— Позвольте, позвольте, — потянулся он к Зое, — я помогу вам снять пальто.

Конечно, сказано было это слишком галантно по отношению к грубоворсной форменной шинели, но хозяину дома почему-то очень хотелось сказать и сделать что-то приятное.

Зоя вдруг пронзительно завизжала и бросилась к двери.

«Что с ней?» — удивился Воронин, обернулся и увидел узкомордую шотландскую овчарку, которая оскалила зубы и вопросительно посмотрела на мужчину, как бы требуя от него указаний.

— Назад, Трезор! Нельзя! На место!

Пес продолжал агрессивно скалиться, и тогда мужчина схватил его за загривок и оттащил в комнату, повернул ключ в двери.

Снег на Зоиных сапогах оттаял. На блестящий паркет потекла грязноватая лужица.

— Не стоит обращать внимания, — так же нараспев проговорил мужчина и продолжал улыбаться, словно ему было необычайно приятно, что в коридоре наследили.

В ванной Сергею Ивановичу бросился в глаза черный кафель, которым были облицованы стены; голубая, необычной формы, треугольная раковина. Когда он помыл руки, хозяин дома с той же сладкой улыбкой протянул ему накрахмаленное полотенце.

— А теперь, прежде чем проследовать к больной, разрешите пригласить вас на кухню, на одну минутку!

Сергей Иванович не понял, в чем дело, но машинально проследовал за мужчиной. А тот открыл дверцу холодильника и спросил почтительно бесстрастным голосом:

— Ром? Коньяк? Или нашу — беленькую?

— Что вы! — запротестовал Сергей Иванович. — Я на работе. И потом я вообще не пью.

— Понимаю, понимаю! — подмигнул мужчина. — Понимаю и сочувствую. Тогда позвольте вручить небольшой презент для вашей супруги. — Мужчина вынул из подвесного шкафчика огромную яркую коробку конфет.

Сергей Иванович смутился. Ситуация была глупой и двусмысленной, он не знал, как вести себя, чтобы вежливо, не обижая человека, отказаться от его странной настойчивости. Но ничего лучшего он не придумал, как пробормотать: «Спасибо! Не стоит…», что все-таки не избавило его от препирательства и даже легкого единоборства, когда мужчина настойчиво протягивал ему конфеты, а Сергей Иванович отталкивал руки. Кончилось все тем, что Воронин принял коробку, а потом незаметно положил ее в коридоре на столик.

Хорошее настроение не покинуло мужчину. Он расточал радостные улыбки и, провожая врача в комнату, сказал:

— Я оставлю вас, не буду мешать. Вы человек тонкий, интеллигентный, сами во всем разберетесь.

Зоя уже пересела с ящика в кресло, осмотрела комнату и теперь скучала. Вступать в разговор с больным, прежде чем придет врач, было не в ее правилах.

— Доктор, мне плохо, — трагическим голосом произнесла женщина. Но ее вид, цветущий и жизнерадостный, ее улыбка, беспричинная и почти навязчивая, никак этих слов не подтверждали. Воронин подумал, что у нее, как и у мужа, слова существовали отдельно от смысла, которым они наполнены, вернее, каким должны быть наполнены.

— Что с вами? — по возможности участливо спросил Воронин. — На что жалуетесь?

— Ах, доктор, — вздохнула женщина. — Легче сказать, на что я не жалуюсь. Мне очень плохо — головные боли, слабость… Мне обязательно надо отлежаться.

— Ну хорошо, измерим для начала давление. Так, 130 на 80. Что ж, почти идеальное… — Сергей Иванович хотел сказать «для вашего возраста», но в последнее мгновение понял, что от этого уточнения лучше воздержаться. — А какое обычно у вас давление?

— Ах, доктор, ужасное! Бывает и сто двадцать на семьдесят, а бывает даже сто тридцать пять. Когда оно скачет, голова просто раскалывается.

— Ну что вы, разве это скачет? Это вполне допустимые изменения. Так что не переживайте, ничего страшного у вас нет.

По глазам женщины Воронин понял, что не оправдывает ее надежд. Ему стало неловко, но он тут же рассердился на себя: барыня, предается от нечего делать рефлексии, а я должен все это выслушивать, в то время как «скорую» ждут другие больные, настоящие. И все-таки червячок сомнений точил ему душу. А, конфеты! Получилась какая-то чертовщина: коньяк он не пил, конфеты оставил в коридоре — и все равно чем-то был обязан этому дому. Что за ерунда? Или, может, женщина и в самом деле чувствует себя неважно, надо только повнимательнее ее посмотреть?

В это время в комнату вошел хозяин дома — оживленный, улыбающийся. Он вкатил столик, сервированный для чая. Да, там было на что посмотреть! — вазочки с вареньем, розетки, блюдца с крекером, с печеньем, сушкой и — что было совершенно непостижимо для февраля — несколько гроздей винограда. Все это предполагало целый ритуал чаепития. Ну, и дымился чай — темно-красный, слегка маслянистый.

— Вы не пробовали настоящий краснодарский чай? Только настоящий — с фабрики, а не тот, что продают расфасованным?

Вопрос этот заставил Сергея Ивановича сконфузиться, поскольку к чаепитию отношение у него было дилетантское. Он различал в основном два варианта — заварила ли Нина свежий чай или, поленившись, плеснула кипятку в чайник, где заварка оставалась с прошлого раза, а до тонкостей, чтобы различать сорта чая, он еще не дорос.

Воронин понял, что на этот раз он обречен, на всякий случай запротестовал, но Зоя уже подвигала арабский пуфик поближе к столику.

— Даже и не думайте, мы вас так просто не выпустим. Все готово, оторвитесь на минутку, выпейте хоть глоток чая.

И Воронин понял, что препираться бессмысленно, и ухватился за спасительный буквальный смысл в словах — «х о т ь  г л о т о к».

Чай и впрямь был хорош. А от всего иного Воронин отказался наотрез, как бы ни пододвигали к нему то одно, то другое блюдце, устроив на столике настоящее круговращение посуды. Зоя уплетала за обе щеки, хозяева дома выжидающе улыбались. А делать здесь дальше было совершенно нечего, и Воронину больших трудов стоило сдержаться, не наорать на Зойку, чтобы она заканчивала свой ужин. Сергей Иванович поблагодарил за чай, поднялся и демонстративно стал укладывать инструменты в ящик. Мужчина встревоженно взглянул на жену, та с недоумением пожала плечами.

— Молодой человек, простите, не знаю вашего имени-отчества. Вы что, уже собрались уезжать?

«Нет, — с неожиданной злостью подумал Воронин, — останусь у вас ночевать», но вслух сказал сдержанно:

— Ничего опасного нет. Можно принять что-нибудь тонизирующее, но может все и так пройти.

— Как это — ничего опасного! — заволновался мужчина. — Вы посмотрите внимательней — положение очень серьезное. Она только виду не подает, но я-то знаю, как ей тяжело.

Зоя застыла с протянутым ко рту куском торта, удивленно, испуганно заморгала бледно-голубыми своими глазами.

— Боря, — вмешалась женщина. — Оставь. Не унижайся. Молодому человеку, наверное, лучше знать, как я себя чувствую. Может быть, я и в самом деле здорова?..

— На тебе лица нет — и это называется здорова? — возмутился мужчина. — Я не врач, но если бы меня вызвали к человеку и у него был бы такой вид, я сказал бы: ему нужен абсолютный покой, неделю, пять дней, ну, в крайнем случае, три дня. Я тут же, без осмотра, выписал бы ему бюллетень на три дня.

— «Скорая помощь» бюллетень не выписывает, — угрюмо заметил Воронин, взял ящик и выразительно посмотрел на Зою: мол, ты идешь или остаешься здесь чаи распивать? Та поперхнулась, встала, стряхивая на пол крошки.

Воронин прочитал в глазах мужчины откровенное разочарование.

— Не может этого быть! А если человек настолько болен, что имеет право на бюллетень?

Воронин хотел было возразить, что женщина вовсе не так больна, но предпочел не вдаваться в полемику и решил, что чем раньше он покинет этот дом, тем лучше будет и для него, и для хозяев. Поэтому он миролюбиво заметил:

— В таких случаях мы даем справку, где указываем предположительный диагноз, описываем состояние больного. А уже в поликлинике врач решает, как быть с больничным листком.

— Вот и чудесно, — обрадовался мужчина. — Дайте хотя бы эту справку, если уж бюллетень не хотите.

Пока происходил разговор, Сергей Иванович старался подойти поближе к двери, туда же переместился и хозяин дома. Ситуация складывалась комическая и в тоже время непростая; во всяком случае, Воронин впервые за всю свою практику столкнулся с такой проблемой: он не мог выйти из квартиры.