— Может, я все-таки не духовидец, а так?.. — с робкой надеждой протянул Славик. Уяснил он из рассказанного не так уж и много, но почувствовал, что опять во что-то влип, и в груди растеклась ментолово-холодящая тревога.

— Еще ты круглый дурак, что неудивительно, — хмыкнула Варвара Спиридоновна. — А духовидение свое спрячь и никому не открывайся. Может, не заметили тебя еще. Не давайся им, братец. Забудь про перекрестки, спрячься в осколке поспокойнее и живи себе. И от Матильды своей держись подальше, через нее себя в первую голову выдашь. Где бесенята, там и Начальство.

При мысли о том, что от Матильды придется держаться подальше, Славику внезапно стало тоскливо. Он прежде и не задумывался о том, что, кажется, успел к ней немного привыкнуть. И как же она теперь одна, получится ли у нее найти Хозяина и свое сердце без посильной человеческой помощи?

— За Матильду не переживай, — сказала товарищ второжительница, словно прочитав его мысли — а может, и впрямь что-то прочитав, кто ее знает. — Я официальную бумагу Начальству подам, чтоб ее ко мне в отряд определили. Прибился, мол, фамильяр бесхозный. Перековка тут ой как нужна. Частицу ее Андрюша отыщет, он способный. Заживет припеваючи.

Варвара Спиридоновна пошарила в ящике прикрытого пыльной ажурной салфеткой стола, достала листок бумаги, написала на нем что-то, сложила вчетверо и протянула Славику:

— Вот на этот адрес иди сразу. Скажи — от Варвары Спиридоновны, просила документы мне выправить. За счет лавочки в Химках, он знает. А, вот еще тебе — на проезд и на чай с булочкой.

Славик послушно положил бумагу и плотный рулончик купюр в карман, и Варвара Спиридоновна крепко, по-мужски пожала его руку ледяной твердой ладошкой:

— Ну, с богом, его вроде как обратно нынче признали.

— Подождите, это… это мне прямо сейчас идти? — всполошился Славик. — Я же не готов. А Матильда? А попрощаться?..

— Долгие проводы — лишние слезы, — товарищ второжительница широким жестом указала на дверь. — И полуденный слой, самый спокойный, с минуты на минуту закроется. В следующем беспорядки и въезд в Москву по спецпропускам, оно тебе надо?

— Но я… — Славик встал, метнулся к двери, потом обратно, потом к проему, за которым начинались внутренние помещения лавочки. Где-то там Матильда, ни о чем не подозревая, болтала с троицей из отряда имени Девятого Термидора…

Варвара Спиридоновна обняла его за плечи, звонко хлопнула по спине, шепнула:

— Я ж добра тебе хочу, студент!

И, ловко приоткрыв дверь ногой, вытолкнула его на порог, в полупрозрачные блики солнца, которое отражалось от волн большого водохранилища. В спину Славику, глуша шум машин и визги детей на пляже, заревел уже знакомый гудок. Он обернулся — но дверь уже была закрыта на засов, на стук никто не откликался, а поверх зеленой краски висела бумажка с бескомпромиссной надписью: «УЧЁД».

***

Видимо, когда-то в этом помещении держали особо буйных, еще только подготовленных к приручению монад. На много десятков метров тянулись ряды зарешеченных вольеров, как за кулисами цирка, а в конце узкого коридора между ними темнел наглухо закрытый кондильяков короб — приспособление для изоляции монады от любых внешних впечатлений.

Возле одной из клеток на венском стуле сидел застегнутый на все пуговицы господин Канегисер и курил сигару. Периодически он наклонялся вперед — стул скрипел каждый раз одинаково, — чтобы сквозь прутья решетки передать сигару Хозяину. Кольца дыма льнули к потолку.

— Нельзя ли их как-нибудь поторопить? — осведомился Хозяин.

Господин Канегисер с сожалением покачал головой.

— Нет ничего тошнотворнее ожидания.

— И им это известно, — сказал господин Канегисер. — Преступник должен все осознать, раскаяться и смертельно соскучиться. Упраздняемый должен умолять об упразднении — но они останутся глухи.

— Зачем им это?

— Полагаю, им тоже смертельно скучно. А еще одна очаровательная делопроизводительница по секрету сообщила мне, — господин Канегисер понизил голос, — что ваше дело несколько раз пропадало из хранилища, распечатки оказывались пропитаны маслом, отчего их съедали мыши, а при компьютерной обработке, как назло, отключалось электричество.

— Компьютеры так ненадежны.

— Чертовски ненадежны. Хотя, возможно, все затягивается потому, что время сейчас такое.

В отдалении что-то глухо, басовито ухнуло, стены дрогнули, и напомаженные волосы господина Канегисера слегка присыпало известкой с потолка.

— Какое?

— Сами понимаете какое, — многозначительно поднял брови господин Канегисер.

Стало тихо. Круглая лампа над вольером потускнела, мигнула, снова зажглась ярко, мигнула еще раз и издала слабый электрический треск. Хозяин несколько мгновений присматривался к ней, тихонько отбивая на собственном запястье какой-то ритм, а потом неожиданно спросил:

— Вы помните азбуку Морзе, господин Канегисер?

— А это точно не очередной сон? — тихо спросил Славик.

— Так я тебе и сказала, — процедила Матильда.

Варвара Спиридоновна гневно пыхнула папиросой и стряхнула пепел в приоткрытое окно. Она вела машину быстро и неаккуратно, совсем не по-пенсионерски. При каждом резком повороте Славика швыряло на Матильду, Матильда шипела и отталкивала его, а Варвара Спиридоновна с подозрением посматривала на обоих в зеркало заднего вида.

Налетая в очередной раз боком на острый, нарочно выставленный Матильдин локоть, Славик даже радовался. Мысленно он перебирал слова, которые никогда бы не произнес вслух: я так рад тебя видеть, я не хотел уходить, меня выгнали, я боялся, что мы больше не встретимся… Потом его вдруг осенило, что ровно то же самое Матильда сказала бы своему Хозяину, если бы наконец нашла его, и Славик рассмеялся — то ли от восхищения своей проницательностью, то ли просто от нервного напряжения после всего пережитого.

— Ну и дурак же ты, братец, — покачала головой Варвара Спиридоновна.

— Глупый крум, — поддакнула Матильда.

***

Славик и сам не понял, как так получилось. Произошедшее с ним он, подобно второжителям, помнил урывками. Он помнил, как тщетно стучал в запертую дверь с надписью: «УЧЁД», потом — брел вдоль водохранилища. Глядя, как обманутые уже не греющим солнцем редкие купальщики барахтаются в стылой воде и разноцветный мяч отпружинивает от рук играющих, Славик думал о том, что начнет новую жизнь. В конце концов, редко кому выпадает такой шанс, да и в прежнем существовании не было ничего, за что стоило бы цепляться. Он перечеркнет все, возьмет другое имя — например, Даниил, ему всегда нравилось имя Даниил, — таинственный знакомец Варвары Спиридоновны выправит ему документы, и он уедет жить куда-нибудь в леса или за границу, только не в Париж и не в Берлин, Матильда говорила, что там есть конторы Начальства, а от зловещего и могущественного Начальства надо держаться как можно дальше. Он не будет обращать никакого внимания на блуждающие огоньки под человеческой кожей, и, возможно, духовидение благополучно захиреет в нем, как и все остальные таланты. Самое главное — он не спятит, как Варвара Спиридоновна и другие духовидцы. У него благодаря знакомству с Матильдой есть огромное преимущество: он знает, что он видит. Не чудовищ и не отблески собственного безумия, а просто существ иного порядка, мигрантов из запредельных бездн, бестелесных туристов, явившихся на сафари… От них тоже следовало держаться подальше, но Начальство пугало Славика куда больше, нежели беспокойные духи.

Потом он стоял на платформе Химки, и у заборчика старушка раздавала в добрые руки котят из коробки. Глядя на ползающие по картону комки пуха с торчащими хвостиками, Славик вспомнил, как они с Лесей хотели завести кота. И за этим воспоминанием сразу же потянулись другие: как Леся старательно переворачивала сырники деревянной лопаткой, как сладковато пахло от нее спящей, и даже запах ее пота был Славику приятен, как он клал голову ей на грудь и в мире становилось вдруг очень тихо, только билось под ухом Лесино сердце.