— Матильда, боже, Матильда! — Славик упал на колени, прижался щекой к рассохшимся половицам. — Ты живая!
— Конечно, куда я денусь. Слушай внимательно. Дойди до конторы. В кафе напротив будет ждать господин Канегисер. Ты сразу его узнаешь. Кафе «Крыжовник», запомни, «Крыжовник». Господину Канегисеру снилось крыжовенное варенье. Он все объяснит. У Хозяина почти не осталось времени. Женечка доведет тебя. Как будешь уходить, открой склянку. Я уже ничем не могу помочь.
— Иди со мной, Матильда! Я… я не справлюсь. Я себя выдам. Мне страшно! Я даже не умею бить людей…
— Кадавр почти умер. Когда ты выпустишь частицу, меня, скорее всего, вышвырнет из вашего мира. И даже если я найду дорогу обратно — что может здесь гахэ без кадавра? Качнуть ветку, пройтись рябью по экрану… Я не Женечка, у меня и голоса нет. А найти кого-то достаточно распахнутого, да еще и в этом осколке… Вряд ли здесь проводят спиритические сеансы. Хозяина упразднят, его надо спасти.
— Пожалуйста, идем вместе… Залезай в меня! — выпалил Славик, ощутив острое желание одновременно рассмеяться от нелепости сказанного и расплакаться от ужаса перед тем, что он предлагает.
— Ты меня впустишь?..
В тишине было слышно, как на кухне отчаянно бьется о стекло муха. А в голове Славика бились мысли: что я творю, «Духоскоп», огонь, меня сожгут, как когда-то жгли на площадях вопящих еретиков, вот почему я так боюсь огня — в этой самой квартире по бабушкиному телевизору, укрытому кружевной салфеткой, я когда-то увидел фильм про Джордано Бруно и сидел потом на диване оцепеневший, пружина продавленного дивана впилась в ягодицу, а я сидел и не мог встать…
— Не бойся, крум, — шелестели шторы. — Я буду жить в твоей памяти. Спрячусь в самые давние, стертые воспоминания. А ты обо мне забудешь. Ты себя не выдашь, потому что не будешь знать. А я-то думала — зачем Женечке понадобилось загонять нас в этот подвал? Женечка выбирает наилучшие варианты. Сверху виднее… Все будет хорошо. Ты просто дойдешь до кафе, встретишь господина Канегисера и будешь его слушаться. А когда придет время, ты позовешь меня. Просто скажешь: Матильда.
— Матильда…
— Поторопись, крум. Здесь время течет куда медленнее, но оно уходит. Сейчас ты проснешься и все забудешь. Кафе. Господин Канегисер. Матильда.
И хрустальные бокалы в бабушкином буфете зазвенели от крика, похожего на звук тормозов поезда:
— Проснись!
***
Славик вышел из подвала, аккуратно прикрыл за собой дверь, чтобы не стукнула. Улыбнулся своему чумазому отражению в окне пустой машины со странной надписью на боку, достал платок, стер непонятно откуда взявшуюся сажу с носа и лба. И, перед тем как отправиться в путь, прошептал на удачу, как учила бабушка в свой недолгий период духовных поисков:
— Ангел мой, иди со мной, ты впереди, я за тобой.
Мерцали светофоры, подмигивали вывески, указывая дорогу покороче. Солнце припекало голову. Все было очень хорошо. Славик шел по важному делу вроде визита в МФЦ: ответственно, но не страшно, ему нужно просто явиться и подождать, пока специальные люди все решат за него и устроят в лучшем виде. Потом он купит себе за старания пива на вечер — нет, пива не надо, оно кислое и горькое. Славик слегка удивился: он любил пиво, оно никогда прежде не казалось ему кислым или горьким, — но эта странная мысль, похожая на воспоминание о воспоминании, когда вдруг чувствуешь какой-то запах или видишь отражение своего носа в чашке, из которой пьешь, и силишься понять, о чем тебе это напоминает, что приходило тебе в голову в какой-то другой раз, когда пахло так же и ты созерцал свои ноздри на мокром донышке, озадаченный внезапным осознанием собственной телесности, — эта мысль тут же улетучилась. Ему нужно было держаться подальше от людных мест — просто чтобы никто и ничто не отвлекало от приятной, почти праздной прогулки, — но иногда люди все равно попадались навстречу. Это были славные люди, очень дружелюбные, и они непременно помогли бы, если бы Славику это вдруг потребовалось. Но это ни к чему, не было даже необходимости спрашивать дорогу — его вели надписи на стенах и объявления, кивающие деревья и поливальная машина, которая щедро поила пересохший асфальт. «Все будет хорошо!» — подбодрил его нагретый солнцем рекламный щит, и Славик, улыбнувшись, зашагал быстрее.
В кафе «Крыжовник» он с удовольствием вытянул немного уставшие ноги, усевшись за столик напротив чудаковатого на вид молодого человека в старомодном мундире, с тщательно зачесанными назад темными волосами. Он был совсем юный, младше Славика, и выглядел так, будто отлучился ненадолго с какой-нибудь встречи ролевиков, только от его тревожного и внимательного взгляда становилось немного не по себе. Так смотрел с портрета писатель, которого Славик пытался читать в школе, но, привыкший к простому и поучительному, с ходу увяз в беспокойно заборматывающемся тексте, зато писателя запомнил, как же его звали…
— Кафка! — вспомнил наконец Славик.
— Простите? — переспросил молодой человек.
— Ой, нет, не то, — Славик спохватился и протянул руку. — Господин Канегисер!
Молодой человек смотрел ему почему-то не в глаза, а в яремную впадину, а потом поднял взгляд:
— Вы, должно быть, шутите?
Славик замотал головой, горячо уверяя, что он нисколько не шутит, он по делу, у него условлено и он сию минуту готов идти, даже не станет заказывать кофе, которым так соблазнительно пахнет в «Крыжовнике», он лучше потом выпьет пива.
***
Господин Канегисер подвел Славика к дверям старого, казенного вида здания, облицованного гранитными плитами.
— Если я к вам обращусь, отвечайте, что вы из морга и явились по вопросу кадавров, — предупредил он и с легким волнением в голосе спросил: — Вы же взяли затычки?
Славик кивнул, достал из кармана пластмассовую коробочку, открыл ее и вставил в уши плотные строительные затычки. Сразу стало совсем спокойно — теперь он не слышал ничего, кроме шума собственной крови и звуков сглатываемой слюны. Господин Канегисер сказал что-то еще, но Славик только улыбнулся и развел руками.
В просторном холле он увидел несколько рамок вроде металлоискателей и скучавшего за стойкой охранника. Господин Канегисер с непринужденным видом прошел сбоку, минуя рамки, и поманил за собой Славика. Охранник покачал головой и указал на рамку. Господин Канегисер махнул рукой, охранник снова покачал головой, и стало понятно: он хочет, чтобы Славик прошел через рамку. Вообще Славик не любил эти штуки, он всегда боялся, что они взвоют у него над головой или прихлопнут, как старые турникеты в метро. Но ему было совсем не трудно. Он знал: то, на что должна среагировать рамка, даже если оно у него и есть, сейчас глубоко и надежно спрятано. Улыбаясь, он нарочито неторопливым шагом прошел через рамку и успел заметить на железной перемычке у себя над головой надпись «Духоскоп», отчего-то показавшуюся ему зловещей.
Рамка не сработала. Господин Канегисер выдохнул, и они пошли по выстеленным красными ковровыми дорожками коридорам в глубь здания.
Это точно было какое-то присутственное место, недаром Славик помнил, что ему предстоит визит в учреждение вроде МФЦ. Блестели на дверях латунные таблички, и Славик чувствовал, что за этими дверьми идет важная тихая работа. Отчего-то ему порой казалось, что эта работа не совсем хорошая, но мысль об этом появлялась ненадолго и тут же исчезала, оставляя лишь смутное воспоминание об отражении собственного носа в мокром донышке чашки.
Из-за угла появился человек в костюме, с лицом важным, но незапоминающимся, как это бывает у чиновников. Человек обратился к господину Канегисеру, тот повернулся к Славику и зашевелил губами.
— Я это… из морга, — ответил Славик, горло у него почему-то сжалось. — По кадаврам.
Человек преградил им дорогу, опершись на стену рукой, на которой Славик заметил золотое кольцо-печатку с вензелем. И тогда господин Канегисер, заслонив собой Славика, начал какую-то речь. Лицо его было мертвенно-спокойно. Он говорил неспешно, указывая то на Славика, то на черные динамики под высоким потолком с лепниной, то снова на Славика. Тот не умел читать по губам, но ему показалось, что он разобрал несколько слов, и одно повторялось чаще других: губы округляются, потом расходятся в стороны, потом сходятся снова, три слога: «мо-на-да». Монада. И чем больше говорил господин Канегисер, тем шире раскрывались глаза незнакомца.
