Расходились молча. Димка пялился в стену, пока родители обувались, и вышел первым, коротко кивнув Матвею. А его маме и папе больше не сказал ни слова.

Сегодня, спустя три с половиной месяца после отъезда Агеенко, Матвей сидел за столом в своей комнате, тупо смотрел в телефон, где под его сообщениями так и не появилось отметки о прочтении. «ВКонтакте» Димона тоже не было, уже сутки. Может, с ним что-то случилось? Попал под машину, лежит в больнице весь в гипсе и поэтому ничего не может написать? Или он просто забыл про Матвея? Куча времени прошла, у Деймона появились новые друзья. Они там, рядом. С ними в любой момент можно сходить в кино, посмотреть ролики на ютьюбе, поиграть в футбол. Или в хоккей. Это ж всё-таки Канада.

Забыл. Наверняка. Матвей захлопнул учебник, который открыл десять минут назад, но так и не прочитал ни одного параграфа. Ну и пусть. Ладно. Он стянул джинсы, носки, снял футболку. От бордового трикотажа остро и опасно пахло хорьком.

Сегодня на ужин рис и сосиски. Они слишком долго кипели: мама складывала бельё в стиральную машину и забыла про готовящийся ужин, так что теперь сосиски раздулись и изогнулись, как червяки. И рис переварен, размазня какая-то уродская. Хотя настоящая еда редко выглядит красиво. В одном видео на ютьюбе показано, как фотографируют еду и снимают рекламные ролики. Сметану там изображает клей ПВА, мясной фарш – нарезанная подкрашенная губка, а мороженое делают из смеси муки и жирного крема. Гадость. А все смотрят, верят и слюнки глотают.

– Моть? Устал? Бледный опять какой-то. И задержался сегодня, мы с папой уже поужинали, а Илюши нет до сих пор, – мама моет посуду, тревожно посматривая через плечо.

– Нормально я, просто поздно запись закончилась. – Матвей сунул в рот последний кусок сосиски и поставил тарелку в раковину.

– Чаю сам себе нальёшь? Возьми чашку. А пряники я сегодня шоколадные купила.

Опять пряники. Почему в их доме не бывает ни печенья, ни зефира какого-нибудь, ни пирогов? Пряники эти уже в глотку не лезут.

– Не хочу пряников, просто чаю попью. Мам, – Матвей сел за стол, – а сколько чашек чая ты можешь выпить подряд?

– А почему ты спрашиваешь? – голос у мамы усталый.

– Ну скажи. Потом объясню.

– Ладно. Смотря каких чашек. Если мою любимую, с маками, то, наверное, парочку осилю.

– А три? – Матвей всё-таки взял пряник, посмотрел на него, понюхал и положил обратно в пакет.

– А ты Патриарха, кстати, поливал сегодня?

– Нет, забыл.

– Ладно, я сама тогда. – Мама с бутылкой отстоянной воды подошла к окну, отодвинула штору, что-то зашептала столетнику.

– Мам! Ну скажи, три чашки выпьешь?

– Да почему ты спрашиваешь-то?

– Потому что сегодня к нам приходил человек, который может выпить семь чашек чая подряд!

Вообще-то у помощника администратора (именно такую должность занимал Матвей) не так уж много работы: принести-унести, встретить-проводить, расставить-протереть мебель в студии. Но поручение ему мог дать всякий, кто старше по должности, а значит, любой сотрудник программы. Чаще всего он помогал редакторам по гостям. Приглашённых людей приходилось сопровождать в гримёрку и до туалета, усаживать на положенное место в студии, поить чаем или кофе перед началом интервью.

Иногда гости отказывались от любого угощения, а просто сидели и ждали своей очереди. Большинство выпивали по одной чашке. Но даже в страшном сне Матвей не мог себе представить, что ради одного человека он будет семь раз мотаться между гримёркой и студией, столько же раз кипятить электрический чайник, заваривать пакетик, вынимать, укладывать на блюдце ложку и кубики сахара.

– Мам, семь чашек – это сколько получается? Вот эта банка, которую ты сейчас вымыла, литровая? Значит, он выпил литра два, не меньше. Как он не лопнул только?! Я бы, наверное, умер от такого.

– А кто это был-то? – мама наконец закончила возиться с посудой и подсела к столу.

– Актёр один. Как его там?.. Забыл. На «сэ» начинается или на «кэ». Не помню. Бандитов играет и полицейских, большой такой, огромный прямо. Я боялся, под ним кресло в студии сломается, оно аж застонало. Думаю: ну всё, сейчас пол потрескается, и эта туша на нижний этаж вместе с мебелью провалится. Да ни фига! Сидит себе, пыхтит, чай хлещет и потеет, как кабан.

– Моть, ну что ты так о взрослом и заслуженном человеке?

– Ладно. Спасибо, пойду я. Заниматься надо.

Так всегда: только начнёшь с родителями разговаривать как с нормальными людьми, они тут же воспитывать начинают. А потом нудят: ну почему ты нам ничего не рассказываешь?

А Димон так и не ответил и даже не прочитал. Получается, был друг – и сплыл. Да и пусть. В этот раз он плакать не будет, наплакался уже.

Агеенко улетели двенадцатого июля, и это был худший день за всю жизнь Матвея. Вернее, он так думал, пока не наступил сентябрь. А ведь пока длилось лето, всё вроде бы наладилось, насколько вообще могло наладиться в этой ситуации. С Димоном они списывались и созванивались по двадцать раз на дню. Бóльшую часть каникул Матвей провёл в Москве (за исключением двух недель с родителями в Анапе), так что рассказывать другу особо было нечего. Ну, трубы у них во дворе ремонтировали, вырыли на газоне две огромные ямы, и в одну из них съехала на тонких лапах маленькая собака. Склон крутой, земля осыпается, собака сидит внизу, голову задрала и смотрит круглыми глазами. А хозяйка, заполошная тётка, поверху бегает, верещит: «Арчи, деточка, не бойся! Арчи, солнышко моё, я тебя спасу!» Шаг вперёд сделала, плюхнулась на задницу и съехала вниз, как по горке зимой. А Арчи, кажется, и не боялся совсем. Он, может, специально в траншею спрятался, чтоб хозяйкиного визгливого голоса не слышать.

Когда Матвей эту историю Димону рассказывал, тот хохотал так, что со стула свалился и телефон выронил. Поэтому видно ничего не было, а только слышно, как Димка хрюкает и икает от смеха.

После, когда Димон успокоился, провёл Матвею видеоэкскурсию по своему новому дому. Ходил везде с телефоном, показывал. «Вот, – говорит, – гостиная, телевизор вчера купили и диван. Я сам выбрал расцветку – как футболка, которые у нас с тобой одинаковые. Теперь кухня. Дурацкий цвет у мебели, да? Но маме нравится. Раковина как в американском кино – возле окна. Можно мыть посуду и смотреть, как у соседей на лужайке девчонка с собакой играет. Сейчас их там нет, но я тебе потом фотку пришлю: собака точно такая, как твой папа говорил, – лабрадор! Представляешь? Может, потом и мы заведём. А вот моя комната, на втором этаже. Небольшая, но это ничего. Стол, кровать и шкаф помещаются. Туда в угол думаем книжный стеллаж поставить, в выходные поедем покупать. А там в окне – вышка для флага. Не видишь? Потому что далеко. Ну ладно, потом фотку пришлю. Это на школьном стадионе. Я ходил туда, смотрел, как пацаны в футбол играют, только не в наш, а в американский. Не, я пока ни с кем не познакомился. Не хочется что-то…»

Было приятно, что Димка не торопится заводить новых друзей, хоть эта приятность немного попахивала подлостью. Димону там всё с нуля начинать: и школа новая, и одноклассники; всё вокруг незнакомое, ко всему нужно привыкать, даже, наверное, к еде. А Матвей – дома. Деймон уехал, но в классе есть нормальные пацаны, можно подружиться с кем-нибудь. С Вовкой Охотниковым, например, или с Серёгой Ячным. С Ячным даже лучше.

Все оптимистичные планы рухнули в первый же день. Матвей, наверное, и сам был виноват: подставился. Не стоило приходить в школу с похоронной рожей. Но ещё на линейке ему стало так муторно, что на хлопанье одноклассников по плечам и ржание над их идиотскими шутками не было сил.

Окончательно он сломался на уроке истории. Их бывшая историчка, та самая, что придумала им с Димоном прозвище, вернулась в школу после двухлетнего (кажется) перерыва. Вошла в кабинет с улыбкой, сказала, что соскучилась и что теперь, когда её ребёнок начал ходить в детский сад, она будет очень рада три раза в неделю видеть свой любимый класс. Прошла по рядам, с каждым, кого помнила, здоровалась, а с новенькими и с теми, кого подзабыла, – знакомилась заново.