На сырых и засоренных песчаных дорожках я находил личинки этих светляков в большом количестве. Они светились очень слабо; в противоположность взрослым светлякам личинки при малейшем прикосновении притворялись мертвыми и вовсе переставали светиться; даже раздражение не вызывало более яркого света. Очень замечательны хвосты этих личинок: они служат им для сосания или присасывания и вместе с тем являются резервуаром для слюны или для какой-то другой жидкости в этом роде. Я много раз кормил личинку светляка сырым мясом и всякий раз замечал, что от времени до времени конец ее хвоста приближается ко рту и при этом из него отделяется капелька жидкости, которая смачивает мясо прежде, чем личинка его съест. Однако, несмотря на многократную практику, хвост, по-видимому, не умеет находить дорогу ко рту; по крайней мере он всякий раз сначала прикладывается к шее и по ней двигается дальше.
В Байе самое распространенное из светящихся насекомых – щелкун. У него тоже раздражение вызывало более сильный свет. Один раз я внимательно наблюдал, как он прыгает, и вспомнил, что это искусство щелкуна, кажется, еще нигде не было описано. Щелкун, брошенный на спину и приготовляющийся к прыжку, загибает голову и грудь назад таким образом, что его грудной отросток выдается наружу и сгибается, подобно пружине. В эту минуту насекомое опирается на землю краями головы и надкрыльев. Вследствие мгновенного ослабления этого напряженного состояния голова и грудь быстро взлетают кверху, а основания надкрыльев с такой силой ударяются о землю, что жук подбрасывается на высоту одного или двух дюймов. Выступы груди и влагалище грудного отростка служат для устойчивости тела во время прыжка. В описаниях, которые мне приводилось читать по этому предмету, не отмечено, насколько важна упругость грудного отростка, а между тем понятно, что столь быстрый прыжок невозможен без участия какого-нибудь механического приспособления.
Несколько раз я предпринимал маленькие, но в высшей степени приятные экскурсии по окрестностям. Между прочим я побывал в ботаническом саду, где собрано много полезных растений. Листья камфарного, перечного, коричного и гвоздичного деревьев издавали чудный запах; хлебное дерево, или яка, и манговое дерево состязались между собою в великолепии зелени. Характер пейзажа в окрестностях Байи определяется главным образом этими двумя деревьями. Раньше я даже не мог себе представить, чтобы дерево могло отбрасывать такую черную тень.
Нужно заметить, что дома в тропических странах всегда окружены самыми красивыми растительными формами, потому что многие из них в то же время наиболее полезны человеку. Оба эти качества – красота и полезность – соединены и в банане, и в кокосовой пальме, и в апельсиновом и хлебном деревьях.
В этот день я был особенно поражен замечанием Гумбольдта о «тонком тумане, который, не изменяя прозрачности воздуха, придает цветам более нежный оттенок, смягчая их резкость». В умеренном поясе я никогда не замечал подобного явления. На протяжении полумили или трех четвертей мили воздух был совершенно прозрачен, но на большом расстоянии все цвета сливались в удивительно красивый светлосерый туман с голубым отливом. Атмосферные условия между утром и полуднем, когда эффект был всего резче, оставались одни и те же, только разность между точкой росы и температурой увеличивалась от 4° до 8°.
Как-то раз я встал рано и пошел к Гавии, или мачтовой горе. Воздух был удивительно свеж и ароматен; капли росы еще блестели на листьях больших лилейных растений, осенявших прозрачные ручейки. Сидя на обломке гранита, я с наслаждением смотрел на разнообразных насекомых и птиц, пролетавших мимо. Колибри, кажется, особенно любят такие уединенные, тенистые места. Глядя, как эти маленькие создания щебечут, порхая вокруг цветка, и так быстро трепещут крылышками, что их едва можно рассмотреть, я всегда вспоминал наших ночных бабочек; в самом деле, их движения и повадки сходны во многих отношениях.
Продолжая идти вперед по тропинке, я вступил в величественный лес, и с высоты пяти или шести футов передо мною открылась одна из тех изумительных панорам, которые так обычны в окрестностях Рио. На этой высоте пейзаж принимает самые яркие краски, и каждая отдельная форма, каждый оттенок настолько превосходит своим великолепием всё, что европеец когда-либо видел на своей родине, что мне никак не найти слов для выражения моих чувств. Тропический пейзаж часто напоминал мне роскошные декорации больших оперных театров.
Никогда не возвращался я с этих прогулок с пустыми руками. На этот раз мне попался экземпляр одного замечательного гриба.
В Англии всем известен тот гриб, который распространяет осенью отвратительный запах; а энтомологам известно и то, что этот запах очень нравится некоторым из наших жуков. То же самое замечается и здесь, потому что один жук, привлеченный запахом гриба, который я нес в руках, сел на него. Таким образом, мы видим в двух отдаленных друг от друга странах одинаковое соотношение между растениями и насекомыми одних и тех же семейств. Но когда человек становится посредником при введении новых видов в какую-нибудь страну, отношение это часто нарушается. Скажу для примера, что капуста и салат, пожираемые в Англии множеством слизней и гусениц, в садах Рио остаются нетронутыми.
Во время нашей стоянки в Бразилии я собрал большую коллекцию насекомых. Я скажу только о дневных бабочках, потому что ночные бабочки здесь гораздо многочисленнее, чем в наших умеренных странах, хотя это и кажется неожиданным при здешней богатой растительности.
Меня очень удивили некоторые привычки одной бабочки (Papilio feronia), которая водится здесь главным образом в апельсиновых рощах. Эта бабочка может летать очень высоко, но нередко она просто ползает по древесным стволам, причем ползает всегда вниз головой, распустив горизонтально крылья, а не сложив их вертикально, как это обыкновенно делают бабочки. Изо всех виденных мною бабочек только эта пользуется ногами для того, чтобы бегать. Не зная этой особенности, я много раз старался поймать ее, и всякий раз, как бы осторожно я ни приближался к ней, она быстро отбегала в сторону в тот самый миг, когда мой пинцет был готов сомкнуться над нею.
Эта же бабочка обладает, кроме того, замечательною способностью производить особенный шум. Много раз, когда две таких бабочки, вероятно, самец и самка, гоняясь друг за другом, в неправильном полете носились в нескольких ярдах от меня, я слышал какой-то стук, вроде треска, производимого губчатым колесом о спуск пружины. Треск продолжался с короткими перерывами, и его можно было слышать за двадцать ярдов. Я уверен, что не ошибся в своем наблюдении. Позже один энтомолог писал: «Эта бабочка замечательна тем, что имеет у основания передних крыльев род барабана…»
В общей картине мира жесткокрылых я сильно разочаровался. Правда, маленьких и темных жуков здесь чрезвычайно много. Европейские кабинеты пока что могут похвастаться только самыми крупными видами тропических насекомых. Стоит только представить себе, каких размеров достигнут со временем полные каталоги насекомых, и душа каждого энтомолога придет в волнение.
Зато хищные жуки здесь очень редки, и это тем более замечательно, что хищных млекопитающих в жарких странах очень много. Меня поразило это обстоятельство как в Бразилии, так и в умеренных равнинах Ла Платы. Не заменяют ли в Бразилии многочисленные пауки и прожорливые перепончатокрылые наших хищных жуков? Мертвоеды и короткокрылые здесь очень редки; зато долгоносики и листоеды, питающиеся растительными веществами, встречаются в громадном числе. Я говорю не о числе различных видов, но о числе отдельных особей, потому что именно это определяет характер страны в энтомологическом отношении.
Человек, попадающий впервые в тропический лес, непременно будет поражен работой муравьев. Протоптанные ими дорожки расходятся по всем направлениям, и по ним постоянно двигаются целые армии; одни идут вперед, другие назад, таща на себе куски зеленых листьев, величина которых иногда значительно превосходит их собственный рост.
