— Начальник цеха в отпуске, Погребняк его заменяет. Игорь Сергеевич, — Галя замялась, — он молодой еще совсем и боится вас. Соединить с ним?
— Да чего уж теперь. Пусть приезжает срочно.
Галя вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
Вот неожиданно и понадобился большой сбор. Хотя что тут придумаешь, положение, кажется, безнадежное.
— Ну, какие идеи? — спросил я бодрым тоном. Сейчас главное — не раскисать. И пытаться из каждого выжать любую конструктивную мысль, хоть за что-нибудь зацепиться.
— Володя, — кивнул я в сторону Ермолаева, — ты что думаешь?
— Понимаешь, — извиняющимся голосом ответил он, — мне не очень ясна техническая сторона вопроса. И какие могут быть варианты.
— Варианты, — пояснил за меня Тихомиров, — незавидные. Пока не исправят компрессор, отключается вся пневматика, сульфатный цех становится на якорь. При непрерывном цикле производства — это двадцать четыре часа сплошных убытков.
— Из-за какой-то мелочи! — сокрушенно вздохнул Ермолаев.
— Компрессор — не мелочь, — вполголоса заметил Чантурия. — Компрессор это компрессор. — Он разграфил лист бумаги на три части и что-то подсчитывал в каждом из столбцов.
— Дела идут, контора пишет! — послышался от дверей насмешливый и беспечный голос. Ну, вот и Черепанов. Я заметил, что у него поразительная способность приходить вместе с плохими новостями, но потом рассудил трезво, что появляется он у меня в кабинете каждый день, вот только, когда все более-менее нормально, он раздражает меня меньше, а когда запарка, его туристский вид — поперек горла.
Я внимательно его оглядел. Прекрасный серый пиджак (из твида, когда-то небрежно объяснил он мне), дымчатые модные очки, на руке — японские часы-браслет. Вполне современный человек… Что делать ему здесь, в тайге, среди ватников и спецовок?
Я угрюмо заметил:
— Ты очень кстати. Тут у нас ЧП небольшое.
— Опять ЧП? — возмущенно спросил Вадим, словно призывая всех, кто находится в кабинете, разделить его негодование.
Я бесстрастно объяснил ему, что произошло.
— Надо что-то делать! — авторитетно заметил он и, словно подчеркивая, что никаких конкретных разъяснений не последует, принялся угощать всех импортными сигаретами.
Исключительно ценный совет. Вадим в своем репертуаре, и смешно ожидать от него другого.
— Вот, я посчитал, — унылым голосом сообщил Чантурия. — Ремонт компрессора длится от суток — но это вариант идеальный — до нескольких месяцев. Компрессорная станция вступит в строй через пятьдесят дней, если по графику, или через три недели, если бросить все резервы и организовать двухсменку. Если же покупать новый компрессор, — монотонно продолжал Гурам, — то на это уйдет от недели до нескольких месяцев.
— А где у нас главный механик? — перебил я Гурама.
— В Венгрии, — уважительно, со значением в голосе объяснил Черепанов.
— У нас не комбинат, а филиал «Интуриста». Один в Венгрии, другой, — я посмотрел на Черепанова, — только что из Румынии. И никакие расстояния не помеха.
— Мой отчет о деловой поездке находится в дирекции, — лениво сказал Вадим.
Что, проглотил? И поделом. Подсечку тоже надо делать умеючи. Завидую, что мой подчиненный ездит больше меня? Кто же виноват — не сиди сиднем, будь порасторопнее. А если самолюбие не позволяет набиваться в заграничные поездки, на себя и пеняй.
Неожиданно я вспомнил, как прошлой осенью в Белграде маялся восемь часов в ожидании рейса на Загреб. Аэропорт жил обычной своей жизнью: шелестел многостраничными газетами, пил из крошечных рюмок сливовицу, небрежно стряхивал пепел от сигарет в причудливые длинные урны, коротал в ожидании вылета часы в кафе, — во всяком случае, я не видел людей, напряженно ожидающих, когда же пройдут часы до вылета самолета. А я измучился, компостируя билет: сначала попытался скроить какую-то куцую фразу на английском, тут же сбился, потом, словно глухонемой, что-то объяснял на пальцах и, окончательно сконфузившись, протянул билет, из которого дежурная по транзиту все поняла, ловко щелкнула несколько раз компостером и, возвращая талон, очень выразительно на меня посмотрела… Ну, кого здесь ругать, кроме себя самого?.. Но вот тогда я почему-то вспомнил Вадима и подумал, что он бы не растерялся, размотал эти восемь часов ожидания на полную катушку: съездил бы в Белград и посмотрел город или, на худой конец, пристроился в баре и со знанием дела потягивал бы сливовицу. Современный человек!
— Мы, кажется, отвлеклись, — оборвал мои тягостные воспоминания Ермолаев.
— Есть еще один вариант, — меланхолически заметил Чантурия. — Мы оформляли документы на новый компрессор. Вот только не помню, успели или нет.
Ну, Гурам, ну, молодец! Я вспомнил, как год назад он ходил за мной по пятам и канючил своим нудным голосом, что нужно приобрести запасной компрессор, пока они есть в Дальневосточном. А я никак не мог понять, зачем при двух действующих машинах нужно тратить такие огромные деньги, если скоро должны закончить компрессорную станцию. Поедом ел он меня и, надо же, оказался прав. Сколько мы еще со станцией протелепаемся — неизвестно, а сульфатный цех уже на приколе, и каждый час простоя — удар по нашему карману.
— Успели, — бесстрастно заметил я.
— Вот и решение проблемы! Все очень просто, а мы принялись паниковать. — Черепанов подытожил разговор с таким значительным видом, словно идея эта и впрямь принадлежала лично ему и без его резюме мы просто не знали бы, что делать.
Удивительное у Вадима качество: мгновенно примазаться к любой удаче. Помню, в прошлом году создали при общежитии Клуб молодого рабочего, он вызвался быть председателем. На один из вечеров ребята пригласили Стеблянко. Вадим представлял председателя завкома и говорил о его боевом прошлом таким доверительным тоном, словно сам был причастен к его подвигам и являлся по меньшей мере его ближайшим сподвижником. Нет, он просто рожден для того, чтобы на любой свадьбе оказаться шафером.
Я распорядился передать отдел главного механика в распоряжение Погребняка до тех пор, пока не отладят пневматику.
Кажется, пронесло. Нет, Гурам молодец, просто умница. И настоящий хозяин, у которого за все голова болит. А ведь история эта могла кончиться очень неважно.
Чувствовалось, все понимали, какая гроза миновала нас, сбросили оцепенение, возбужденно переговаривались. Вадим распечатал «Кент», новую пачку, и эффектным жестом протянул Чантурии и Тихомирову, те вежливо, но твердо отказались, задымили своими сигаретами. Надо было отпустить людей, остаться с Ермолаевым наедине. Ладно, пусть докурят.
В переговорнике раздался голос секретарши: «Можно соединять или вы заняты?»
— Соединяй, если что срочное. И найди Авдеева.
Чантурия и Тихомиров попрощались, Вадим почему-то не торопился уходить, задумчиво пускал колечки дыма под потолок. Галя соединила меня с Авдеевым; мне не хотелось говорить с ним при свидетелях, но выбора не было, и я решил по возможности хотя бы напустить туману.
— Скоро, Гена, нам будут мылить шею.
Из трубки доносились треск, шуршание.
— Шею? — удивленно переспросил Авдеев. — Плохо слышно!
Я попросил перезвонить — та же история. Тогда я сказал, что пришлю машину, пусть подъезжает и сразу проходит ко мне в кабинет. Но через пять минут Авдеев перезвонил мне.
— Игорь Сергеевич, Плешаков не отпускает меня.
— Как это не отпускает? Скажи — приказ директора.
— Все равно. Может, вы сами с ним поговорите?
Я представил, какой спектакль мечтает устроить сейчас Плешаков. Решил, стало быть, обозначить позиции. Все правильно — опираться надо на того, кто тебя поддерживает. Но почему-то я подумал о Черепанове с жалостью: незавидные у него союзнички! Неужели он сам этого не видит? Я узнал у Авдеева, когда кончается у него смена, попросил держать связь с Галей и найти меня, где бы я ни был.
Ермолаев выразительно постучал ногтем по циферблату часов и слегка повел глазами в сторону Вадима: пусть, мол, уматывает.
