были прерваны.

- Значит, у тебя все еще проблемы со стариной Квинтом, не так ли? Я слышал, как он кричал отсюда, и мы достигли того момента, когда даже самые стойкие из избранных мужчин обычно висят на своих подбородочных ремнях вместе с остальными из нас. Он снова двинулся в путь, когда центурион Восьмой центурии прошел мимо него, печально покачав головой в ответ на вопрос своего друга.

‘ А ты как думаешь, Дубн? Митра знает, что ты был достаточно суров, когда был моим избранником там, в Британии, но ты всегда был достаточно справедлив с мужчинами. Да, ты был с ними настолько суров, насколько это было необходимо, когда они в этом нуждались, но даже ты знал, когда нужно позволить им немного ослабить хватку. Здоровяк кивнул в знак согласия, почесывая кожу под густой бородой и стряхивая пот с пальцев.

- В то время как Квинт.

- Кажется, он никогда не дает им ни минуты передышки. Каждый крошечный проступок, все обычные глупые мелочи, которые совершают солдаты, - все это заставляет его кричать на них, как будто они новобранцы, а не закаленные в боях солдаты. То, как Юлий привык мириться с этим, ставит меня в тупик. Его друг искоса взглянул на него.

- У Юлия никогда не было с этим проблем, Марк. Он получил прозвище “Отхожее место” не без веской причины, он действительно может быть полон дерьма, когда считает это необходимым. - Он сделал многозначительную паузу. - И он считает, что большую часть времени это необходимо. Не то чтобы я не любил его как брата, но когда я был его избранником, до того, как я решил превратить тебя из сопливого юнца в наполовину приличного центуриона, он регулярно говорил мне, что я недостаточно строг к его людям. Поэтому, когда в прошлом году меня перевели командовать вашей старой центурией, он воспользовался своим шансом и назначил на эту должность Квинта. Марк печально кивнул.