Мысль о том, что мальчик мог рассказывать о секретном этаже, которого нет ни на одной схеме, подтолкнула Олега Сергеевича позвонить туда, куда чекист старался не набирать без крайней необходимости. Голос в трубке, протяжный и скрипучий, будто ржавые петли гермозатвора, заставлял сердце пропускать удары, отчего широкий лоб чекиста покрывался холодной испариной.

«Вопрос не в вашей компетенции. Ничего не предпринимайте до особых распоряжений», – ответили ему.

От ожиданий Главко начинала донимать изжога. Но еще больше чекиста донимала неизвестность. Циклами он выстраивал систему, подкупал, шантажировал и угрожал, чтобы ни одно событие на этажах не прошло мимо его глаз и ушей. На его столе чернилами нельзя было капнуть, чтобы не заляпать очередной листок с доносом.

Но стоило вопросу выйти за «пределы компетенции», и оставалось грызть карандаши, пока не придет решение «сверху». Сверху ли? Что находится выше семьсот двадцатого, где уже несколько циклов рабочие перестраивают этажи, ломают одни перекрытия и возводят другие, сужают в одном месте и расширяют в другом? Зачем? По чьему приказу?

Олег Сергеевич никогда не видел человека с ржавым голосом на другом конце провода. Не знал ни его имени, ни должности. Все отчеты, которые заполнял чекист, он оставлял в сейфе. К началу следующей смены их уже не было. Однажды ради интереса он сменил замок на двери кабинета. По возвращении обнаружил его нетронутым, но бумаги все равно пропали. Они исчезали всякий раз, стоило положить их в бронированный короб, даже если Главко дежурил в кабинете после отбоя не смыкая глаз и точно видел – за отчетами никто не приходил.

Чтобы не мучиться неведением, чекист сначала решил отправить отряд ликвидаторов вниз на разведку. Но рисковать людьми, которых и так вечно не хватает, попусту не хотелось. К тому же, возникни среди бойцов потери, с Главко бы спросили за ослушание.

Еще можно было бы допросить парней, которые полезли вытаскивать детей. Конечно, Олег Сергеевич знал доморощенных героев – операторы, смотревшие глазами Льва Николаевича, докладывали исправно. Братья нарушили условия карантина, а это само по себе основание…

Но они пробыли внизу совсем недолго и занимались поиском детей. Успели ли они рассмотреть что-нибудь интересное? Как заставить их вернуться осознанно, без вербовки и угроз? Ответ пришел сам собой: создать нужду. Тогда они спустятся в поисках ценностей, найдут их или сгинут. В любом случае о подвале появится первая информация, а Главко никто не заподозрит в участии.

С семнадцатого пришлось спускаться пешком, Служба быта вряд ли когда-нибудь займется установкой новой кабины.

На шестом этаже Олег Сергеевич бросил взгляд на заваренный аппарат выдачи пайков и почувствовал, как дрогнули уголки губ. Чекист не ожидал, что ниточка потянется настолько быстро, но несколько часов назад ему позвонил один из братьев.

В нос ударил едкий запах гари и раствора дезинфекторов. По стенам расползлись черные, еще теплые змеи – следы огнеметов. Вдоль коридора выстроились вооруженные люди в противогазах.

– Мы закончили, – просипел один из них. – Команды на выход жильцам не давали. Сто сорок седьмую вскрыли.

Из-за Самосбора пришлось отложить личную встречу, а звонивший настаивал именно на ней. Но так даже лучше, сейчас никто не помешает разговору.

Главко подошел к приоткрытой гермодвери.

– Он там?

– Да.

В квартире зачем-то горели все лампочки разом. На полу комнаты лежало два тела, поблескивая белизной обглоданных черепов. Рядом сидел взъерошенный парень, уткнувшись лицом в руки.

Олег Сергеевич молча прошел на кухню. Открыл несколько ящиков, нашел коробок. Достал из портсигара самокрутку и чиркнул спичкой. Вернулся в комнату.

– Здравствуйте, Дмитрий. Я присяду, вы не против? – сказал он после очередной затяжки. – А вы рассказывайте, не стесняйтесь. Рассказывайте!

– Слышь, Хохол. А что за имя у тебя такое – Хохол?

Они расположились прямо на трубах одного из бесчисленных коридоров, подальше от хлюпающей слизи. Наконец можно было снять противогазы, размять окаменевшие от рюкзака плечи и вскрыть по баночке биоконцентрата.

– А я почем знаю? – Мужчина с пористой, словно незастывший пенобетон, кожей сделал глоток воды из фляги. – У меня так батьку кликали. Деда опять же. Вот ко мне и прицепилось.

– То есть у тебя нормальное имя есть? Это кликуха твоя? – не унимался лысый ликвидатор.

– Лёхой меня звать.

– Ха! Я-то думал, не могли же так ребенка назвать. Хо! Хол. Вслушайся! Хо. Хол. Будто кто-то шептуна пускает.

– Пошел ты в сраку, Лысый! – Лёха потянулся к штыку.

– Сказать че хочешь, дырявый?

– А ну заткнулись на хрен! – рявкнул Гаврила и расправил плечи, которые в ширине могли потягаться со шкафом «Купалинка». – И так не слышно ни черта, жрите молча!

Битый час здоровяк возился с наплечной рацией, но тонны бетона глушили сигнал.

– Центр, вызывает контрольная группа. Прием. Ответьте, центр. Прием.

Дима осмотрел своих спутников: семеро вооруженных громил молча шкрябали ложками о стенки консервов. Двое дежурили по концам коридора. Еще пару смен назад парень отдал бы многое за эти красные этикетки – бурый концентрат стоил дорого, имел вкус и почти никогда не появлялся на столе обычного работяги. Но сейчас питательный деликатес не лез в горло.

И пускай остальные расправились с пайком куда охотней, порой они замирали, прислушиваясь, а руки сами опускались на цевье лежащих рядом автоматов или тянулись к кобуре. Выражение серых лиц не допускало двусмысленности: большинство предпочитало есть в тишине не от усталости и даже не в страхе перед Гаврилой. Сам лабиринт вытягивал из людей силы, подобно бетонным слизням, обсасывающим каменную крошку.

– Центр, прием. Наконец-то, мать вашу! Говорит контрольная группа. Мы продвинулись около восьми километров, может чуть дальше. Проход затрудняют последствия Самосбора и естественные заграждения. Был огневой контакт, потеряли одного бойца. Ценностей нет. Сейчас у личного состава время на отдых. Завтра попробуем двинуться дальше. Но, боюсь, связь уже не дотянет. Прием.

Гаврила выпалил доклад на одном дыхании и теперь вслушивался в ответ, вжимая наушники обеими руками.

– Принял. Конец связи.

Он со вздохом облегчения выключил рацию и подсел к остальным.

– Значит, после отдыха стараемся пройти столько же. Если ничего не находим, двигаем обратно. Нечего жопой зазря рисковать.

Мужики одобрительно закивали.

– Так и под Самосбор попасть можно. – Лысый отбросил пустую банку. – Мы так не договаривались.

– Заткнись, – цыкнул Гаврила и покосился на Диму.

– Молчу, Гавр, молчу. – Бритый ликвидатор поднял руки и смачно рыгнул. – Лучше затравлю анекдот…

Дима подумал, что восемь километров – это еще немало, учитывая, сколько они намотали по извилистым коридорам. В задачи отряда не входила зачистка подвала от последствий Самосбора, но зачастую путь преграждала слизь или закостеневшая биомасса. Приходилось пускать в ход грабли и огнеметы.

Из размышлений Диму вырвал Гаврила тычком в плечо.

– Держи, парень, заслужил. – Здоровяк протянул пистолет в кобуре.

Когда Диме из оружия выдали только грабли, он поначалу принял это за шутку. Остальные лишь скалились и говорили, что нет оружия полезней и ближе сердцу настоящего ликвидатора.

«На слизь наступать нельзя! – наставлял их Гаврила. – Пенится и брызжет – тогда сжигаем нафиг. Спокойную убираем граблями, иначе топлива не напасешься».

Всю дорогу Диме пришлось расчищать коридор за коридором. Слизь оказалась не такой жидкой, как на первый взгляд, и с должной сноровкой ее получалось раскидать по углам или сгрести в отдельную кучу.

– Ну ты выдал, конечно. – Хохол облизнул самокрутку. – Ну точно дикий.

– Ага, я бы ему грабли больше не давал! – усмехнулся еще кто-то.

Дима вновь услышал бой сердца о грудную клетку. Вспомнил когтистые лапы, скребущие прорезиненную ткань плаща, пока парень до боли в мышцах сжимал черенок. Грабли пригвоздили тварь к полу так же, как несколько смен назад подобное существо пригвоздило самого Диму.