То, что все плохо, стало очевидно, когда еще с диспетчером говорил. На лицо все признаки выкидыша, основываясь на ее прошлом печальном опыте и опросу по анамнезу.

Мне уже тогда сказали, что надо крепиться, бригада прибудет, попробуют остановить… Но, но, но. У судьбы сегодня были другие планы, а ангел хранитель наверное крепко спал… Когда Оля пришла в себя, даже не плакала…

— Кир, почему?? За что?

— Лежи, все образуется…

Мотает головой, все понимает. Больно за нее.

— Я ведь так хотела. Почему сегодня? Когда я была уже уверена, я была так чертовски уверена, что моя “птичка” со мной…

— Малышка… — глажу по волосам успокаивая.

Слов нет. Поглядываю на часы, к беременным сказали быстро приезжают.

Через двадцать минут звонок от охраны, что к нам скорая, впускаю. Двери настежь. Бригада из двух молодых девочек нервно оглядывают меня. Опасаясь наверное, вид у меня как с поля боя.

Подходят к Оле, осматривают, что-то колят, но по тому как не смотрят в глаза, понимаю, что беременности больше нет. Хочется завыть от бессилия и боли. Но держусь. Помогают посетить ванную, спрашивают где взять чистое белье и пижаму. Потом одна начинает заполнять документы, просит паспорт, полис, что-то спрашивает меня, уточняя.

— А вас надо осмотреть? Снять побои?

Часто моргаю, нахер им я.

— Лена, глянь мужчину. Бровь обязательно и проверь нет ли сотряса.

Вторая фельдшер меняет перчатки и начинает меня осматривать. Светит в глаза фонариком, щупает лобную кость, цокает недовольно на порез. Ставит какие-то стяжки на бровь, выписывает рекомендации чем смазывать рану.

— Кто вас так? Заявление в полицию будете подавать?

— Нет.

— Зря. Рентген сделайте, возможно трещина в седьмом и восьмом ребре справа. Не понимаю точно в каком. Почки вроде не отбили, но проработали знатно.

— Госпитализация нужна?

— Кому, мне? — на фельдшера не смотрю, только на Олю.

— Вам. Девушке вашей завтра надо на УЗИ, если что-то не вышло, надо чистить будет. Но вроде бы… Вздыхает.

— Сочувствую.

Сглатываю густую слюну, тяжело дышу, чувствую как руки непроизвольно подрагивают.

Бригада собирается, оставляет бланки, хлопают входной дверью. Тишина оглушает.

Встаю с барного стула, осторожно подхожу к Оле. Она лежит на боку, отвернувшись к стене. Ложусь прямо за ее спиной, от малейшего движения в грудине идут болевые прострелы, аккуратно кладу руку на ее талию и осторожно притягиваю к себе.

Грею ее своим теплом, пытаюсь забрать ее боль. Дышу запахом ее волос и слез.

*******

Просыпаюсь поздно. Лежа на диване, один. По ощущениям время к обеду. Оглядываюсь, прислушиваясь где Оля. Тишина. С трудом сажусь, прихватывая больной бок рукой. Начинаю паниковать.

— Оля!

Тишина. Нет ее. Пытаюсь отыскать взглядом телефон, надо срочно позвонить, но слышу писк домофона. Значит сейчас придет… Собираю все силы в кулак, рывком встаю и иду к входной двери. Как только дверь распахивается, притягиваю девушку в свои объятия. Зарываюсь носом в предплечье, испуганно вожу руками по спине. Судорожно выдыхаю.

— Оленька… Где ты была? — шепчу осторожно. В глаза боюсь посмотреть.

— УЗИ делала…

Спросить все ли нормально язык не поворачивается, как все может быть нормально? Но страх сосет под ложечкой.

— Олюнь…

— Все как вчера и сказали… Ребенка больше нет.

Обнимаю ее крепко-крепко до боли в теле, смог бы взял на ручки, но чувствую себя инвалидом. Пока стоял уже вспотел весь. Висок пульсирует от напряжения.

— Кир, иди ложись… У тебя травмы, — вылезает из объятий, но аккуратно подхватывает меня за талию, помогая доковылять до дивана.

Молчим, глядя друг другу в глаза. Потом встает и идет разбирать пакет с продуктами.

— Ты лежи, я сейчас тебе бульон сварю…

— Какой нахер бульон, Оля?

— Обыкновенный, куриный, крутой. Тебе поправляться надо. Рентген надо, помнишь?

— Забей, какой рентген? Так все пройдет, — пытаюсь опять встать, но Оля пресекает мои попытки строгим взглядом.

— Кир, пожалуйста, — губа дрожит, еле сдерживает слезы, — пожалуйста, мне это сейчас надо. Переключить мысли, заботится, быть нужной кому-то. Всхлипывает.

— Ты мне нужна. Всегда.

Дарит легкую еле заметную улыбку, знаю что верит моим словам.

Откидываюсь на подушки с предательским стоном, наблюдаю как суетится на кухне, варит курицу, снимает пенку, промывает рис… Одновременно делает мне кофе, как я люблю. Подносит.

Потом достает пакет из аптеки, там таблетки противовоспалительные, от боли, мазь, прописанная фельдшером. Аккуратно обрабатывает бровь, втирает мазь на гематомы.

Руки холодные, ладошки маленькие, их бы согреть, прижать к моему телу подольше, которое предательски горит от близости… Но я сдерживаю порывы. Скрываю свое удовольствие за закрытыми веками. Но от такого маленького контакта хочется летать.

Бедная моя маленькая малышка всю свою боль решила сохранить в себе. Ни словом ни слезами, ничем со мной не делится. Прячет все в своем сердце, решила одна пережить потерю.

А мне ночью выть в подушку хочется, когда слышу ее тихий плач в спальне.

Три дня меня выхаживала, почти с ложечки кормила…

В пятницу проснулся резко от какого-то неспокойного муторного сна. Сразу почувствовал опустошение. Звенящая тишина, только холодильник мерно гудит на кухне… На столе ключи и записка от любимой.

“Кирилл. У меня нет слов выразить, как я тебе благодарна. За все. Ты всегда мне помогал и поддерживал. Я понимаю, что ты чувствуешь ко мне… И не хочу делать тебе больно. Но мне надо побыть одной, принять ситуацию и себя… такую бракованную… От мужа я ухожу, нас с ним больше ничего не связывает. Стыдно бросать тебя в таком состоянии, но ты крепкий и здоровый, я в тебя верю. А я слишком слабая и глупая оказалась… Дай мне время пожалуйста. Твоя малышка.”

Оля

Прошло около трех недель с тех пор, как я переехала от Кирилла.

Вернувшись в свою комнату в коммуналке я наконец вздохнула полной грудью и предалась своему горю. Сначала заперлась в комнате и только спала да плакала, но потом стало чуточку легче. Опыт потери есть, и надо опять его проходить, надо принять и осмыслить. Искать смысл жизни, мечтать.

Соседка Гульнара видя мое состояние взяла надо мной шефство. Зазывала на обеды, семейные ужины, отвлекала на домашнюю работу.

Позже призналась, что ей Кирилл позвонил и просил приглядеть за мной. Потом смекнула, что Гульнара не только по доброте душевной подкармливает меня, уж больно расширился у них рацион, тут и мясо и фрукты всегда, йогурты как я люблю… Поняла, что Кир так проявляет себя, приятна его забота на расстоянии, но страшно.

Сам же Кирилл, как я и просила, держит дистанцию, дает мне время побыть с самой собой. Пишет в мессенджерах по несколько раз в день, уточняет как я себя чувствую, все ли в порядке. Я только благодарю и не навязываюсь. Переписка больше односторонняя.

Надо научиться вывозить все самой. Самой на развод подать, самой в глаза мужу смотреть после пережитого, самой решать проблемы на работе, самой зарабатывать на жизнь. Резко перескакивать из мужниного достатка опять в безденежье конечно тяжело, но небольшие личные накопления помогают держаться на плаву.

Соседке чисто по женски пришлось рассказать мою историю про несчастливый брак и потери. Охала, ахала, но настаивает, что на все воля господа и значит так надо.

А дети еще родятся у меня, да не один… Смешно конечно, ей то легко говорить, рожает раз в два года по сыну, все дочку хочет, помощницу. И все у них ладиться в семье, муж работает, на ней дети и быт.

Пока была на больничном помогала ей без отказа, и погладить и с детьми посидеть, только готовку мне не доверяла. Мужу, говорит, своему будешь готовить… А что муж? Почти бывший…

Что ни день, то гневное послание от него, мне кажется проклял меня уже на сто лет вперед. Но при этом не хочет давать развод.